Still life

Рассказ:

Огромный кусок бетона падал сверху со скоростью обезумевшего астероида. С высоты двадцатого этажа, где тянулся карниз с уродливыми горгульями. Обломок набирал разгон. Кин шарахнулся… и проснулся. Волосы на голове слиплись от пота. Он встал, прошёл в ванную, включил воду и подставил голову под струю. Сон снился ему в третий раз. Никто не отважился бы предположить, что Кин подцепил посттравматический синдром. За два с половиной десятилетия службы в полиции Джаред Кин ни разу не лишался сна. Трижды он попадался в ловушку. Месяц лежал в больнице с разодранным боком. Пережил двух своих напарников и незнамо сколько коллег из отдела. Осматривал куски тел после оргии вампирской стаи. И всегда спал как младенец. Кин вынырнул из-под струи, промокнул волосы полотенцем, посмотрел укоризненно на левое запястье. Он спал, неловко подвернув руку под себя, и сейчас онемевшие пальцы покалывало. А сустав неприятно заныл. О случае, после которого левая кисть стала капризной, Кин упоминал редко. В суматохе той большой зачистки никто из коллег не придал значения мелкой травме. Его наскоро заштопали. Шрам удачно затерялся в углублении ладони, вторая его часть тянулась пунктиром. След от укуса, надолго лишившего руку подвижности. Врач оказался хорошим мужиком. Он объяснил Кину многое о мышцах и связках. О ладонной лучезапястной, например. Об удерживателе сухожилий мышц сгибателей. Тех самых штуках, которые из-за яростной вампирской хватки перестали работать. Ладонь Кина висела бессильным довеском, пальцы отказывались сжиматься в кулак. По словам врача, считавшего, что пациент схватился с дурным псом, Кину ещё повезло. Кости остались целы. Кин был согласен. Повезло. Вампир сомкнул челюсти как бульдог. Потребовалась полная обойма в упор и несколько мощных ударов, чтобы он разжал клыки. Тогда-то у Кина и завелась привычка держать руки в карманах. Он отказался от гипса и потребовал просто тугую повязку. Три недели врал коллегам о диагнозе. С показной пренебрежительностью смеялся над врачами, которые обожают антибиотки и требуют стерильности. Потом придумал разные уловки, которые маскировали неподвижность кисти. К счастью, то была левая рука. Будь правая, с карьерой пришлось бы распрощаться. Сотрудник отдела по борьбе с вампирами не может обходиться только одной рукой. Потом кисть удалось более-менее разработать. Эта неприятность была самой большой за всю его службу. Но даже тогда ему не снились кошмары. Пять дней назад он шёл по тротуару, раздумывая, не завернуть ли в магазин за жратвой. И тут над головой нависла тень. Кин её почувствовал, а затем зацепил боковым зрением. Он задрал голову уже после того как шарахнулся по подсказке внутреннего голоса в сторону. Инстинкты. Он был уверен, что от фасада откололся кусок лепнины. Мгновение спустя в двух метрах от него на асфальт шлёпнулось тело. В момент удара оно, конечно, ещё не было телом, а было кем-то живым. Но этот миг промелькнул очень быстро, так что его не стоило труда засчитывать. Сначала раздался звук – не похожий на те, что сопровождают падения в фильмах. Потом начала медленно осваивать пространство кровь. Прохожие заорали. Достали смартфоны. Их ужасали и чаровали размазанные по асфальту мозги. Кину ярче всего впечаталось в память само падение. Он свалил как можно быстрее, чтобы не пришлось отвечать на вопросы полицейских или, того хуже, репортёров. Смерть он видел не раз, этим его было не пронять. А вот угрожающая тень над головой осталась и третью ночь навещала во снах. Кин брёл назад к кровати, когда в дверь позвонили. Он глянул на часы. Было одиннадцать. Поразмыслив, Кин подошёл к двери и тихонько глянул в глазок. На площадке торчал крупный тип в плаще и с унылым выражением лица. Джаред видел его впервые. Он развернулся, чтоб вернуться в постель, но споткнулся. Звякнуло стекло. Кин застыл на одной ноге, как цапля. За три недели простоя Кин затосковал от безделья и скопил целую батарею бутылок из-под красного вина. Они укоряюще толпились при входе. Каждый день он лениво раздумывал, что надо бы их вытащить. Благое намерение разбивалось о два соображения. Во-первых, все сразу не вытащишь, нужно сделать пару ходок. А лифта в доме Кина не было. Второй этаж не пятый, но всё равно лестница остаётся лестницей. Крутой и узкой. Мотаться туда и обратно несколько раз подряд– тупое занятие. Только автобусы и поезда ходят по кругу. Во-вторых, бутылки никому не мешали, потому что никто к нему в гости не приходил. И даже если б пришёл– у себя дома да в нерабочее время Кин мог делать всё, что заблагорассудится. В том числе пить. Других занятий, кроме как увеличивать бутылочное поголовье, он пока не придумал. Разве что гулял чуть дольше. У него выработался новый вариант маршрута. По дороге в парк он обходил квартал. По пятницам делал крюк, захватывающий улицы соседнего района. Разглядывал витрины, тёмные закоулки, здания, в которых подозрительно долго не зажигался свет. Огромный кусок бетона падал сверху со скоростью обезумевшего астероида. С высоты двадцатого этажа, где тянулся карниз с уродливыми горгульями. Обломок набирал разгон. Кин шарахнулся… и проснулся. Волосы на голове слиплись от пота. Он встал, прошёл в ванную, включил воду и подставил голову под струю. Сон снился ему в третий раз. Никто не отважился бы предположить, что Кин подцепил посттравматический синдром. За два с половиной десятилетия службы в полиции Джаред Кин ни разу не лишался сна. Трижды он попадался в ловушку. Месяц лежал в больнице с разодранным боком. Пережил двух своих напарников и незнамо сколько коллег из отдела. Осматривал куски тел после оргии вампирской стаи. И всегда спал как младенец. Кин вынырнул из-под струи, промокнул волосы полотенцем, посмотрел укоризненно на левое запястье. Он спал, неловко подвернув руку под себя, и сейчас онемевшие пальцы покалывало. А сустав неприятно заныл. О случае, после которого левая кисть стала капризной, Кин упоминал редко. В суматохе той большой зачистки никто из коллег не придал значения мелкой травме. Его наскоро заштопали. Шрам удачно затерялся в углублении ладони, вторая его часть тянулась пунктиром. След от укуса, надолго лишившего руку подвижности. Врач оказался хорошим мужиком. Он объяснил Кину многое о мышцах и связках. О ладонной лучезапястной, например. Об удерживателе сухожилий мышц сгибателей. Тех самых штуках, которые из-за яростной вампирской хватки перестали работать. Ладонь Кина висела бессильным довеском, пальцы отказывались сжиматься в кулак. По словам врача, считавшего, что пациент схватился с дурным псом, Кину ещё повезло. Кости остались целы. Кин был согласен. Повезло. Вампир сомкнул челюсти как бульдог. Потребовалась полная обойма в упор и несколько мощных ударов, чтобы он разжал клыки. Тогда-то у Кина и завелась привычка держать руки в карманах. Он отказался от гипса и потребовал просто тугую повязку. Три недели врал коллегам о диагнозе. С показной пренебрежительностью смеялся над врачами, которые обожают антибиотки и требуют стерильности. Потом придумал разные уловки, которые маскировали неподвижность кисти. К счастью, то была левая рука. Будь правая, с карьерой пришлось бы распрощаться. Сотрудник отдела по борьбе с вампирами не может обходиться только одной рукой. Потом кисть удалось более-менее разработать. Эта неприятность была самой большой за всю его службу. Но даже тогда ему не снились кошмары. Пять дней назад он шёл по тротуару, раздумывая, не завернуть ли в магазин за жратвой. И тут над головой нависла тень. Кин её почувствовал, а затем зацепил боковым зрением. Он задрал голову уже после того как шарахнулся по подсказке внутреннего голоса в сторону. Инстинкты. Он был уверен, что от фасада откололся кусок лепнины. Мгновение спустя в двух метрах от него на асфальт шлёпнулось тело. В момент удара оно, конечно, ещё не было телом, а было кем-то живым. Но этот миг промелькнул очень быстро, так что его не стоило труда засчитывать. Сначала раздался звук – не похожий на те, что сопровождают падения в фильмах. Потом начала медленно осваивать пространство кровь. Прохожие заорали. Достали смартфоны. Их ужасали и чаровали размазанные по асфальту мозги. Кину ярче всего впечаталось в память само падение. Он свалил как можно быстрее, чтобы не пришлось отвечать на вопросы полицейских или, того хуже, репортёров. Смерть он видел не раз, этим его было не пронять. А вот угрожающая тень над головой осталась и третью ночь навещала во снах. Кин брёл назад к кровати, когда в дверь позвонили. Он глянул на часы. Было одиннадцать. Поразмыслив, Кин подошёл к двери и тихонько глянул в глазок. На площадке торчал крупный тип в плаще и с унылым выражением лица. Джаред видел его впервые. Он развернулся, чтоб вернуться в постель, но споткнулся. Звякнуло стекло. Кин застыл на одной ноге, как цапля. За три недели простоя Кин затосковал от безделья и скопил целую батарею бутылок из-под красного вина. Они укоряюще толпились при входе. Каждый день он лениво раздумывал, что надо бы их вытащить. Благое намерение разбивалось о два соображения. Во-первых, все сразу не вытащишь, нужно сделать пару ходок. А лифта в доме Кина не было. Второй этаж не пятый, но всё равно лестница остаётся лестницей. Крутой и узкой. Мотаться туда и обратно несколько раз подряд– тупое занятие. Только автобусы и поезда ходят по кругу. Во-вторых, бутылки никому не мешали, потому что никто к нему в гости не приходил. И даже если б пришёл– у себя дома да в нерабочее время Кин мог делать всё, что заблагорассудится. В том числе пить. Других занятий, кроме как увеличивать бутылочное поголовье, он пока не придумал. Разве что гулял чуть дольше. У него выработался новый вариант маршрута. По дороге в парк он обходил квартал. По пятницам делал крюк, захватывающий улицы соседнего района. Разглядывал витрины, тёмные закоулки, здания, в которых подозрительно долго не зажигался свет. Это было что-то вроде патрулирования для души. Предательский звон задетых бутылок придал визитёру воодушевления. Звонок запел снова. Кин задумчиво посмотрел вниз, на узкие горлышки, мучительно сохраняя баланс. Осторожно развернулся, всё так же на одной ноге. Снова отодвинул заслонку с глазка и спросил:– Кто вы такой?– Джаред Кин? Здравствуйте. Меня зовут Гарольд Вольф. И мне нужен ваш совет. – Советы – это не ко мне. – Я знаю, что вы полицейский. Мне сказал ваш сосед сверху. – Я в отпуске. – Мне нужно только ваше мнение. Один небольшой разговор. Я оплачу потраченное время. Даже если вы скажете, что ничего не можете посоветовать, я заплачу вам две сотни. – Я не консультирую. Не мой профиль. – Вы не откроете дверь?– Я никогда не открываю двери незнакомым людям. Визитёр неуверенно переступил с ноги на ногу и снова обратился к глазку. – Пожалуйста, просто выслушайте. Меня зовут Гарольд Вольф, как я уже сказал. Я художник. Да-да, знаю, – упреждающе вскинул он руку, – не похож. Обычно меня принимают за бухгалтера. – Не мне судить, – пожал плечами Кин. – Я не из тех, кто работает в современной манере. Никакого новаторства. Я пишу натюрморты. В них есть своя изюминка, надеюсь. Судя по тому, что их неплохо покупают. Иногда у меня проходят выставки. Кин молча разглядывал его через выпуклое стекло. Зачем покупать холст с намалёванными чашками или фруктами, когда вокруг навалом настоящих, ему было непонятно. Вот пейзажи он уважал. – Я работаю у себя, в домашней студии. И… Мы могли бы встретиться в кафе где-нибудь неподалёку? Пожалуйста. Так мне было бы легче рассказывать. Обед за мой счёт, разумеется. Джаред глубоко задумался. За то, чтоб принять приглашение Вольфа, были обещанные две сотни. Против– воспоминания о попытке Барри сосватать его в качестве частного детектива одной безутешной бабе. Как дурной сон. На ту же чашу весов ложилось и то, что пришлось бы одеваться. У Кина были другие планы на ближайшие два часа. Не слишком затейливые, но его собственные. Есть он пока не хотел, даже на халяву. В общем, аргументы против перевешивали. Гарольд Вольф ничего не сказал по поводу угрюмости и небритости Кина. Он счёл нужным показать документы– доказательства того, что он действительно тот, за кого себя выдаёт. Присовокупил к этому крохотную вырезку из газеты – пара абзацев о том, что в галерее проходит выставка трёх современных художников, среди имён значилось и его имя. Подперев рукой подбородок, Кин тоскливо слушал. Довод «за», который перевесил, заключался в том, что под предлогом срочной встречи можно было не лезть с утра под душ. Жёсткие струи воды Кин недоолюбливал, как эскимос. – Некоторое время назад у меня появился покупатель. Он купил мой натюрморт, один из тех, что висят в галерее. «Закат с вишнями». Он хотел посмотреть другие мои работы. Те, что не выставлены ещё на продажу. Я пригласил его к себе. Ему понравились две акварели. В основном я пишу маслом. Акварели чаще всего продаю через свой сайт, не все галеристы любят ими заниматься. Мы договорились, что он заберёт их на следующий день. Дело в том, что они были ещё не готовы – нужно было сделать паспарту. Это занимает немного времени. Я потратил всего вечер. – Мой сосед – он вам кто?– Его сестра убирается в моей студии. – Это всё?– Нет, это начало истории…–Да не, я про соседа. Его сестра – она у вас только убирается?Гарольд уставился на него с непониманием. – Между вами шуры-муры какие-нибудь были?– Вашему соседу шестьдесят лет. Его сестре пятьдесят четыре. – Это ни о чём не говорит. – Говорит, но при чём тут моя уборщица?– Сразу лучше всё прояснить. – Она только моя уборщица. – Не могу понять, почему она послала вас ко мне. Кину не нравилась мысль, что кто-нибудь заподозрил, где именно он служит. Как и все сотрудники отдела, он подписывал бумагу о неразглашении. Но даже без неё он ревностно скрывал своё занятие. Для всех он был рядовым полицейским, расследующим кражи сумочек или драки. – Не она. Ваш сосед. Он живёт на четвёртом этаже. Иногда заезжает за сестрой на работу. Мы с ним подружились. Пару раз заглядывали ненадолго в бар. Когда я сказал ему, что не знаю, как быть, он посоветовал спросить у вас. Неофициально. Вот и всё. Вы же его помните?Кин кивнул. И не покривил душой – что касалось окружения, тот тут он старался держать руку на пульсе. Когда Кин только вселялся в свою крохотную квартирку с видом на глухую стену, то первым делом проверил, кто обитает на остальных четырёх этажах. Дом был узок, как вытянувшийся после стирки чулок, на каждый этаж приходилось всего по две квартиры. С тех пор, вот уже семнадцать лет, Кин бдительно отслеживал все изменения. Это было не сложно – их не происходило. Исконные обитатели привыкли к мысли, что здесь и помрут, новых желающих обзавестись жильём в башне бурого кирпича находилось мало. За эти годы в доме поменялся только один жилец. – Ладно, продолжайте. Хотя стоп. Кровь, убийства или вымогательства там есть? Потому что я не хочу ввязываться ни в какие мутные делишки. – Нет. Я очень на это надеюсь. – Но вам понадобился коп?– У меня возникло затруднение. – Почему же вы не пошли в полицию?– Потому что официальное заявление требует оснований. Я не уверен, что у меня его примут. – Ладно, давайте дальше. – Мы с покупателем договорились, что он заберёт акварели на следующий день. Я упаковал работы. Он не пришёл. – Соскочил?– Что? А, нет. Видите ли… Он уже их оплатил. – Оплатил воздух?– Он сказал, что ему удобно рассчитаться сразу же. Я подумал, это помогает ему чувствовать себя спокойно – быть уверенным, что никто другой не перекупит эти работы. У некоторых клиентов есть такой пунктик. Кин мрачно уставился в свою чашку. Аппетит так и не проснулся. Вольф предлагал заказать ему отбивную или здешние фирменные тефтели под белым соусом, а есть отчаянно не хотелось. Он не успел почистить зубы, и кислая сухость от вчерашнего каберне гуляла во рту капризным призраком, приканчивая мысли о еде. – Какое вам дело? Ну, не пришёл, не забрал. Люди часто передумывают. Множество товаров сдаются обратно или зависают в интернет-магазинах. – Во-первых, мне не нужны чужие деньги. Во-вторых… Смешно прозвучит, но… Я беспокоюсь, что с ним что-то случилось. – Вы ему звонили?– У меня нет его номера. На его адрес должны были отправить тот самый натюрморт, что с выставки, но по правилам данные клиентов не разглашаются. Я попросил владелицу галереи оставить ему сообщение. В четверг днём мне предстоит с ней увидеться, заодно предприму ещё попытку…– Зовут как? Покупателя?– Александр Филлипс. – Заплатил он сколько?– Пять тысяч. Кин присвистнул. – Ого. Вот так, наличкой?– Нет, выписал чек. – Обналичили?– Увы. – Сколько времени прошло?– Шесть дней. – Это не срок. Подождите ещё парочку недель, если так и не объявится – смело тратьте. Вы ваши картинки для него придерживали, а могли бы за это время сбыть. Так что – типа компенсации. Всё честно, – Кин, поднявшись, похлопал Вольфа по плечу и теперь пытался попасть в рукава пальто. – Вы уходите?– Вы просили вас выслушать и дать совет. Я его дал. – Но…– Вы хотели знать, стоит ли идти в полицию. Так вот: не стоит. Ваш заказчик закутил с девицами. Срочно уехал по делам. Родственники женятся или разводятся. Вернётся через неделю и извинится. Почти сто процентов. А в полиции заявлений пачки и нераскрытых убийств и грабежей тьма. Не гоняйте людей попусту. Если так принципы заедят, верните деньги через банк. – Постойте. Я не дорассказал. Кину удалось вписаться в рукава, но он всё же присел на край стула. – Это точно. Вы дружите со своей уборщицей, беспокоитесь за незнакомого человека. Рвётесь отдать свои рисунки. А меня хотите просто так накормить обедом. Слишком уж всё правильно. Ну а теперь расскажите, что случилось на самом деле. – Всё именно так и было. Дружу я не с уборщицей, а с её братом. Он хороший человек, почему бы и не пропустить вместе по стаканчику?– Потому что я не первый день живу на свете. Ну, выкладывайте. Во что влипли?– Разве это не покажется странным, если я не начну бить тревогу? Мне не стоило обналичивать чек, но я всё равно тем вечером заезжал в банк… Подумал, чтоб не тратить потом времени… О нём никаких вестей, я получил от него деньги… Разве это не будет подозрительно? – Гарольд Вольф сглотнул. – Что если… что если я последний, кто его видел?– Тааак. Вот уже пикантно. Вы с ним сразу пришли к соглашению? Спорили? Торговались?– Нет. Зачем мне спорить? Он очень любезный человек. Мы сразу договорились. – И вы его не выталкивали из дома, не убивали, краденного Рембрандта не продавали, соседи не слышали вашей ссоры…Вольф то ли уже привык к вопросам Кина, то ли устал оскорбляться. – Вчера утром я ездил по делам. И увидел его машину. Возле нового магазина «Саймон энд Шустер», того, что в прошлом году открыли, и напротив кладбища Святой Паулины. У Кина вырвался смешок. – Вы узнали машину человека, с которым виделись один раз?– Вы поймёте, если её увидите. Это старый автомобиль. Кадиллак Де Вилль, и цвет приметный – как сливочная карамель. Кроме того, вы удивитесь, но я способен запоминать номера. По крайней мере две цифры я запомнил. – Хорошо. Там стоит машина. Что не так?– Он упоминал, что хочет заехать на кладбище Святой Паулины, сделать несколько снимков. Там есть интересные скульптурные работы. Он снимает плёночным фотоаппаратом. – И заехал, – заметил Кин. – Он собирался туда сразу после визита ко мне. В среду. А я заметил его машину в понедельник. Утром. – Поменялись планы?– Понимаете… – Гарольд Вольф покраснел. – Я подумал… Вдруг с ним что-то случилось? Он уже не молод. – Если с ним что-то случилось, о людях, которые тратят деньги на картины и ретро-тачки, обычно есть кому позаботиться. – Мне жаль, что вы не принимаете мои слова всерьёз. – Не принимаю я – не примет и полиция. Уж мне-то было бы выгодно вам соврать. Кин аккуратно сложил две сотенные и убрал в карман. Ему не терпелось вернуться домой. Ему нравилось дома. – Пока, мистер Вольф. Надеюсь, вы найдёте его деньгам применение. Тень нависла ровно над его макушкой. Кин слышал угрожающий свист, с которым обломок, неотвратимо ускоряясь, рассекал воздух. С каждой секундой Кин острее чувствовал его хищное приближение. Тень вцеплялась в затылок и неистово грызла, пытаясь подобраться к мозгу. Её задачей было загнать жертву в центр невидимой мишени, начертанной на асфальте. Точно в десятку, чтобы сокрушительным ударом вбить в тротуар, на полметра под землю. Кин сел. Было неприлично рано. Семь утра. Ещё не рассвело. Он редко просыпался, когда ещё темно. А летом – и засыпал при темноте редко. Он сходил попить, вернулся, посмотрел на подушку. Она не казалась сейчас желанной. Кладбище святой Паулины было втиснуто между двумя густозастроенными кварталами. Оно стало такой же жертвой городской застройки, как и кладбища Квинса или бостонское Гранари. С одного угла его поджимало старинное здание бывшего церковного совета, с другого – застеклённая коробка офисного центра. Старые платаны вросли в прутья ограды – как будто их выдавило с родного погоста напором современных соседей. Хотя ему исполнилось полтора века, на нём всё ещё можно было обрести вечный покой – если есть полмиллиона и там похоронен твой предок. Машину Кин действительно сразу узнал. Карамельного цвета кадиллак шестьдесят девятого года стоял там же, где его заприметил художник. Плохая новость. Кин припарковался рядом. Подошёл, заглянул в салон. Стекло покрывал лёгкий слой пыли. Левая сторона, та, что обращена к дороге, была в засохших брызгах. Последний раз колючий ноябрьский дождь шёл два дня назад. Кин огляделся. Он ещё помнил это место до того, как оно превратилось в модную точку для шопинга. Раньше напротив кладбища тянулись трёхэтажные неказистые дома. Потом их снесли. Взамен появились чёрно-белые кубы магазинов. Цветочный, книжный супермаркет. Банк, делящий здание с представительством авиакомпании и салоном бытовой техники. Фонтан с современной скульптурой из дребезжащих летающих тарелок-спиралей вызвал у Кина особое раздражение. Вниз, к сетевому магазину повседневной одежды, вели крутые ступени – район был разбит на холме. Кин перешёл дорогу и подёргал кладбищенские ворота. Они были заперты. Походкой праздного гуляки он прошёлся вдоль ограды. Огляделся. Ухватился за ветку платана, тяжело подтянулся и перелез через ограду. За всё время службы Кин почти никогда не работал с людьми – только первые два месяца, обкатку новичкам устраивали всё-таки на привычном материале. Поэтому он не слишком хорошо понимал, что такое обычное расследование или поиск обычного преступника. В отделе всё было линейно просто. Пришёл, увидел вампира, уничтожил его. В сложных случаях – пришёл, поискал вампира, уничтожил. Он и сейчас не собирался затевать никакого расследования. История Вольфа была дурацкой. И сам Вольф – блаженным. Но намотав по городу несколько кругов на машине и, сообразив, что находится не так далеко от Святой Паулины, Кин не стал спорить с мирозданием. На самом кладбище было так же тесно, как на взявших его в клещи улицах. Надгробия образовывали лабиринт, деревья разрослись. C тех пор, как его сожрало SCI, несколько наиболее трухлявых лип выкорчевали. Хотя стоял уже конец ноября, снега город пока не видел. Черноту голой земли и облетевших деревьев разбавлял только тусклый мрамор. Кин включил фонарик. Надгробий со скульптурами было до хрена. Которые из них представляли интерес для любителей искусства – поди разбери. Центральная аллея упиралась в глухую стену. Вмурованные в неё плиты были обвешены склерозированными букетами – днём на Паулину иногда заглядывали продвинутые туристы. Кин свернул на дорожку, ведущую влево. Она заканчивалась шеренгой склепов. На фоне офисной махины за оградой они казались карликовыми. В этом углу кладбища было светлее – в окнах некоторых офисов уже горел свет. Кин потянул решётку одного из склепов. Она согласно скрипнула. Внутри было пусто и холодно. На месте соседнего склепа осталась только неглубокая яма, наполовину прикрытая расколотой плитой и запорошённая листьями. Палая листва была схвачена инеем. Что-то в ней не понравилось Кину. Он воткнул луч фонаря в бурые комья. Отломил ветку с ближайшего дерева, поворошил. Смешно было думать, что он вдруг наткнётся на плохо припрятанный труп Филлипса. Останки под листвой явно не могли им быть. Вообще никем недавним не могли быть. Обтянутое лёгкой белёсой плёнкой напоминало растаявшую мумию. Вначале Кин подумал, что старый скелет оботкал не в меру старательный паук. Он присел на корточки на краю ямы. Что-то всё-таки было не так. Если приглядываться, тело под странной пеленой выглядело полупрозрачным, а не разложившимся. Кин повёл носом. Гнилостного душка не улавливалось вообще. Сыростью пахло, это да. Белёсая ноздреватая плёнка не везде прилегала к трупу плотно. Очертания кокона не повторяли очертания тела. Где-то он вспучивался пузырём, где-то нависал почти ровным пологом, оставляя достаточно пространства, чтобы просунуть туда ладонь… да нет, много больше пространства, дюймов десять-пятнадцать. Что это вообще такое? Слишком плотная паутина? Разновидность плесени? Он направил фонарик выше. И хмыкнул. Черепа было два. Кин перехватил палку поудобнее. Пошевелил белую непонятность. Поддавалась она плохо. Кин достал нож, лёг на живот, свесился вниз и лезвием попытался ковырнуть странные нити в том месте, где должна быть шея. Кто и зачем поместил вторую голову в могилу? Плёнка отковыривалось неохотно. Что-то тускло блеснуло. Кин подцепил лезвием– в первый раз неудачно, во второй это нечто поймал. Потянул. Потянул посильнее. Оказалась цепочка. Он порвал её нечаянно ножом, и потускневший медальон едва не сорвался назад в яму. Кин словил. Сунул добычу в карман, снова направил луч фонаря вниз. Коротко выругался. Поднялся. Отряхнул одежду. Вытащил телефон и набрал номер Алана Харви. Включилась голосовая почта. – Как вернёшься или проснёшься, перезвони. Я тут кое-что нашёл, как раз для Статистики. Кин с досадой подумал, что придётся вернуться к машине, а потом снова упражняться в ловкости, перебираясь через ограду. Закрыл со щелчком нож, шагнул к центральной дорожке… и стало совсем темно. Усатый пожилой полицейский устало поскрёб карандашом в блокноте. Кин переложил грелку со льдом повыше. Пристроил над жирной повязкой, красующейся на затылке. – Значит, отдел аналитики и статистики…Он не стал тратить силы на ответ. Покосился подозрительно на усатого, но тот казался слишком старым, чтоб быть в курсе шуточки, гулявшей по другим полицейским подразделениям: остряки сокращали Crime analytics and statistics department до Anal department. Отсюда пошла присказка «служить в жопе». – Уже сто раз сказал. Мой начальник – Марк Гилрой. Выезжая из дома, Кин очень кстати не прихватил с собой левый полицейский жетон, которым пользовался с момента отстранения. Палевный пистолет изъяли, но быстро вернули. Если повезёт, о наличии у него купленного на чёрном рынке полицейского оружия в отделе не прослышат. Охранник кладбища святой Паулины вырубил Кина молниеносно и бесшумно. При других обстоятельствах это не на шутку уязвило бы самолюбие Джареда. Но охранник оказался бывшим военным. И ещё не растерял навыков. Эти навыки подсказали ему, что человека, шастающего по частной территории с раскрытым ножом нужно сначала нейтрализовать, а потом уже интересоваться, кто он. Приехавший по его вызову полицейский наряд не стал ждать, пока нейтрализованный Кин очухается. Из рассечённой макушки щедро лилась кровь. Его завезли в больницу. Там пришли к выводу, что рана поверхностная и обошлось без сотрясения. Кин устроил скандал при попытке выбрить ему на голове аккуратную прогалину и ещё один – на совет сутки провести в полном покое. Ему велели подмахнуть бумажку, что он отказывается от дальнейшей медицинской помощи, и оставили объяснятся с копами в коридоре. – Не думал, что вы там патрулируете улицы, – покачал головой усатый. – Это мой долг – пытаться предотвратить преступление, – с нескрываемым сарказмом ответил Кин. Усатый сарказма не заметил. – Увидели, что кто-то лезет, – так лучше б сразу звоночек сделали …По версии Кина, профессиональные рефлексы не позволили ему равнодушно проехать мимо, когда он заметил, как двое подозрительных типов перемахнули через кладбищенскую ограду. – Займитесь лучше воякой недоделанным. Это явное превышение полномочий. И нападение на офицера. – Если вы закончили, я забираю своего коллегу, – нейтрально сказал Алан. Он перезвонил очень кстати. Ровно в тот момент, когда Кину вернули телефон и разрешили им воспользоваться. И приехал очень быстро. Кин был зол. К счастью, Алан тактично не упоминал о нокдауне. Они вывернули со стоянки. – Отвези меня назад. – Даже не думай. – Мне машину надо забрать. – Завтра заберёшь. – Я что – пешком за ней попрусь?

– Такси вызовешь, не обеднеешь. – Мне не нужен совет. Отвези меня к машине. Они притормозили перед светофором. Алан обернулся к нему. – Что ты там нашёл, Кин?– Провожал одного нашего клиента. Алан не сводил с него внимательного взгляда. Он был умным копом – до прихода в отдел статистики служил настоящим детективом в убойном. Но – умным копом после ночного дежурства. За время сидения в больничных коридорах Кин передумал много разных мыслей и расхотел рассказывать о находке. Он сам доведёт дело до конца. А потом уж разыграет карты. Кин вытащил из кармана пальто пузырь со льдом и вернул его на уже привычное место над повязкой. Может, сон к тому и снился сон – дескать, он обязательно получит по башке? А кладбище Святой Паулины– местный Бермудский треугольник. Попав в зону его притяжения, все автомобили остаются там на вечном приколе, а их водители впадают в амнезию после встречи с тамошней охраной…– Ты стырил лёд?– Они сами сказали – прикладывать ещё в течение часа. А ты хочешь, чтоб я заляпал кровью подголовник?– Тогда жена меня вообще убьёт. Я только перешагнул порог после дежурства – и снова в путь. Свободной рукой Кин залез в другой карман и выудил цепочку. – Узнай мне что-нибудь об этой штуке. – Порвана. – Уже такой была. Алан аккуратно стряхнул украшение в бумажный платок. – Попробую. Они подъехали к дверям дома Кина. – Позвоню тебе завтра, если что узнаю. В любом случае позвоню. – Сам подъеду к участку. Перехвачу тебя. И не делай из меня инвалида. Я бывал в реальных заварушках, а не просто легонько по башке получал. Я в отличной форме, – отмахнулся Кин. И чудом удержался на ногах, поскользнувшись на обледеневшем тротуаре. Никто не говорил об этом в открытую, но переговорщики существовали. Хотя в уставе подразделения статистики и аналитики преступлений значилось, что всех вампиров нужно уничтожать и уничтожать без колебаний, это правило так же обветшало, как и стеллаж, на котором стояло первое издание устава. С вампирским сообществом приходилось поддерживать связь – ведь приходится её поддерживать с бандами и мелкими наркодилерами, которые могут вывести на крупную рыбку. Когда речь шла о человеческих ублюдках, требовалось доказать вину и поймать на горячем, а насчёт вампиров действовала презумпция виновности. Но ни один полицейский не провоцирует поджигателя или серийного убийцу. И ни один сотрудник Статистики не желал развязывать войну со стаями вампиров. Стаи были разрозненны, цапались между собой, однако никто не хотел проверять, не сплавит ли их общая опасность, пусть и на короткий срок. В этой части страны Ноэмиль Эрро был именно таким посредником. С ним контактировало только начальство – и буквально считанные разы. Он был единственным вампиром, который имел право безнаказанно и безбоязненно войти в здание подразделения – и выйти из него. Даже если бы накануне Эрро отобедал десятком горожан вместе с их детьми, с его головы не упал бы и волос. Дипломатическая неприкосновенность по-вампирски. Об Эрро ходили разные слухи. Это неизбежно, когда довольствуешься крохами информации. Поговаривали, что он пьёт кровь только у молодых. Что он кусает всех подряд. Что он самый старый вампир в регионе. Что он обращён лишь в середине Потока. Что он истеричный псих. Что ничто не может вывести его из себя. Что Эрро – вообще должность, а не конкретный вампир. Один слух был стопроцентно верен – Ноэмиль Эрро обладал самым необычным голосом, что кому-либо доводилось слышать. Это выведали у секретарши главы отдела спецопераций. Её не впускали в кабинет, но голос переговорщика нет-нет да и пробивался сквозь плотно притворённые двери. «Когда он говорит, хочется прибавить громкость». Можно бы списать на женскую впечатлительность, но позже её слова подтвердил слышавший вампира офицер-мужчина. Парень был фанатом хорового пения, говорил со знанием дела. Голос Эрро подминал под себя сразу весь диапазон. Был лишён привычного вампирского акцента – всех тех шипящих звуков и характерных модуляций, что выдавали нежить. Нормальным и человеческим его тоже было назвать нельзя. Голос сирены. Кин слышал версию, что Эрро – на самом деле два вампира. Самое великое таинство вампирского мира. Когда новообранцы свежесозданного подразделения засели за парты, чтоб загрузить в свою голову азы теории, им велено было усвоить несколько важных вещей. Постулат первый. Вампиры не люди. Они порождения магии. Сбой в мироздании. Неизвестно что. Пока что ни один учёный не смог внятно объяснить феномен обращения. Никто так толком и не разобрался, как функционирует отдельная особь. Всё, что люди считают нормальным порядком вещей, – лишь человеческие представления. У вампиров порядок вещей иной. Постулат второй. Вампиры не заводят потомства обычным путём. Они обращают. Постулат третий. Вампиры могут сколько угодно спариваться друг с другом без последствий. Они бесплодны. К третьему пункту имелось маленькое уточнение. Нечто вроде тех набранных крохотным шрифтом параграфов, что даются сносками в конце банковских договоров. Люди размножаются. У вампиров процесс обратный. Хищническая природа накладывает отпечаток даже на создание пары: партнёры могли сливаться, поглощая опыт и воспоминания друг друга. Две разнополые особи спариваются, впадают в анабиоз на несколько суток. Это время они проводят в земле как мумии или окуклившиеся гусеницы. В итоге из кокона выходит новое существо. Двойственный. Редкий подвид, слишком редкий, чтобы вообще кто-то всерьёз верил, что он реально существует. Укусы двойственных ядовиты. В том числе для сородичей. В мире вампиров нет аналогов божествам, но эти существа столь же диковинны для них, как они сами – для людей. Возможно, они способны к очаровыванию – это свойство часто приписывали вампирам, но зря. Двойственных очень мало – внутренние механизмы эволюции вида не позволяют сокращать численность, поэтому слияний почти не происходит. А может, их никогда и не было. Так говорил инструктор. За невостребованностью эти знания отправились на чердак памяти. Кин не видел ни одного двойственного. Как и никто из их подразделения. Даже Марк Гилрой, глава отдела. Отчасти поэтому Кин ничего не сказал Алану. Слишком уж невероятным было то, что он увидел в старой могиле. Второй череп, обнаруженный в яме, непостижимым образом принадлежал тому же телу. Он врастал в те же самые шейные позвонки. Две фигуры, оплетённые клейкими белыми нитями, почти слились в одну. Ещё можно было уловить контуры одной и другой, но они походили на два совмещённых негатива. Находка, больше похожая на клад. Двое двойственных в одном регионе – это непостижимо. Вероятно, природа решила, что во время Потока можно дать послабление. Кин стоял перед картиной, заложив руки за спину. На полотне были изображены два кувшина – один целый, второй разбитый. Других посетителей в галерее не было. Гарольд Вольф, завидев его, застыл как вкопанный. – Вы?!– Вы всегда пишете только предметы? – Кин кивнул на картину. – Почти всегда. – Почему?– Нашёл свою тему. Так обычно говорят. …Что с вами случилось? Вы ранены?– Поговорить надо. – Как вы узнали, что я здесь?– Сами же сказали. Повезло? С галеристкой?– Что? А, нет. Она не смогла приехать. Срочная встреча. Вы не против поговорить у меня в студии?Гарольд Вольф не лгал – он писал только натюрморты. Просторная студия была битком ими набита. Кин прошёлся по кругу, заглядывая под перевёрнутые холсты. – Вы нашли моего заказчика?– Не до конца, – не стал врать Кин. – Я бы предложил виски, но вы, наверное, при исполнении. – Вот конкретно в данный момент – нет. – Есть «Джонни Уокер, блю лейбл», есть «Чивас Регал». – Давайте оба. Сравним. Сравнение сейчас было очень кстати. Не то чтобы Кин послушался советов врачей. Он просто выждал, когда, по его предположениям, должно было закончиться дежурство у вырубившего его охранника. Требовалось доделать то, что осталось незаконченным. Когда Кин получил по затылку, он направлялся к машине, чтобы вытащить из багажника инструмент, который заменил бы стандартный серп для обезглавливания. Если бы не чертов экс-вояка, вампир о двух головах уже был бы набором безобидных косточек. Однако когда Кин около полудня наконец снова оказался возле злополучной ямы, там не было ничего. Даже белёсые нити исчезли. – Расскажите мне ещё о вашем Филлипсе. – Вы его поищете, да?– Этого я не обещал. Но мне надо кое-что прояснить. – Он не коллекционер в полном смысле слова. Любитель. – А чем отличается?– Он покупает картины для души. Те, что хочет видеть в своём доме. Не гонялся за модными именами. – Он приходил к вам вечером?– Мы повстречались… Это произошло… в среду около полудня. Разговорились…– Понятно. На нём были украшения? – на всякий случай спросил Кин. Если медальон на Филлипсе и болтался, то под одеждой Вольф бы его не заметил. – Я не обратил внимания. Часы, наверное. Наручные. Это важно?– Вы же художник. Должны замечать. …Всё-таки не пойму: чем вам так нравится это? – Кин ткнул пальцем в ближайший холст. – Я бы понял – природа. Натурщицы. Почему вы рисуете фрукты, кувшины и пластиковые кубики?Вольф застеснялся. – Мы живём в мире, где полно красоты. В разных проявлениях. Но мы дискриминируем многие вещи. Обычно в первую очередь вспоминают о море, о горах, и да, о красивых людях. А ведь фрукты, морские раковины, камни тоже прекрасны. Я уж не говорю о рукотворных предметах. Тронутый патиной подсвечник. Фарфор. Они часть гармонии. – У вас там ни одного подсвечника нет, – недоверчиво уточнил Кин, кивая на стопку акварелей. – Я заметил пластиковые стаканчики и ножницы. – Если присмотреться, и в них есть красота. Может быть, причина в том, что мне нравится неподвижность вещей. Они не спешат и не пытаются что-то изменить, как всегда делают люди. Они кажутся довольными тем, что есть. Психолог сказал бы, это потому, что я консерватор. Я люблю спокойствие и предсказуемость. Мне кажется, иногда это хорошо. Неподвижная натура– словно якорь. Она намного дольше, чем остальное, остаётся неизменной. Помогает нащупать среди суеты что-то незыблемое. Тихая жизнь вещей – в ней бездна очарования. Вы знаете, что французское название несёт другой смысл? В нём слишком отчётливо звучит смерть. А добрые голландцы умели чтить скромное существование самого простого предмета. – А мне кажется, они слишком навороченные картины писали, – вслух подумал Кин. У него был художественный альбом со старинными натюрмортами. Он пополнил самопроизвольную коллекцию Кина в прошлом году. Благодарный книготорговец подарил на Пасху. – Это у них залежи битых зайцев и рыбы на столах?– Вы, наверное, о Снейдерсе. Он фламандец. У него много рыбных натюрмортов и охотничьих, да. Ян Веникс, голландец, тоже много подобного писал, но у Снейдерса есть избыточность. Кстати, что дичь, что рыба имели символическое значение, как и свеча или курительная трубка. Например, лангусты символизировали перерождение. Омары – мудрость. Устрицы – похоть. Зайцы – чуткость. Хотя не уверен, зайцы ведь ещё и символ андрогина, соединения двух начал. – То, что ни мужчина, ни женщина? – навострил уши Кин. – Миф об андрогине один из самых популярных. В древних культурах они связывались с началом мироздания. Лотос, уроборос, заяц, текущая вода… Синоним вечности и самодостаточности. Кин вскинул бровь. – Продолжайте. – Это единство противоположного. Положительное и отрицательное. Начало и конец. Цикличность и повторяемость времени. Андрогин содержит в себе бесконечную энергию. Обладает способностью к самовосстановлению и к порождению миров. «Эти существа обладают невиданными способностями… околдовывают… воздействуют как электрический скат или фосфор, тонизирующей и ускоряющей жизнь…» Это уже из романа цитата. Простите, неточная. Лично меня больше всего в этой легенде пленяет полное знание об обеих сторонах луны. Мы не понимаем до конца женщину. Они не могут понять нас. Для андрогина нет тайн, ему доступна и женская, и мужская стратегии поведения. Никакого разделения на правополушарное и левополушарное мышление…– А в мифах говорится о том, как они получаются?– Древние приписывали эту черту богам. И изначальным людям. Алан должен был приехать на смену в пять. В ожидании его появления Кин болтался вокруг полицейского управления. Сначала погулял в сквере напротив. Когда подморозило и небо стало гаснуть, устроился у окна в забегаловке, где продавали кофе. Кин увидел цель сразу, как только повернулся. Невозможно не увидеть вампира, если проводишь с ними больше времени, чем с людьми. Он шёл неспешно и красиво. Вампиры вообще двигались по-особому. Обычно – сутулясь, сжавшись, словно постоянно готовились к прыжку. Этот мог похвастаться отменной осанкой и раскованностью в походке. Локти к бокам не прижимал. Руки были свободно опущены вдоль тела. Поясница мягко пружинила, как у хорошего всадника. Никакой рваности и дёрганности. Так, от плеча, шаг в шаг, волной, двигаются обитатели подиумов и пумы. И что-то подсказывало: он хотел, чтоб его увидели. На такие приглашения Кин отвечал всегда. Он перебежал дорогу перед машиной, оскорблённо засигналившей, и двинулся следом. Его цель не оборачивалась. Кин видел только спину, тёмно-русые волосы и светлые замшевые перчатки. Высокий воротник серого полупальто был поднят. Против ожиданий, вампир не пытался улизнуть в боковые переулки, не убыстрял шаг. Метров через пятьдесят он его вообще замедлил. А ведь наверняка чуял сопровождение. Кин нащупал в кармане хельсинг. Чисто по привычке. Стрелять в потоке прохожих было невозможно. Расстояние между ним и целью сократилось до нескольких метров. Вампир остановился, повернулся, и Кин усилием воли удержался от того, чтобы отступить назад. К увиденному он не был готов. По двум причинам. Во-первых, Кин привык к сумасшествиям крупного города. В том числе налысо бритым девочкам-подросткам, трансвеститам и транссексуалам. Вампир весь его опыт сейчас перекрыл. Он был одновременно и женщиной, и мужчиной, причём как обворожительной женщиной, так и мужественным, уверенным в себе мужчиной. В женской ипостаси не было грубости, в мужской – женоподобности. Как это совмещалось – объяснить Кин не мог. Вроде как два кадра сменяли друг друга каждые полсекунды. Дело было не в чертах лица – менялось ощущение. И всякий раз то была полная уверенность. Вот на сто с лишним процентов уверен, что перед тобой– он. А уже в следующий миг: она, конечно же, она. Черты лица за этой чехардой уверенностей Кин даже не успевал как следует рассмотреть. Во-вторых, они уже встречались. Трудно было поверить, что менее суток назад это было двумя тающими трупами без чётких очертаний. Сейчас оно выглядело целостным и полным энергии. Тем не менее каким-то странным образом Кин его узнал. – Стоять. Двинешься – прострелю на раз, – сообщил он автоматически. Существо двигаться и не собиралось. Оно казалось любопытствующим, а не обеспокоенным. – Назови себя. – А ты не представишься?– Тебе без надобности. Как тебя звать?– Пожалуй… Септембер Трисс, – усмехнулось существо. Как будто услышало или вспомнило удачную шутку. – Вам нужно что-то делать с чувством вкуса, ребята. Так и тянет вас на редкую пошлятину, – демонстративно поморщился Кин. После обращения каждый новичок брал вампирское имя. Каждый порождал расфуфыренную хрень. Кина бесила вампирская вычурность. Трисс так сформулировал ответ, что Кин заподозрил – после слияния они делают то же самое. Ноэмиль Эрро. Норма плюс Эмиль? Нортон плюс Эмилия? Нет, это человеческие имена… Какого хрена – Септембер?Трисс опустил ворот пальто. В свете фонарей и витрин на его шее стал виден небольшой шрам. Порез, догадался Кин. Он был не слишком аккуратен, срезая цепочку. Трисс им помечен. – Пойдём со мной, – сказал… сказала… Трисс. – Да неужели?– Нам стоит поговорить. – Вот вообще никакого резона не вижу. – Это не займёт много времени. Трисс кивнула… кивнул… на дверь в двадцати метрах выше по улице. Вопреки первоначальному намерению Кин двинулся следом за вампиром. Он мог убить его… её – но где гарантии, что оно уже не выторговало себе место Эрро? Может, у них что-то типа смены караула. Забегаловка была похожа на череду чуланов. Тусклое освещение и неправдоподобно низкий потолок усиливали это сходство. В глазах рябило от вырезок из журналов, наклеек и ретро-плакатов. Они покрывали стены сплошным панцирем. Зал для курящих находился в двух шагах от части для некурящих – дым беспрепятственно ползал по всем закуткам. И в обоих частях яблоку негде было упасть. Народу – битком. На них вскинули глаза двое – парочка, пытающиеся уместить локти на крохотном столике у самого входа. Парень цепко глянул на Кина, потом перевёл взгляд на Трисс, снова на Кина – теперь с тем недружелюбным выражением, с каким смотрят на спутника женщины, привлёкшей внимание. Жужжание разговоров было монолитным благодаря отвратительной акустике. Всё же по трём-четырём словечкам, прилетевшим справа и слева, Кин смекнул: место модное. Здесь тусуются продвинутые. Те, кто нехило зарабатывают и упиваются своим демократизмом. Краем уха Кин словил приглушённый, но всё равно резкий, как крики тропический птицы, голос девушки, той, что сидела у входа. Она с ехидцей поинтересовалась у своего приятеля: – Что, Рикки, обломался? Это парень. Вампир направился к единственному свободному углу. Диван шириной чуть не с две ладони. Столы чуть больше книжки. Кин зыркнул в сторону рыжего увальня по соседству, рядом с которым маячило чудо – бесхозный стул. Они не успели добраться до столика, а к ним материализовалась официантка. – Готовы сделать заказ? – она наклонилась к ним, чтоб её услышали. – Разрешите? – спросила Трисс, кладя руку на спинку стула. – Двойной виски для моего знакомого, – сказал Трисс, оборачиваясь к официантке. – Что? а, разумеется, – вскинув глаза, приветливо улыбнулся рыжий. – Хорошо, господа, – кивнула официантка. «Чёрт», – как в тумане подумал Кин. – Ну? – он старательно подлил в голос цинизма. Не разглядывать вампира было трудно. Кин запретил себя пялиться, но всё равно украдкой расталкивал по карманам подстмотренное. Самое поганое, что Трисс, похоже, отлично это понимал… понимала… и получала от такой реакции удовольствие. Сидеть на диване было неудобно. Он был не только узким, но ещё и скользким. – Новенькое тело, да, Трисс?На переменчивом лице вампира мелькнула такая же переменчивая улыбка. Как будто Кин отвесил удачный комплимент. – Как тебе удалось меня найти? Только не говори, что судьба на улице столкнула. – Ты сам назвал место службы. Кин вспомнил, как напоролся на голосовую почту Алана. Жаргонное «Статистика» знала вся нечисть города. Оставалось только визитку на могилу положить. – Болтаться вокруг отдела, чтоб позвать меня на свидание, – а не слишком горячо? Тебя могли, знаешь ли, другие заметить. – Твои коллеги не очень внимательны. Перед ним поставили виски. Впервые Кина затошнило от вида выпивки. – Платишь ты, Трисс. Вампир аккуратно подсунул под меню купюру. Перчатки он так и не снял. – Не уверен, что я тебе ещё и фото своё оставлял. – Я помню звук твоих шагов. Голос Трисс балансировал на той грани, где мог с равным успехом быть и мужским и женским. Только соскальзывал в женский регистр – и тут же перемахивал на другую сторону границы, перекрывая предыдущее впечатление. Как опытный канатоходец, иногда расчётливо срывающийся одной ногой с каната на потеху публике. Положим, Эрро по праву считался вокальной конфеткой, но у Трисс явно было большое будущее. Где-то там, в море, сирены завистливо грызли локти. – Переходи к делу. У меня встреча назначена через полчаса. – Ты любишь конкретность. Я тоже люблю знать, с кем веду разговор. – Тогда запишись на приём через участок. Джаред Кин. Поспрашивай у своих. – Это было смело. В одиночку, почти ночью. – Если ты хочешь знать, почему твои шейные позвонки всё ещё целы, так я тебе честно отвечу: это временно. – Что случилось с твоим напарником?– Ну, понятное дело, когда я хочу обсудить свою работу, то первым делом заруливаю с вампирьём куда-нибудь выпить. В отпуске я. Только поэтому ты носишь голову на плечах. Никаких скрытых мотивов, Трисс. Только это. Уясни. Кин неосторожно шевельнул коленом. Столик пошатнулся. Трисс правой рукой придержал… придержала пепельницу, левой переместила… переместил салфетницу подальше от края. Одновременно. – Ваши планы на будущее? – свернув трубочкой флаер с рекламой коктейля-новинки, он подсунул его вампиру под нос на манер микрофона. – Намерены строить карьеру?– Без комментариев, – в том же тоне ответила… ответил вампир. – Из вежливости можешь и мне такой же вопрос задать. Ему не нравилось, что Трисс держится так, будто всё идёт замечательно. Нормальный вампир уже ощерился бы в ответ на подначивания. Слабый бы задёргался. Септембер Трисс вроде как забавлялся. Забавлялась. – Людям не стоит строить долгосрочные планы. – Бессмертие – понятие относительное. Ну а серьёзно, какое ты там место занимаешь, в этой вашей иерархии? Почём котируется ни то ни сё на вампирском рынке?– И то, и другое, – благодушно поправила Трисс. – У меня первый вечер в городе. Не хочется о серьёзном. – …Сними перчатки, – не выдержал Кин. – Это у людей как бы невежливо. – Ты не снял пальто. «Баба», решил Кин. Так избавляться от предметов гардероба могла только женщина. Не сводя взгляда с вампира, он выпростал руки из рукавов и спустил пальто до поясницы. – Хорошее начало, – кивнула… кивнул вампир. – Полчаса, – напомнил Кин. Его отвлекла музыка. Совсем рядом, благодаря причудам здешней акустики казалось – чуть не над ухом, зазвучала песня. Кину не нужно было напрягаться, чтобы вспомнить название– «Sealed With A Kiss». Она страшно нравилась матери. Отец считал и музыку, и слова, и певца слащавой дрянью. Мать ставила пластинку чуть ни каждый раз, когда оставалась одна дома. Сборник «Золотые шестидесятые». Других версий она не признавала, кроме, разве что, Винтона. Особенно досталось Доновану, который «испохабил песню» и «любовался собой, как, прости Господи, *****». На слове «нежно» проигрыватель спотыкался. Кин всегда страстно надеялся, что пластинку заест. Неожиданный выбор музыки для такого заведения. – А перед началом праздника вы случайно никого не отправили на тот свет?– Не стоит демонизировать. Об этом мне ничего не известно. Жара. Перед домом играют в мяч. Раскалённый асфальт. Окно кухни выходит на пожарную лестницу. Она раскалилась от солнца. Её ржавые полосы перечёркивают его как тюремная решётка. Кин попытался избавиться от картинки. Она не уходила. Наверное, из-за песни, набиравшей громкость. На кухне пахнет подкисшим молоком. Этот запах поселяется тут с марта и остаётся до октября. Сейчас его почти заглушает запах жжёного сахара. Это значит, что на прикрытом салфеткой противне – горка неказистого печенья. Другая выпечка у матери получается лучше, но ей редко охота с этим возиться. Даже от уже давно выключенной плиты шибает жаром. В середине лета и без того духота ужасная. Оконная рама остаётся поднятой круглые сутки. Вместо свежести на кухню проникает тополиный пух, ругань соседей сверху и запах плавящегося асфальта. Прохладнее всего в подъезде и на заднем дворе. Перед домом пыльная площадка. Как дыра от выбитого зуба. Ещё несколько месяцев назад там торчала старая шестиэтажка. Близнец их дома. Её снесли. Стало светлее и до сих пор не привыкнуть, что теперь напротив ничего нет. На расчищенном участке пока не строят. Клубы пыли с него разносит по всему кварталу. Новенькая железная сетка обрастает лоскутами объявлений, упорхнувшими полиэтиленовыми пакетами и презервативами.

– Это что – и всё? Святые небеса, уговаривать поесть!На столе четыре тарелки с тушёными овощами. Та, что перед ним, имеет отметину – слепое пятно на оранжевом ободе. Она уже наполовину пуста. Он согласен с отцом. Песня слишком приторная. От неё всё вокруг становится шестидесятыми. Платье у матери под стать песне. Она обожает те времена. Потому что тогда всё было настоящий шик, а она жила как королева и работала в большом магазине. В квартире полно хлама из шестидесятых и семидесятых. Во-первых, потому что жалко выбрасывать, во-вторых, потому что это экономно. Платье розовое, помада алая. У матери сентиментальное настроение. Он это терпеть не может. В эти моменты она усаживается напротив и начинает откровенничать. Или притворяться, что снова юная. На краю мойки маленькое блюдце. Это значит, что мама выкурила тайком сигаретку, пока никого не было дома. – Неужели я всех должна по сто раз звать? Зачем я тогда готовлю? Лоооора! Можете хоть раз пожрать без уговоров?Все сразу за столом бы и не поместились, так что мать лукавит. Она вылавливает их по очереди. Тарелка отца ещё чистая. Он должен вернуться с работы только через час. Через час на улице будет уже хорошо. Палящее солнце начнёт сдаваться. Пока оно светит есть совсем не хочется. Особенно подгоревшее печенье. «Не… не… нежно» – запинается певец. – .. Ох, какой всё-таки голос! И сам душка. Последнее относится к блеющему Хайланду. Мама мурлычет мелодию, прикрыв глаза. Самое время сбежать на улицу, к тёплой тени, крапиве и битому кирпичу. Пока она не начала подпевать, копируя жесты звёзд из телика. От кухни к двери на свободу двадцать шагов. По стене, чуть выше метра от пола, тянется тёмная полоса – след от руки. Ночью так удобнее добираться до своей комнаты, чтоб не споткнуться о разбросанную обувь и прочее барахло, днём – интереснее. Полоса – рельсы метро, а пальцы становятся быстрым поездом. Он идёт по коридору, и запах тушёных овощей оставляет на нём липкую плёнку. Кин рванул из картинки, как из колодца с осклизлыми стенками. Перед глазами по-прежнему маячила стенка с тёмной полосой. Песня беспрепятственно расползлась по всей квартире. …край стола упирался ему в живот. Трисс наклонилась к нему. Никто не обращал на них внимания. Никто не считал близкий контакт опасным. Кин попытался пошевелиться и не смог. Он как будто ещё не освоил собственное тело. И даже когда Трисс разомкнул… разомкнула… губы и клыки холодком обожгли шею, ему не удалось отстраниться. Затем случилась боль. Одна, а за ней другая. Непривычная. Кин подумал о яде. Трисс пил – пила – маленькими глотками, без спешки и без жадности. Почти деликатно. Он (она?).. они… не удерживали Кина – их руки неподвижно лежали на столе. Руки как руки. Средние. Перчатки были аккуратно сложены рядом. Кровь покидала тело так же, как в больнице, когда её берут на анализ из вены. Только там поршень шприца оттягивают равномерно и без перерывов. Здесь было – глоток-пауза-всё с начала. Кин не верил, что вампир остановится – но это вдруг произошло. А потом клыки Трисс резко рванули вниз. Новая, третья боль залила глаза темнотой. – Всего хорошего, Джаред Кин. Он безвольно ткнулся лбом в стол, но всё равно почувствовал, что вампир поднимается. Кин сделал усилие, повернул голову, прижался щекой к прохладной столешнице, сморгнул. Трисс уходили, тая в сигаретном дыму и дурном освещении. С уверенностью красивой женщины. С самодовольством мужчины, получившего что хотел. Кин закрыл глаза и позволил себе немного полежать. В голове установилась неприятная лёгкость. Тело стало где-то далеко. Шею жгло. Сколько крови он потерял? Быть может, он уже умер. Быть может, просто не чувствует, что у него распорота артерия. Его кусали раньше, но в отчаянной борьбе – причём отчаянно оборонялись как раз вампиры. Сейчас же его поимели, как глупую старшеклассницу, которая даже не пыталась удержать подол. Какой отстой. Никто не спохватится, если он тут умрёт. До тех пор, пока заведение не закроется и кто-нибудь не попробует его растормошить. Нужно сосредоточиться и встать. Хотя бы сесть. А там как пойдёт. Или подать знак. Люди вокруг болтали, хвалились друг перед другом, потягивали коктейли. Они смотрели друг на друга и не смотрели по сторонам. Встать оказалось не так сложно, как он предполагал. Сложно оказалось стоять. Поэтому он пошёл. Хорошо, что столик был недалеко от закутка с туалетами и лестницы. Кин ухватился за стенку. Под пальцами протестующее скрипнула засаленная бумага. Перед глазами разбежались красные круги. Было самое время падать. Из чистого упрямства он бросил себя вперёд. В ушах шумело. Узкий коридор пульсировал, сжимаясь и разжимаясь. Он продолжал передвигать ноги. Хорошо бы вспомнить, как быстро действует яд двойственных. Как он вообще действует. Не вспоминалось. Отчаянно нужна была ледяная вода. Это Кин чуял нутром. Туалет мерцал красной фигуркой-леденцом на двери. Он решил, что это будет его ориентир. Рядом с дверью висел винтажный жестяной почтовый ящик и огнетушитель. Кин забарабанил в дверь. Изнутри рявкнули. Он снова забарабанил. Вышел вразвалочку парень. Улыбнулся беззлобно и что-то сказал. Кин оттолкнул его. Вломился в крохотный клозет. Врубил на полную воду. Оттянул ворот свитера, уставился в зеркало. Ворот пропитался кровью. Две точки укуса, соединённые безобразным рваным штрихом, полыхали и припухли. Но рана была поверхностной. В горле встал ком. Кин рухнул перед унитазом, выблевывая содержимое желудка. На языке остался явственный вкус тушёных овощей и жжёного сахара. – Эй, папаша, тебе нехорошо?– Вызови… такси… И – пальто моё… там…Перед глазами оказался грязный пол. А потом сразу улица и прекрасный холодный воздух. – Двигай, чтоб тебя… – прохрипел Кин сомневающемуся таксисту, втащил себя на заднее сидение, привалился к дверце и назвал свой адрес. Алан тихо выругался. Глаза у него при виде Кина округлились. Кин открыл дверь на десятый звонок. Когда решил и смог дойти. Лицо отекло, тело сначала тоже разнесло, сейчас оно было в меру одутловатым. Высыпали красные пятна. Жара не было, но по всем ощущениям – лучше б был. Мышцы жёстко ныли. Хуже пока не становилось. Кин старался много пить. Он слышал, так из организма выводятся токсины. – Не ждал, – проворчал Кин и начал падать. Алан подхватил его подмышки и потащил к тахте. – Чем ты думаешь?! – запыхавшись, спросил он. – А если б концы отдал?– Что ты здесь делаешь?– Звоню тебе, звоню, всё без толку. Ты не отвечаешь. – Быстро примчался. – Ты же вчера просил меня кое-что разузнать. Алан, взирал на него, лежащего на тахте, нахмурившись. – К врачу тебе надо. – Не надо. – Ты себя видел? У тебя отёк. И глаза как у водолаза. – Да не поможет мне ничем врач!– Засунь гордыню в жопу, а? Тебе велено было – если что, вернуться в клинику. – Я тебе говорю: не поможет. Не по их части. Это не из-за удара по голове. Ты что-нибудь помнишь о двойственных?– О ком-о ком?– Ты же слушал установочный курс. Алан озорно ухмыльнулся. – Чем нас там грузили, боже ж мой. – Вот среди прочего было про двойственных. Ну, такие вампиры. Которые получаются из двух других вампиров. – Это же байка. – Не байка. – Во времена первых наборов, половина того, что нам говорили, было чушью крупного помола. Никто не знал ничего толком. Мы и сегодня не слишком далеко продвинулись, а тогда… Сколько говна новичкам в мозги нафаршировали! – Алан почти с восхищением покачал головой. – Инструктора со стыда бы сгорели, прослушай сегодня тогдашние свои лекции. – Половина, а то и больше, – да, чушь. Но подумай – Ноэмиль Эрро. Он двойственный. – Его видело только начальство. – А теперь у нас ещё один такой. – С чего ты взял?– «Ты себя видел?» – передразнил его Кин. – А ты меня видишь?– Яд, – осенило Алана. Кин отклонил голову. – Придётся ампутировать, – констатировал Алан, разглядывая укус. За время службы Кин слышал эту отдельскую шутку раз сто, но всё равно не смог сдержать кривую улыбку. – Мы за двадцать лет не видели ни одного такого. Не было таких. Кроме Эрро. – Про Эрро наверняка врут, уймись. – С чего ты так уверен, что врут? Ты с ним рядом в сортире стоял?– Секретарша Уильямса говорила, он – это он. – Секретарша Уильямса – баба. А бабы во всём спешат увидеть мужика. – Нехороший укус, Кин. Твой приятель тебя порвал. – Да что ты. А я и не заметил. – Так ты за ним на Паулине бегал?Кин подоткнул под спину подушку, устроил себя поудобнее и кратко рассказал о том, что было. – Они, такие как Эрро, не дают устроить хорошую чистку. Морочат нам голову. А теперь у нас будет несколько таких. – Ты сам знаешь, переговорщики ни при чём. Так оно вправду очаровывает?– Не думаю. Как будто выключаешься… Но это не от гипноза. Его голос всё время отвлекает. Голос, лицо… Не сосредоточиться. Кин потянулся к недопитому пиву на тумбочке. Алан отодвинул банку. Потом вообще переставил на подоконник. – Не мешай отраву с алкоголем. – Я и воды много пью. А тёмное пиво и каберне мне сейчас вообще по медицинским показаниям самое то. Нет, не очаровывает, но… Не могу понять одну вещь… Оно кое-то сделало. Как будто залезло мне в мозги, в воспоминания. – Вампиры не читают мысли, Кин. Уж кому, как не тебе, быть в курсе. Толки о том, что вампиры – телепаты, появились не на ровном месте. Но дело было не в способности к чтению мыслей, а в более остром зрении и слухе. Они просто-напросто считывали мельчайшие невербальные сигналы, неосознанно анализировали телодвижения и интонации. – Ты должен сказать Марку. – Нет. И ты не скажешь. – Не время для обид. – Нет! – рявкнул Кин и закашлялся. Прочистив горло, закончил: – Не смей доносить Гилрою. – Ты сам подтвердил: это существо опасно. – Это моё дело. Скажешь, когда я с ним рассчитаюсь. А потом уж делайте чего хотите. – А если не рассчитаешься?– Я – легенда отдела. На моих примерах нынешнюю зелёную мелюзгу натаскивают. Как по учебнику. Разобраться с одним-единственным вампиром – это я как-нибудь смогу. Так что ты узнал? О побрякушке?– Кое-что. Она не молоденькая. Но это подделка. Не золото. Дешёвый сплав. Ради галочки я пробил по общей базе. Самое смешное, что сработало. Подобная штука фигурировала в списке вещдоков. Числилась в коллекции старика, который занимался антиквариатом. В девяносто пятом его пытались обнести незадачливые воришки. Взяли их с поличным на следующий же день. Пострадавший успел подать подробное заявление. Когда Алан говорил о работе, сразу становилось ясно, что он бывший детектив. Появлялась сухая деловитость. Что-то в голосе сразу давало понять: он в теме. Компетентность – так сказал бы Гилрой. – На наше везение поиск по базе можно проводить с девяносто четвёртого. По описям антиквара украшение значилось как сданное в лавку в двадцать девятом – ещё его отцу. Типичный образчик ар нуво. Изготовлено в своё время неплохим ювелиром по индивидуальному заказу. Вот эта маленькая стрекоза на задней крышке – его фирменный знак. Принадлежало одному мутному типу. Барон Георг. Фамилии старик не помнил, а семейные бумаги, эти самые описи, пострадали от протечки. Вертелся в светских кругах по обе стороны океана в тридцатых годах. Вена, Париж, здесь, там. Никто так и не раскусил, то ли в самом деле титулованный придурок, то ли мошенник. То якобы купался в деньгах, то ютился по самым занюханым мебелированным комнатам. Сдал украшение лично, за недорого. – А каким образом оно снова загуляло?– Никаким. Я же сказал – ты вытащил из ямы подделку. На, забирай. Это плохая копия той вещицы. Оригинал был и есть у антикваров. Тот, кто её продал, себе копию заказал, наверное. Если она нечто вроде фамильной реликвии или модной штучки для пофорсить, то логично – чтоб не палиться на дружбе с ломбардами и скупщиками. – Значит, никакого следа. Поддельное золото и поддельный барон. Отличное сочетание. В стаю она могла попасть откуда угодно. – Могла, но… Нехарактерно для них. Кин подумал. Не поспоришь. Вампиры если и бросаются на побрякушки, то на аляповатую бижутерию. Платина, драгоценные камни, антиквариат, золото – это не их. Даже поддельное золото. – Либо вампир-оригинал, либо владелец?– Шансы минимальные, сам понимаешь. – Тридцатые…– Одна его половина – тридцатые. О второй никаких предположений ты строить не можешь. Да и об этой тоже. Одним небесам известно, сколько у нас особей, обращённых до Потока. Оба замолчали. – У тебя большие неприятности, Джаред. – А то я не заметил. Алан потупился. – Гилрой роет землю копытом. Подал рапорт наверх. Дисциплинарная комиссия соберётся через неделю. – Этот цирк я уже проходил. – Но в прошлый раз Гилрой стоял за тебя горой. А сейчас, судя по его настрою, ты вылетишь из полиции с треском. – Он ещё передумает. Куда он денется. Моё имя годами было на верхушке – на самой, мать твою, верхушке, – списка! Гилрой просто бесится, что никто не считается со всей этой долбанной бюрократией, которую он пытается развести в отделе. – У него сейчас другие заботы. Начальство недовольно, что мы не ведём игру на опережение. Показатели ровные, но они хотят нашей инициативы. Так что Гилрой готовит крупную операцию. – На себя как на живца что ли будет ловить? Так он не так чтоб шибко соблазнителен, – зло ухмыльнулся Кин. – Отдел спецопераций получил от мэрии здание. По внутренним бумагам– себе под учения. Отработка антитеррористических операций, освобождение заложников и всё такое. По факту– для нас. Место, как ни глянь, идеальное. Пустым стоит уже пять лет. Мимо такого ни одна стая не пройдёт. Они же расползаются по старым халупам как крысы. Если выгорит, будет крупнейший рейд за последний год. – Что за здание?– Старая таможня. Для прессы – ой-вей, инвестор разорился. Под видом аудиторов уже поработали подрывники. – Когда планируете заманить пташек в клетку?– Сегодня снимут сигнализацию с периметра. Пока Алан рассказывал, Кин дополз до туалета. Слишком резвые движения всё ещё отдавались резким головокружением.

– Ты бы меньше шлялся пешком по вечерам, – заметил Алан. – Я всю жизнь каждый день гуляю. Прикажешь бегать от самозванца старого разлива и его шлюхи?– Не в обиду, Кин, но говорю это именно потому, что бегаешь ты сейчас не очень. – Эй, Ли, – Кин свистнул. Караулить Лифела пришлось около двух часов. Осторожный, он регулярно менял маршрут. – Джаред Кин, – без энтузиазма поздоровался Лифел. Каждый раз, когда Кин встречал Леисса, у него создавалось впечатление, что вампир незаметно изнутри облизывает губы, бессознательно примериваясь к трапезе. Небезосновательное впечатление. Вампир остаётся вампиром. Даже если он твой информатор. Сегодня это впечатление-подозрение Кина особо озлобило. – Давай-ка за угол. Ни одному из нас не нужны лишние взгляды. – Мне не следовало бы больше вообще подходить к тебе, Джаред Кин. – Стал фаталистом? Безопасность больше не волнует?– Маэль Морава недоволен. – Обидно как. А я мечтал, что мы с ним друзьями станем, будем телик вместе смотреть. Он не считал нужным беспрестанно дёргаться из-за того, что ещё не случилось, но не забывал, насколько шатко его положение. Вначале Кин был уверен, что Марк Гилрой быстро остынет и отстранение замнёт. Но вынужденный отпуск затягивался. Пока он исхитряется подпирать уловками шаткую легенду, что работает под прикрытием. Только вот вечно так не продлится. Аудиенция у главы одной из крупных стай расшатала ещё пару камушков. Кин надеялся, что вожак состорожничает. Купится на отговорки – якобы Кину неохота ввязываться в крупную игру. Как назло, Маэль Морава Милль не спешил принимать на веру всё, что ему говорят, и не спешил видеть вещи такими, какими они кажутся на первый взгляд. О блефе Кин не жалел, выхода другого тогда не было. Но, хотя на короткое время он и облегчил своё положение, в долгосрочной перспективе ход вышел не очень умным. Вампиры злопамятны. Одолжения из их мозгов стираются быстро, а вот обиды… Мораве наверняка не понравилось, что Кин качал перед ним права. Пока что вожак и его прихвостни с ответным ударом повременят – вампиров оторопь берёт от лобовой атаки. Будут присматриваться. Но не забудут. Если Кин даст сейчас слабину или кто-то пронюхает, что он фактически вылетел со службы, возле его дома начнут крутиться голодные гиены. То, что и Лифел Леисс затаил обиду, Кина удивило. Сейчас не до того, чтобы рисковать делать крупные ставки. Когда нужно спасать свою шкуру в буквальном смысле, арест – самая маленькая из неприятностей. – У меня есть кое-что для тебя. Знаешь бывшую таможню на углу Портового проезда и Западной нижней? То, что пустует больше года? Здание снимают с охраны. Больше никакой сигнализации, собачек и видеокамер. Это две тысячи метров свободного пространства. Подземный выезд. Окна узкие, их мало, внутри вечный холодок. На отопление до хрена бабла уходило. Собственник объявил себя банкротом. Проект по сносу и постройке терминала компании по перевозке грузов заморожен. Об этом причитали во вчерашних новостях. Лакомый кусочек, а?Вампир настороженно молчал. – Голову даю на отсечение, вы перегрызётесь за счастье его отхватить. Район тихий. А станет ещё тише. Все усилия сейчас направят на подготовку международной экономической конференции. Конгресс-холл – вот там будут патрулировать без продыху, чтоб террористы не поднасрали. А возле бывшей таможни– нет. Кому она нужна, правда? Так вот, Лифел. Скажи своим, а если ты альтруист, то и чужим: пусть никто не суётся туда. Вообще. Это приманка. Как только в здание набьются новые зубастые жильцы, случится… например, взрыв газовой трубы. Обходите старую таможню по широкой дуге. Понял?Лифел с недоверием просмотрел на него. – Отчего ты решил сделать такой подарок, Джаред Кин?– Ли, ты знаешь типа по имени Георг?– Джаред Кин, это человеческое имя. – И что, никто из вас никогда не хвастается человечьим прошлым?– Было бы чем хвастаться, Джаред Кин. – У него была кличка. Или не кличка, а этот… титул. Барон Георг. Промышлял в Париже и в Вене. В последнее время у него водилась подружка. И он носил старый медальон. Поддельное золото. Лифел подумал. – Я не определяю на глаз, каково золото, Джаред Кин. – Ну, ты определяешь на глаз, на ком болтается цепочка? Из вас не так многие увлекаются старьём. – Что тебе сделал тот, кто носит поддельное золото?– А вот это уже не твоё дело. – Встречался один. Он может быть тем, кто тебя интересует. Я не знаю имени. Волосы светлые, зачёсаны назад, короткие и слегка волнистые. С меня ростом. Одевается неприметно. У него есть кулон или наподобие того. Он наматывал на палец цепочку, пока слушал. Это всё, что могу о нём сказать. – Чья стая?– Ничего не знаю. Во время весеннего схода видел мельком. Не вожак. Но ходит под ночью долго. – На какой из территорий искать, как думаешь?– Он сидел на балюстраде позади некоторых из северной стаи Осстерри. Значит, скорее всего, район центральной электростанции. А там, сам знаешь, – чердаки. – Виллеры?– Виллеры или Астисс. Или Криэлльс. Кто угодно. Там много мелких стай. – Ты не стараешься, Ли. Я только что преподнёс тебе и Маэлю пироженку на блюдечке. – Маэлю Мораве. Прости, Джаред Кин, но я помог всем, чем мог. – Если вдруг услышишь, что кто-то из центральных исчез, – свистни. – Успехов тебе в поисках, Джаред Кин, – неискренне пожелал Лифел и исчез в проулке. Кин вытащил руку из кармана, выпуская хельсинг. Ладонь вспотела. Он вытер её о брючину. Это всегда игры с огнём. Оставалось надеяться, что Леисс не распознал последствий укуса. Кин постарался держаться против света, так, чтобы фонарь слепил вампиру глаза. Только что отстиранный свитер с высокой горловиной скрывал следы встречи с Трисс. Сыпь и отёк почти прошли. А если Лифел что и разглядел, то никто не отменял обычную человеческую ветрянку и аллергию на каперсы. Сегодня во сне ничего не падало. Потому что сон не торопился приходить. Кин лежал и изучал потолок. До чего было просто, пока вампиры не расплодились. Времена до Потока казались ему неубедительной сказкой. Дни, когда состоявшиеся обращения были для вампиров так же редки, как для пары, лечившейся от бесплодия, зачатие. Кто-то до сих пор живёт в блаженном неведении. В эти «кто-то» входило почти всё население – за исключением особого полицейского подразделения и тех, кто попадает вампирам на зуб. Кину, наблюдавшему оборотную жизнь города свыше двух десятилетий, иногда казалось, что нежити больше, чем людей. Учёные умы состряпали гипотезу, что Поток был спровоцирован предыдущим резким снижением вампирской численности. А раз так, нельзя взять да и выкосить всех вампиров за несколько масштабных операций. Возьмёт и вдарит массовая атака бумерангом. Очередным взрывом демографии. Если же без гипотез… Устроить полномасштабную зачистку – значит развязать войну. Стаи могут объединиться. Люди заметят, что творится у них под носом. Начнётся массовая истерия. Скандалы в СМИ. Политические склоки. Вот и приходилось жить по негласным правилам соглашательства. Закрывать глаза на несерьёзные вампирские вылазки, игнорировать мелкую шушеру, действовать медленно, методично и только наверняка. Не провоцировать без нужды. Изучать обычаи друг друга. С последним дела тоже обстояли не ахти. Они до сих пор знают о вампирах удручающе мало. Иррациональная текучая общность. Двуличные как гиены. Склочные и хаотичные как обезьяны. Вампиры с восторгом изобретают правила, ими играются, потом забывают приевшуюся игрушку и придумывают новую. Всегда лгут, всегда лукавят, всё, что могут скрыть, – скрывают. Людям остаётся разгребать ворох накопившихся за века баек и разбираться, что правда, а что вымыслы. Спрашивать о двойственном у Леисса не было смысла. По вампирскому канону Кин дважды совершил чуть ли не святотатство. Грязными сапожищами потоптался по процессу превращения; надеялся задержать двойственного. Инициацию никто не имел права прерывать. Это такой же неписаный закон, как для вампиров– не трогать роженицу. Кин считал табу в отношении вампиров глупым либеральничением, но установка был однозначной: даже если обращение происходит на глазах целого подразделения, никто не вмешивается. Процесс завершился – уничтожай обоих, но до этого ни единого движения. Неправильное правило, по мнению Кина. Наверняка на слияние табу тоже распространялось. По-хорошему, он мог бы уехать. С вампирской разрозненностью в другом городе его могли и не найти. Или поленились бы. По крайней мере – какое-то время. Но Кин не знал, что делать в другом городе. И не хотел ни на что менять свой вид из окна. Район центральной электростанции был застроен старыми домами, ещё конца позапрошлого века. Коричневый кирпич. Обшарпанные крыши. Плотная застройка, без единого клочка зелени. Просторные неохраняемые чердаки, фишка этих девяти кварталов, считались в отделе той ещё головной болью. Селившиеся в районе иммигранты и обкуренные романтики не интересовались, что происходит за запертыми чердачными дверьми. У пакистанцев, иракцев, сомалийцев и прочих цветных хватало других забот. Недоделанные рок-музыканты, наркоши-перформансисты, начинающие актёришки до бытовухи принципиально не опускались. Добавьте сюда раздолбанные домофоны на дверях, выбитые лампочки на лестницаъ, нелюбовь к полиции, стойкую, как священная семейная традиция. На чердаки можно было смело слонов селить. Никто бы и не пикнул. Преследовать вампиров по верхам, карабкаясь по железным лестницам и прыгая с крыши на крышу, нравилось разве что совсем восторженным новичкам. Кроме того, выезд в район электростанции по умолчанию подразумевал, что нужно быть готовым заодно разбираться с желающими проколоть покрышки полицейской машины и с какой-нибудь пакистанской старухой, орущей что-то на своём языке. А ещё на чердаках смачно срали голуби. Там, где не было вампиров, разумеется. При чахоточном свете ноябрьского дня район выглядел чуть повеселее, чем в ночи. Лезть в одиночку на крыши было мутной авантюрой. Кин сознавал. Он обошёл восемь домов, дёргая одну дверь за другой, преодолевая лестничные пролёты и ругаясь сквозь зубы на кошачью вонь. Подъёмы давались ему тяжело, с одышкой. Голова кружилась. На девятом повезло. Уже в подъезде он что-то почувствовал. А чердак оказался не заперт. И без голубей. Бледное существо, похожее на моль, застыло, когда он пнул очередную дверь чердачного лабиринта. Кин наставил на него пистолет. – В угол. Живо!Вампиру не пришлось повторять. Он метнулся в укрытый толстенным слоем пыли закуток с быстротой зайца. – Сколько ещё тут ваших?– Это моя территория. Я один здесь. – Шикарно устроился. Чья стая?Ближний контакт всегда опасен. Держать вампира на мушке практичнее. В руках он всегда норовит извернуться. К вампирам приближаются, только всадив несколько пуль. На сей раз Кин послушался чутья. Вдавил дуло вампиру под подбородок, сгрёб за почти бесцветные волосы, запрокинул ему резко голову назад. – Меня зовут Джаред Кин. И я выкашиваю таких, как ты, уже почти четверть века. Будешь отвечать мне сразу же. С первой попытки. Ещё вопрос до конца не прозвучит, а ты уже начнёшь отвечать. Ясно?Вампир усердно закивал, насколько позволяло положение. – Станешь юлить, врать, выкидывать фокусы – выстрелю. Знаешь, что это? Знаешь. Пуля тебе прямо в мозги войдёт. Действие начинки на мозг представляешь? Представляй ярче. Мне, может, даже серпом не придётся пользоваться. Ты беззубой и бездумной амёбой на полвека станешь. Кин автоматически оценил напряжение мышц под руками. Вампир почти застыл. Не напрягается для рывка. Послушный. – Чья стая?– Аш Арр Астисс. – Вампир, давний, светловолосый, примерно как ты, – ваш?– Нет. Я единственный. – Чей? Я знаю, он из центральных. – Стая к востоку, может. – Может?– Я не знаю! Под это описание несколько центральных подходят. Никто из них не отличается чем-то так, чтоб о них много было известно. – Окей, вот тебе больше вводных. У него на шее болталась цепочка золотая. То есть фальшивая. С ним была девица. Постоянная. – Мы не моногамны. – А он – да. Припомни всё, что слышал о парочке. Мне нужны его и её привычки. Территория. Чем были знамениты. С кем водились. Где ошивались. – Мы не моногамны, Джаред Кин! Я не знаю постоянных пар. Ни среди центральных, ни среди наших!– Тогда подумай, какая из ваших девочек исчезла несколько дней назад. А вот теперь вампир застыл совсем. Значит, весть о городском чуде уже вовсю радует вампирские сердца. – Вижу, ты понял, о ком я. В первый раз его пленник не ответил. – Где оно сейчас отсиживается?– Тебе никто не скажет этого. – Ошибаешься. Ты скажешь. Не в обычаях вампиров выгораживать сородичей. Выдают на раз два, если нужно спасти свою шкуру. Но этого словно без парализующей пули парализовало. – Мы же с тобой договорились. Ты сообщаешь, где я могу повидать вашу диковинку. Я позволяю тебе дожить до следующего рейда. – Ты отпустишь меня?Торг – это всегда хорошо. Это начало прогресса. – Если не будешь тратить моё время. Это у тебя его много. А мне уже за сороковник перевалило, и я теперь на него скаредный. – Я не знаю тех, кто был в слиянии. Их имена не были на слуху. Одни говорят одно, другие другое, и никто не доказывает истинности своих слова. Все жаждут чести назвать себя причастными… Наша территория пуста от нового. Никто не видел его. Отметки пусты уже со вчерашнего вечера. – Но есть соображения, где оно?– Пусть путь нового пролегает, где ему угодно. – Почему вы от них так шарахаетесь?– Мы не шарахаемся… Это традиция, Джаред Кин. – Брехня! Слово «традиция» – это то, чем вы прикрываетесь, когда хотите что-то скрыть. Не напускай туман. – Я никогда не видел нового и не могу судить о…– Говори. Кин проворно оттолкнул от себя вампира и выстрелил трижды. Того трижды марионеточно подбросило. – Говори!Подстреленый выгнулся дугой, его дёрнуло в одну сторону, в другую, а потом он застыл. Только мелкая частая дрожь пробегала по телу. Разорвавшиеся пули выплеснули в кровь нейтрализующий состав. Ощеренные клыки бесполезно клацнули. Три. Впустую израсходованы три драгоценные пули.

Кин подхватил валявшуюся у стены рассохшуюся доску. – Говори!Доска обрушилась на вампира. Он бил снова и снова, выбивая щепки. Брызнула кровь. Хрустнули кости. Бесцветные волосы вампира окрасило в красный. Вздыбившаяся пыль быстро превратила этот цвет в грязно-коричневый. В пальцы остро впились занозы. Ругнувшись, Кин отшвырнул деревяшку. Крутанулся в поисках нового оружия. Не нашёл ничего лучшего, чем тонкую алюминиевую трубку от светильника, изогнутую мелким крючком. Даже по первому ощущению в руке – слишком лёгкую. – Говори! Говори! Говори!Он смог остановиться, только когда тонкая трубка переломилась. В руках остался короткий обломок. Вторая половина завязла в месиве из крови, лоскутьев кожи и раздробленных костей. Сердце неровно трепыхалось, перед глазами нехорошо вспыхивали блёстки. Кин сел, привалился к стене и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Ярость понемногу отступала. Сердцебиение более-менее выровнялось. Он методично досчитал до тридцати, сосредотачиваясь только на цифрах. Достал нож и заставил себя доделать работу. Без серпа, коротким, не предназначенным для того лезвием, действовать было неудобно. Когда голова вампира была отсечена, Кин попытался привести себя в порядок. На улице смеркалось, но не настолько, чтоб никто не обратил внимания на человека, с головы до ног покрытого кровью. Он прошёл по анфиладе чердачных закоулков. В одном из них обнаружилась облупившаяся раковина. Ржавый кран поддался с трудом, но вода тонкой струйкой шла. Кин потратил минут двадцать на то, чтоб оттереть лицо и руки. На всякий случай намочил волосы. На тёмных брюках пятна были почти незаметны. На лестнице ему никто не встретился. Если кто и слышал шум, то затаился в своих квартирках. Кин беспрепятственно спустился. Сел в машину. Сейчас ему были одинаково безразличны и Милль, и Трисс, и даже Гилрой. Дома Кин запихнул свитер и брюки на дно мешка с грязным бельём. Свитер отправлялся туда второй раз за неделю. Кин опасался, что к моменту, когда найдётся время на прачечную, кровь въестся намертво. Пальто было уделано безнадёжно. Ладно бы пятна. В запале схватки он разодрал рукав. Кин огорчился. В его скудном гардеробе вещи редко имели дублёров. И вообще – оно служило ему верой и правдой девять лет. Не доезжая два квартала до дома, Кин выгреб из карманов мелочь и затолкал его в мусорный бак. В ванной его осенило. Всё-таки убитый вампир оказался не таким уж бесполезным. Хотя растранжиренных пуль всё равно жалко. Вампирские ритуалы по большей части ставили в тупик. Для того чтоб не ставили, нужно было быть таким же больным на голову. Никто не брался объяснить, отчего вампиры чтят изумрудно-зелёный цвет. Выражая готовность ходить под сюзереном, новый член стаи больно прикусывал вожака– вот почему не наоборот? Ну а после вхождения в силу вампир отмечался у знакового места. Происходило это обычно на четвёртые-пятые сутки после обращения или принятия нового статуса. В городе насчитывалось несколько таких точек. С обострением противостояния они стали удобны для засад и мониторинга численности. Останавливало ли это вампиров? Напротив. Теперь их тянуло к Отметкам с удвоенной силой. Они ломились совершать бессмысленные действия с упрямством тупых зомби. Большинство Отметок находилось в центре. Вампиры появлялись там как раз в те часы, когда люди возвращались с работы. В общем, не разгуляешься с регулированием численности. Места менялись. Как у людей существовала сезонная мода, так у вампиров вдруг становилось шиком отмечаться у водоёмов или под воротами. Если Кин правильно расшифровал причитания вампира с чердака, то сегодня Трисс отметится в одной из точек. Это хорошо. Это значит, что Трисс такой же, как остальные. Люто захотелось есть. Кин сготовил яичницу и съел её, не отходя от плиты. До наступления темноты оставалось полчаса. Маленькое зеркало над раковиной показало, что след от укуса потемнел, но всё ещё был пугающе явным. Кин обмотал вокруг шеи шарф. Потом ослабил, оставив только один виток – кусачая шерсть тёрла саднящую рану. На улице было холодно, но не очень. В квартале от дома находился магазин подержанных вещей. Года полтора Кин нашёл там удобную подушку. Над дверью звякнул колокольчик, когда Кин вошёл. – Сколько за пальто?– Какое именно?– То, которое на меня налезет и будет дёшево стоить. Продавец ловко сдёрнул с вешалки три, но Кин остановился уже на первом. Под светильником оно оказалось тёмно-коричневого цвета. Пришлось впору в плечах, было в меру длинным – полы не мешали при ходьбе, но прикрывали колени. Покупка обошлась в полсотни. Мысленно Кин вычел деньги из платы, полученной от Вольфа. Отметил, что опять забыл спросить Алана насчёт Филлипса. Пусть в анализе Кин был и не силён, но сложить два и два мог. Иногда задним числом. Местом слияния выбрали кладбище Святой Паулины– ближайшее для центральных стай. Раз так, ритуальную площадку тоже нужно искать на привычной им территории. Из Отметок центральные предпочитали Стену – в ходе реконструкции сквера и парковки часть старого бетонного забора не стали сносить и теперь использовали для уличных фотовыставок. Туда Кин и поехал. Вампиров не было. Никаких. Только уличные музыканты и попрошайка с похмелья. Кин помаялся, побарабанил по рулю. Потом подумал о Рори Гиллиаме, штатном антропологе отдела Аналитики и статистики. Спрашивать у него совета Кин, конечно, не стал бы, но озвучь антрополог пару предположений, выслушал бы не перебивая. Даже Вольф с его древними мифами сейчас сгодился бы. Лотосы… текущая вода… зайцы… Ни того, ни другого, ни третьего рядом не было. Разве что… Он развернулся и по внутренней подсказке обогнул Стену с правой стороны. В двух шагах от неё уже третий год подряд заливали каток. Прошлой зимой на нём отметился один вожак. Кин обожал убеждаться, что интуиция его не подводит. Народу каталось немного. Опытных на льду почти не было. Большинство взмахивали руками, чтоб сохранить равновесие, неуклюже ковыляли. Парочка с краю вообще не расцеплялась – ехали, вцепившись друг в дружку. Трисс он сразу выловил взглядом. В центре. Коньков на нём… ней не было, конечно. Вампира это не смущало. Она пересекала… пересекал каток спокойненько, как по тротуару. Очень целеустремлённо. Почти никто на это не обращал внимания. Ещё бы, им бы лишь не шлёпнуться. Девушка, пытающаяся делать вращения, с Трисс столкнулась, мельком взглянула, извинилась, отъехала пытаться дальше. Для неё это было безопасно: вампиров во время ритуалов клинило на одной главной задаче, хоть кровью перед ними залейся. – Больные, – с чувством сказал Кин. Он не очень был уверен – это он насчёт вампиров или людей. Выбрался из машины и рванул к краю катка. Там мигали разноцветные огоньки. Любил он это чувство: когда выследил и загнал в угол. Оно согревало его так же, как зелёных пацанов свидание – с симпатичной девчонкой. Если Трисс его появление и застало врасплох, то она… он ничем этого не показал. Не понравилось, это факт. Вампир продолжил путь по идеальной прямой. Только теперь намного быстрее. Скорость плюс идеальная поверхость для разгона – Кин порадовался, что ему не нужно пускаться в погоню. Деваться вампиру было особо некуда: или ему навстречу или в торговую галерею напротив. Последний десяток футов Септембер Трисс проскользила… проскользил стремительно и с предательским нечеловеческим изяществом. Кин полюбовался с удовольствием: да, ритуал не задался. Затем срезал через газон. Он не стал тратить время на обследование магазинов. Вампиры не загоняют себя в замкнутые пространства, в которых не уверены. А вот полы в торговых центрах зря делают такими скользкими. Прямо как продолжение катка. Промчавшись через галерею насквозь, он вылетел через задний вход. Стеклянные двери услужливо раздвинулись и выпустили его в узкий проулок. Трисс уже наполовину преодолела… преодолел расстояние до угла здания. – Трисс!Кин не очень ожидал, что сработает, но вампир обернулся… обернулась. Он выхватил из кармана медальон и высоко поднял его над головой. – Эй! У меня есть кое-что твоё! Иди и забери это!Септембер Трисс мягко развернулась и благожелательно посмотрел на Кина. На медальон, раскачивающийся маятником. – Хочешь получить назад?Кин надеялся, что внимание вампира сосредоточится на украшении. Он старался продвигаться вперёд незаметно, мелкими шагами, как к одичавшей кошке, которую надо сцапать за шкирку. Расстояние удалось сократить до пары метров. Сегодня был день нарушения правил. Трисс отрицательно качнул… качнула головой. – Можешь оставить на память. Это не моя вещь. Времени на раздумья не оставалось. За углом начиналась улица. С прохожими. Кин совершил тигриный прыжок, сбивая Трисс с ног. Падая на шершавый асфальт, он в бешенстве подумал, что промахнулся, вампиру удалось улизнуть, как юркому кузнечику промеж пальцев. Но тут же ощутил под собой яростное барахтанье. Рванул за безликую одежду. Они покатились по холодному асфальту. В разные стороны, как при классической потасовке, разлетелись бумажник и телефон, разбежались монеты. Всегда эта нечисть умудряется где-то разживаться баблом, автоматически позавидовал Кин. – А вот не спеши! – прошипел он, наваливаясь всем весом. В ответ вылетело сдавленное «охх». Ему в грудь, очень по-женски, уперлись ладони. Трисс отчаянно пытались вырваться. Кин с недоверчивым восторгом прислушивался к беспомощным толчками. Притворство? Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но смысл притворяться? У Трисс действительно не хватало силы высвободиться. Вампир был слаб. Очень слаб. Почти как человек. Воодушевлённый успехом, Кин всё же не стал терять бдительности. Сдёрнул с шеи шарф и затолкал один его конец вампиру в рот. Как страховку от второй порции яда. – Попробуй как мужчина. Без зубов. Слабо?Он вытащил хельсинг. Страшно не хватало зрителей из отдела. Чтоб Гилрой обделался от зависти – Кин завалил двойственного! Очень хотелось выстрелить. И он выстрелил. Почувствовал приятную лёгкую отдачу. …Он стоял на кромке тротуара. Трисс стоял… стояла напротив. Кин судорожно сжал пальцы – хельсинга в них не было. Он хлопнул себя по карману – там тяжело отозвалось оружие. А на шее у него болтался шарф. Кин попытался шагнуть вперёд, но перед ним прошла невидимая рябь. Плотные волны. Их сопротивление было осязаемым. Как океанский прилив или порывы ветра, каждый из которых отбрасывал назад. Расстояние между ним и Трисс увеличилось на метр… второй… Кин собрался с силами и бросился на невидимое препятствие. …Воланы чёрного шёлка. По краям картинка была размыта, словно через линзу старого фотоаппарата. На её периферии поблёскивало и переливалось. Тёмные краски вспыхивали, как тлеющие угли, проблесками золотого и бордо, зеркал и бронзы. Потом затвердевали в контуры предметов. Из податливой неопределённости постепенно проступали углы. Заколыхался пыльно-вишнёвый бархатный занавес. Кин сморгнул. Он стоял в маленьком зале, полном людьми. Все за столиками. Лампы с лохматыми абажурами оставляли на скатертях золотистые круги. Он дёрнулся – и натолкнулся на что-то вполне осязаемое. Обнажённое женское плечо. Женщина обернулась. Её шею обхватывало колье с подозрительно искренне переливающимися камнями. Тёмно-багряные губы казались почти чёрными. Кин беззвучно открыл рот. Женщина подняла бровь. Но никто не успел ничего сказать. Центр зала выхватило прожектором. Звон бокалов и разговоры стихли. В сердцевину светлого пятна ступил высокий немолодой цыган в косоворотке. Тряхнул кудрями с проседью. Приладил под подбородок скрипку. За ним следили десятки глаз. Он выдержал паузу. Приподнялся на каблуках. Взвизгнули ранено струны. Две танцовщицы, державшиеся позади, качнулись, как проснувшиеся кобры. Их руки медленно и словно бы неуверенно пошли вверх. Низкий голос певца принялся нащупывать брод в нарождающейся мелодии. И тембр, и манера пения были старомодно округлыми. Мягко и хищно цыган двинулся по кругу. Он вроде и не замечал никого, сосредоточившись только на своей музыке, и в то же время властно держал всех в колдовском подчинении. Скрипка лежала у него на плече, как прирученный зверёк. Это вкрадчивое скольжение и плавно-резкое движение смычка затмевали танец. На противоположной стороне круга зрителей быстро отступил в глубокую тень знакомый силуэт. Или показавшийся знакомым? Кин видел плечи и торс, лицо тонуло в темноте. – Простите, – неубедительно извинился он и попытался рвануть вперёд. Не вышло. Идти тут было нельзя. Только отвоёвывать пространство по маленькому клочку и терпеливо протискиваться между столиками, стараясь не споткнуться. Тесный зал был переполнен. Где улица?! Это иллюзия. Это должно быть только иллюзией. Коленом он налетел на ножку стула. Непроизвольно громко выругался. Боль была настоящей. И люди, между которыми он пробирался, тоже настоящими. Их плечи, спины, локти, затылки были чудовищно реальны. Кин приостановился за спиной молодой женщины в изумрудно-зелёном платье. Газовый шарф пробегал между её острыми лопатками. В бокале с шампанским резвились пузырьки. Томный протяг мелодии как выпорол. Танцовщицы почти расстелились по полу. Цыган продолжал выписывать петли и пируэты. Его локоть экспрессивно взлетал вверх-вниз. Смычок без пощады пилил по душе. Скрипка захлебывалась меланхолией, истекала кровью, пламенела желанием. Струйка дыма тянулась от позабытой сигареты в длинном мундштуке, удерживаемом рассеянно чьей-то рукой. Силуэт Трисс, зазывно покачиваясь, исчезал за фигурами других людей. Кин плюнул на вежливость. Толкнул кого-то, кто некстати подвернулся. Оттеснил ещё двоих. А затем всё-таки споткнулся. Он почти упал; рухнув на одно колено, в последний момент спружинил руками. Перед глазами издевательски замаячили край скатерти, морщинки на шёлковом чулке женщины и невозможно высоко задравшаяся брючина её кавалера – икру оплетала хитроумная подтяжка. «Нет. Нет. Нет», – принялся повторять про себя Кин. Кто-то протянул ему руку, помогая подняться. Он уставился на ухоженные пальцы с подозрительностью; сверху слетела фраза на непонятном языке. В ней были и вежливость, и осуждение. Кин ухитрился подняться сам. Цыган смотрел прямо на него. Подёрнутый вековой скорбью взгляд укоризненно допрошал. Мелодия усложнялась и убыстрялась. «Нет, нет, нет, нет…»Кин попятился……и натолкнулся на гладкую поверхность. Он стоял на тротуаре, прижимаясь к стеклянным дверям. Тело ощущалось онемевшим и чужим. В проулке не было никого. – Засунь эту херню куда подальше, – огрызнулся Кин, отпихивая брошюру. – Люди подсовывают книжки, когда не могут словами рассказать. Алан пододвинул потрёпанную методичку для сотрудников отдела к себе.

– Нормально себя чувствуешь?Он трижды вставал за ночь. Кошмары были не при чём. Просто внутри возникало убеждение, что пора. Что на дворе позднее утро. К полудню Кин уверился, что день клонится к вечеру. И ещё нарастала нервозность. – Кажется, я скоро забухаю, – помолчав, сказал Кин. – Ты слишком близко к сердцу принимаешь обычный прокол. – У меня не было прокола! Я сделал всё по высшему классу. Я выпустил в оно пулю. После вчерашнего фиаско он мстительно именовал Трисс только в среднем роде. – Так и знал, что ты сидишь на левом оружии. – А что прикажешь – сдохнуть? Подставиться каждому засранцу, который меня только и мечтает, чтобы на мне отыграться? Не надо меня учить. Если Гилрой считает, что я должен болтаться по улицам гамбургером, так я не согласен. Но мы не об этом. Вот слушай. Я держу себя в руках. Раз в два месяца бухнуть не конец света. Но тут такое чувство, что как раз два месяца прошли. Понимаешь? Будто они на исходе. А это не так. – Тебе вообще надо завязывать. – Ну всё, иди на подпевки к Гилрою! – взорвался Кин. – Не бесись. Я тебя понял. Кин потянулся к пачке сигарет Алана и засунул одну незажжённую в рот. Курил он очень редко. Когда накатывало, обычно хватало просто ощутить во рту шершавый фильтр . Подождал, пока из рук уйдёт яростная дрожь. – Нет. Не понял. Со мной что-то происходит. Вокруг меня. Дни и часы прощёлкиваются быстрее. Оно тянет меня к запою. Алан кивнул, подбадривая говорить дальше. – Я думал, что оно из меня вытянуло воспоминания. Тогда, в том кабаке. Но вчера вышло не так. Я оказался там, где никогда не бывал. Это не мои воспоминания. Оно меня к себе перекинуло. В своё прошлое. Одно из своих. Как в прошлый раз – в моё. Оно надавливает на самые такие точки…Кин осёкся. – Воспоминания могут быть яркими. Так, что кажется, будто всё взаправду. – Нет. Я блевал тушёными овощами. Я их лет тридцать не ел. – И оба раза после возвращения непродолжительный ступор?– В первый раз я очень не хотел верить. Ты слышал легенды про андрогинов?Алан подошёл к холодильнику и распахнул дверцу. – Кин, у тебя есть что-нибудь пожрать, кроме этого курятника? – проворчал он. – Я тебя не на обед звал. Кстати, там на столе листок. С именем и номером машины. Пробей владельца тачки. Мне бы узнать, куда он подевался. – Хочешь подкинуть комиссии поводов для обвинения? Ещё и незаконный частный сыск?– Надо убедиться, что он никак не замазан в том, что произошло на Паулине. Так вот. Мне тут лекцию прочли по истории искусства… Если вкратце, такие вот два в одном– это самодостаточная система. С цикличным временем. И что-то типа ходячего генератора энергии. Плюс и минус. Как при электрическом заряде. В общем, думаю, двойственные могут использовать время как оружие. Ускорять, замедлять. Сдвигать туда-сюда, пусть не намного. Это ощущается как толчок в грудь. Оп – и ты снова на предыдущей базе. Без этого фокуса с оно мог бы и ребёнок справиться. Знаю, звучит бредом. – Не таким уж бредом. У меня сын помешан на последних открытиях. Гравитационных волнах, в частности. – Отлично, давай теперь привлечём в консультанты твоего шестнадцатилетнего сына!– Зря ёрничаешь. В физике он разбирается получше тебя и меня. Ты же не будешь спорить, что любой вампир уже нарушил физические законы. У любого из них со временем отношения особые. Оно же для него фактически не существует. А такие, как твой Трисс, – аномалия вдвойне. Если вдуматься, они в каком-то смысле обращают процесс вспять. Из двойки создают единицу, из разрозненного целое… Это опровержение привычных нам законов мироздания. В результате слияния в них два автономных хроноса соединены. Да ещё и, как ты сам сказал, полярность. Судя по всему, за счёт этого они и способны искривлять вокруг себя пространство-время. Целенаправленно, причём. Генерируют импульс, образуют в этом пространстве волны и смещают время вверх-вниз. Ну или меняют направление, в котором оно течёт. – Ты сам только что сказал, что в физике мало что понимаешь, – из чувства противоречия проворчал Кин. – Не спорю. Ничего не понимаю. Но меня брали в детективы не за красивые глаза. Даже если что-то не лежит на поверхности, я могу докопаться. Именно поэтому меня до сих пор не отправили на пенсию. И ещё. Ты говоришь, оба раза была музыка. А музыка серьёзно меняет восприятие времени. Быть может, им легче за такие моменты крючок цеплять. – Не пойму: почему остальные их чуть ли не боготворят, таких слабых? Или наоборот – избегают как чумы? Что ещё у них в арсенале?– Если повезёт, то ничего, кроме этих штучек и старого доброго яда…– Я ошибся. Думал, на раз выслежу, если разузнаю о тех, кто был в слиянии, об их фишках. Но оно никак не среагировало на своё. Ни один вампир не бросит вот так запросто вещь, с которой долго таскался. Это не Георг и не его подружка. Это новая особь. Может, оно и присвоило их знания, опыт, ещё что, но оно – новая личность. – Приятно познакомиться. Кин вспомнил, как Трисс вёл себя в забегаловке. – Оно одинаково хорошо владеет обеими руками, кстати. – Ну, это не самое страшное. – Я оно убью, – мрачно заявил Кин. – Ты гнался за Трисс в его прошлом, – аккуратно начал Алан. – В одном из его прошлых. Но штука в том, что там Трисс не существовал. Там была только половина его. Он заманивал тебя иллюзией. И пока ты бегал по его времени, в реальном времени он спокойно ушёл. Что ему помешает провернуть подобное ещё раз? Много раз? В общем… Не хочу тебя расстраивать, но в одиночку ты его не возьмёшь. – Присоединишься?– Сообщи в отдел. Так будет правильно. Лучший выход. Кин сложил руки на груди. – Ты же понимаешь: это моя находка. Я нашёл двойственного. Уникальную особь. Сам. Без вашей помощи. Трисс нужен я. Без меня вам его не достать. Если Гилрой хочет приобщиться к празднику, пусть об этом не забывает. Обсудить условия я готов. – Ты в курсе, что Гилрой набирает новеньких?– О. Даже так. Снова готовите сюрприз и нужно свежее мясцо?– Сверху велено повышать эффективность. – Так что – новые задумки?Харви глянул пристальнее. – В таможне, кстати, три вампира. Три. – На рынке недвижимости перемены, – пожал плечами Кин. – Ты кому-то говорил?– Алан, я чего-то не понял… В подготовке сколько человек участвовало? Ребята из мэрии, спецоперации, наши… Пара десятков человек знали. Чего ты на меня бочку катишь?– Это действительно то, о чём я подумал?– А ты не думай. – Ты сдурел? Если пройдёт слух, да если хотя бы заподозрят, что ты сливаешь инфу, дело не ограничиться очередным взысканием! Ты пойдёшь под суд. – Что ты на меня катишь? Отвечай! – Кин толкнул его в грудь. Алан попытался ухватить его за запястье. – А если бы кто-то погиб?– Кто? – презрительно хмыкнул Кин. – С какой стати? От трёх вампиров? На пустышку пошли бы штурмом? Подождите, ещё набегут в вашу таможню. Или ты за промотанное мэрией бабло беспокоишься?– Поверить не могу. Ну и говно же ты. – Пошёл ты!Они оба ударили одновременно. Кин отвесил хук справа, Алан атаковал классическим апперкотом в подбородок. Оба устояли на ногах и сцепились. Какое-то время сохраняли равновесие, а потом рухнули. Алан тряханул его за грудки и приложил пару раз головой об пол. Кин собрался и врезал в бок, куда-то, по ощущениям, в район печени. Алан резко задохнулся и в ответ рубанул Кина ребром ладони по шее. Потом расцепил захват и повалился рядом на спину. Они неподвижно лежали на полу. Оба тяжело дышали. – Ты тоже не чистеньким в Статистику пришёл, – сказал Кин, когда вернул себе способность глотать. Алан ничего не ответил. В отделе он появился после долгого внутреннего расследования. – Для человека с подпорченным запасом крови ты в неплохой форме, Кин. – Ты тоже, – немного покривил душой Кин. – На горячую голову ничего не получится. Остынь. – Некогда, – признался с неохотой Кин. – Ты так уверен, что запьёшь?– Не только. У оно билеты. – ?– У оно барахло разлетелось, когда мы сцепились. Краем глаза заметил… Потом уже до меня дошло. Эмблема «Амтрака». Эта бумажка прямо рядом с мордой оно валялась. – Куда? На какое число? Хоть что-то?– Ты разглядываешь бумажки, когда катаешься по земле с вампиром?! Сможешь разглядеть, куда и когда?Алан сделал успокаивающий знак рукой. Кин ещё неохотнее пожал плечами. – Думаю, завтра. Потому что завтра последний день ноября. Вокзал утонул в сугробах. За вечер город возместил предыдущие недели бесснежной сухой осени. Шары фонарей матово светились как клоны луны. Алан подловил Кина возле центрального входа. Дожидаясь начала посадки, они сидели в машине. – У меня кофе в термосе есть. Хочешь?– Офигенное предложение. Харви бросил на него изучающий взгляд. – Всё ещё колбасит?Кин дёрнул плечом. – Что-то вроде того. Представь, что тебя поставили на быструю перемотку. Сначала время ползло как улитка на склоне лет. Потом вдруг срывалось во весь опор. Мозг закипал от его бешеной гонки… и тут всё замирало. А потом снова набирало обороты. К вечеру от этих убыстрений-замедлений Кин чувствовал себя вконец измотанным. Не только мозг устал, вообще весь организм был полностью разбалансирован. Алан принялся откручивать крышку термоса, но остановился. – Иногда лежу ночью, слышу, как жена рядом сопит, как Донован в своей комнате топает, и как ледяной водой окатывает – мне скоро будет пятьдесят два! Жизнь прощёлкнулась. Ты поймёшь, когда тебе стукнет сорок пять. Лежишь в постели – и аж в холодный пот от того, насколько время утекает сквозь пальцы. Несёт куда-то потоком… Не остановиться. Буквально вчера я Анни предложение делал. Двадцать с лишним лет – вот куда делись?– И что делаешь?– Начинаю подумать о чём-нибудь будничном. О том, что надо назавтра отчёт написать, или Доновану бассейн оплатить. – Вот и представь, что кто-то догадался сделать из этого ощущения концентрат. И фиг внимание переключишь. – Кин. Ты не думаешь, что пытаться прижать эту аномалию – это всё равно что… Жизнь не замедлить, время не догнать. Малыми силами – это не та задача. – Я не думаю. Я делаю. – Он может не прийти. Ты же понимаешь. Если знает, что ты знаешь. Насчёт поезда. – Оно заявится. Обязательно. Оно нравится это делать – провоцировать. И я ему ритуал испортил. Твоё дело – просто его прострелить, пока оно отвлечётся на меня. Тебя Трисс не знает, так что просто сразу действуй. До того, как заметит. – Тогда не лезь на рожон. Да, и вот ещё что. Твой парень на кадиллаке. Он серьёзно повредил ногу. Напротив Паулины лесенка. Та, что от книжного ведёт. Навернулся. – И что – в кому на неделю рухнул?– Судя по всему, знатный ипохондрик. Таких на смертный одр даже лёгкая простуда укладывает. Я позвонил, проверил. Говорит, с машиной уже разобрался. Кин поймал себя на том, что предательски вздёрнул подбородок. – Жив – и отлично, – буркнул он. Нет, всё-таки человеческие расследования – это не его. На горизонте есть кладбище? Само собой, он, как послушная упряжная лошадка, двинет по проторенной колее. – Посадка начинается, – заметил Харви. Вопреки частым представлениям вампиры могли путешествовать на самолётах. И иногда даже так и поступали. Без ущерба здоровью. Но в целом правил бал консерватизм. Кин честно пытался воссоздать в памяти уголок билета. Даже Алану Харви он не собирался признаваться в том, что почти не способен воспринимать буквы и цифры – хоть бы этот треклятый билет положили ему под нос и разрешили разглядывать сколько влезет. То, что он выхватил из мешанины знаков сокращение месяца, уже было чудом. Им повезло. В понедельник после наступления темноты отправлялся только один поезд. Алан предъявил удостоверение и потребовал пропустить Кина на платформу. Сам он оставался караулить у гейта. Кин сунул руки в карманы. – Прогуляюсь вдоль состава. На случай если оно рвануло на посадку в первую минуту. Желающих путешествовать оказалось немного. Их жидкий ручеёк легко просматривался. Перрон был почти пуст. Кин уверенно взмахнул чужим жетоном перед носом проводника. – Полиция. Я ищу… пассажира. Вооот такого роста. С тёмно-русыми волосами. Легко двигается. Минимальный багаж. Серое полупальто. Про себя он проклял современную моду, из-за которой одежда неспособна стать уликой. Трисс могли заявлять её как мужскую, так и женскую в зависимости от сиюминутной надобности. Проводник наморщил лоб. – Не было таких. Входила семья – муж, жена, двое пацанов лет по двенадцать. Ещё двое старичков. – Я пройдусь вперёд. Если появится, запомните, какое место выдали. Следующий проводник тоже ничего полезного не сообщил. В два вагона, находящихся на его попечении, успели зайти: мелковозрастная парочка, темнокожий толстяк, группа школьников в сопровождении учителя и девчонка-азиатка. Четвёртый, спальный вагон оказался почти пуст – одна пожилая женщина, спортивного вида мужчина, девица с маленьким ребёнком. Затем шли вагон-ресторан и багажный. Крайние два не имело смысла проверять. Напротив них гладь первого снежка на перроне оставалась нетронутой. Кин первым прокладывал ниточку шагов. Когда он развернулся, мимо прошёл быстрым шагом молодой человек в ярко-красной шапке, и Кин цепко впился ему в лицо взглядом. Сразу пришлось признать, что с Трисс парень не имеет ничего общего. Он вернулся к началу перрона и повторил опрос. Ответы не поменялись. Он не выдержал и лично проверил два сидячих вагона. Набрал номер Алана. Ему ответили, что абонент недоступен. Кин, достигший вагона-ресторана, смирился с тем, что придётся пройтись по третьему кругу, но тут увидел снег. Он был нетронут. На этот раз Харви ответил. Его голос звучал глуховато и устало, как будто он высматривал подходящих на регистрацию уже часа два. – Его здесь нет, Кин. А у тебя что?– Я не там ищу. – Это единственный подходящий поезд. – Это поезд до того, как Трисс в него село. Я хожу по петле. По тем минутам, в которых Трисс ещё нет в поезде. Настоящее время идёт где-то ещё. – Кин, я…– Трисс знает, что я буду здесь. И наверняка водит прямо у себя под носом. Чтобы поглумиться. Я не знаю, когда оно могло мимо тебя просочиться, но… Дуй сюда и быстро пробегись сам. Или… я не знаю – задержи отправление. – Послушай, я…Кин не стал слушать. Оборвал звонок. Он метнулся вперёд, назад, и почувствовал себя очень паршиво. Почувствовал себя крысой в лабораторном лабиринте. Это было даже хуже, чем упасть в собственное прошлое. За тонированными стёклами он видел всё тех же людей, которых заметил, проходя мимо состава в первый раз. Ни одного нового лица. Дорожки следов не множились. Ничего не менялось. То есть менялось, но в строго определённом промежутке. И из этого было не вырваться. Он увидел Трисс в тот момент, когда поезд тронулся. Только что было – почти начало посадки, а затем вокруг что-то незримое дрогнуло, и состав уже бодро набирал ход. Невидимая петля разжалась. Вампир сидел у окна и писала что-то. Левой рукой. Она среагировала на присутствие Кина сразу же. Мгновенно поднял голову. И приветственно взмахнул пёстрым прямоугольником бумаги – кажется, открыткой. Губы вампира шевельнулись, беззвучно из-за толстого стекла. Но Кин отлично различил каждое слово. – Прими это как мужчина, Джаред Кин, – произнесли Трисс. И улыбнулись. Кин побежал раньше, чем подумал. Серебристая махина вагона проскальзывала мимо, как бок огромной акулы. Неуязвимый багажный был бесполезен. Кин цапнул было поручень у замурованной двери следующего, но скользкий металл вырвался из его рук. Удивлённое лицо замаячило в другом окне: кто-то заметил попытку Кина. «Вруби стоп-кран!» – захотелось крикнуть ему. Там, внутри, находилась его страховка, его козырная карта. Он не мог её вот просто так отдать. На ходу Кин стянул с себя пальто и отшвырнул его куда-то назад, в остающуюся за спиной белизну. «Я могу», – сказал себе он. Что бы там Алан ни городил о невозможности обогнать время. Чёрт побери, да каждый человек именно это со своей жизнью и делает. Примерился к очередной двери, промахнулся. По пальцам больно, до онемения, шваркнуло. Перрон закончился. Кин прыгнул. Голени продёрнуло болью – промёрзлая земля была неласкова. Рыхлый первый снег прятал рогатки стрелок, коробки приводов, предательский щебень, подножки тяг и шпал. Кин выбросил мысли о том, что ещё могло таиться под белым покровом. Нельзя было вглядываться в то, что под ногами. Нужно было лететь вперёд без раздумий. Только так это работало. Из темноты вырисовывались привокзальные угодья. Несуразные постройки. Слепые окна. Заборы, испачканные полустершимися граффити. Вагоны в депо. Опоры электролиний. Разбегающиеся пути множились. От стрелок ответвлялись новые ветки. Впереди маячил виадук Поезд набирал голос. Нарастающий ёмкий звук говорил, что он больше не потягивается, не шутит, а разбегается в полную мощь. Облако искристой снежной взвеси поднималось из-под колёс. Он бежал, вовсю работая руками, запрещая себе замечать, что скорость поезда растёт. Или думать о том, что с земли много сложнее дотянуться до поручней. Или о том, что до следующей станции пять миль, и он всё равно не удержится на узкой подножке дольше минуты. Леденящий встречный ветер стряхнёт его на раз. Он даже привык к ритму на пределе сил и обжигающему воздуху в лёгких. Нужно было – ещё быстрее, чем на пределе. Поднажать. Чудес никто не отменял. Например, перед какой-нибудь развилкой поезд мог замедлить ход. На чуть-чуть. Алан Харви мог вот-вот убедить руководство вокзала дать команду машинистам. Если в чудеса не веришь, то какого хрена ты живёшь. Это был хороший прыжок. Кончиками пальцев он коснулся нижнего поручня. От испытанной Кином эйфории пальцы словно удлиннились и сомкнулись на металле. Он бросил себя на серую сталь. Прижался к ребристой поверхности. Ноги почти утвердились на подножке. Огромное, гудящее, вибрировало под ним. Как пойманное время. Мелкоснежное облако кололо лицо, сверху дрожал гул проводов, снизу пели рельсы, а в объятиях он держал многотонную стремительную мощь. И тут поезд вильнул, забирая влево. Отдал ему всю энергию виража. Толчок в грудь отбросил Кина мощным ударом в сторону, и ещё в воздухе Кин приготовился к хрусту ломающихся костей и свёрнутых шейных позвонков. Снег уберёг его от этого. Выросшие за последние пару часов сугробы смягчили приземление, мягко тормозили, пока его крутило на откосе насыпи. И в итоге, перекувырнувшись через голову и очень долго съезжая куда-то вниз, он уткнулся носом в один из таких сугробов, а не в острый щебень. Поезд умчался прочь. Кин тяжело сел. Лёгкие разрывались. Во рту было медно. Лицо полыхало. На нём наверняка расцветали сотни синяков, но пока он не чувствовал боли. Он долго хватал ртом зимний воздух и боролся с искушением лечь рядом со стальной колеёй. Потом поднялся и пошёл по шпалам назад. Вытряхнул из-под одежды забившийся снег. Взобрался на перрон. Подобрал пальто. Надел. Засунул ободранные руки в карманы. И нащупал что-то. Открытку. На обороте была всего одна строчка. Короткая. Кин вглядывался в неё до тех пор, пока не одолел.

«Пообедаем как-нибудь ещё?»