Старинная история

Рассказ:

Хочу рассказать вам старинную историю, участницей которой была моя прабабушка. Эту историю она передала своей дочери, та — своей, пока не дошла до меня. Теперь мало кто знает, как на самом деле проходило сватоство в старые времена. А проходило это так. Если родители намеревались поженить сына, то созывали родню, и при парне заводили разговор, где и какую невесту сосватать. Хочу рассказать вам старинную историю, участницей которой была моя прабабушка. Эту историю она передала своей дочери, та — своей, пока не дошла до меня. Теперь мало кто знает, как на самом деле проходило сватоство в старые времена. А проходило это так. Если родители намеревались поженить сына, то созывали родню, и при парне заводили разговор, где и какую невесту сосватать. Старательно перебирая всех, у кого были девицы, в первую очередь думали о том, чтобы выбрать такую семью, с которой не стыдно было бы завести родственную связь. Это должны были быть не бедные люди, богобоязненные, не пропускавшие церковных служб, не имевших в роду самоубийц и душегубов. Также людей, не отягченных судебными спорами и долгами. И только в последнюю очередь принимали во внимание чувства молодых. Крайне редко у жениха спрашивали: хочет ли он жениться и на ком. Было принято жениться на той, кого выберут мать и отец. Если не было невест поблизости, ехали сватать в другую волость, деревню, или даже город. Конечно, родители, а также сваты пытались навести справки о тех семьях, где была воспитана девица. Но не всегда это было легко. Чужая семья — чужая тайна. Случалось, что невеста, хоть и молода, да лицом была непригожа, или станом худа, или больно толста. И это всегда тщательно скрывалось от людей. Нравственные понятия того времени не позволяли видеться молодым до свадьбы. Это соблюдалось строго и не оговаривалось. Родители жениха полностью решали за него, а родители невесты полностью решали за нее. Если жених не приглянулся или не устраивало его материальное состояние, то, чтобы не обидеть его родню, говорили: дочь еше молода, пусть поживет у батюшки с матушкой. И это означало, что свадьбе не бывать. Если жених и его родня приглянулись родителям невесты, то давался положительный ответ. Но не прямо, чтобы не подумали, что девку хотят срочно сбыть с рук, а так, мол, и так, посоветуемся с родней и дадим вам знать. Но этот ответ уже был гарантией того, что свадьба состоится. Дня через три от родителей невесты приезжал посыльный с домашним вином и пирогами, приглашая родителей жениха посетить родню невесты. В указанное время в дом невесты приезжала смотрительница или мать жениха, чтобы поговорить и поглядеть на невесту. По тем временам показать или не показать невесту — решали ее родители. Они вполне имели право отказать в этом родне жениха. А о показе ее жениху и вовсе речи быть не могло. Чаше всего отказ показать невесту вызывал сомнение, все ли у невесты в порядке. Смотрительница (сваха) в этом случае старалась настоять на своем. Просила: покажите лебедушку, порадуйте наши глаза! Смотрительницу или мать жениха вели в светлицу, где жила девушка. Невеста сидела в углу, за шторкой, и эту шторку открывали, чтобы показать невесту. Тогда сваха начинала говорить с девушкой, пытаясь по ее ответам установить, не глупа ли она, не картава ли. Просила невесту пройтись по горенке, чтобы установить, не хроменькая ли и не горбата ли. Случалось, и не раз, что вместо больной и уродливой невесты сватье предъявляли ее сестру или прислугу. Обман потом, естественно, открывался, но сговор уже невозможно было отменить. А венчание — дело серьезное, и когда пожаловались попу, тот обычно отвечал обманутым людям; не проведав до времени не женись. А сочетавшись браком, терпи. На все воля Божия. Как после этого складывалась жизнь молодых, только Богу известно. Иногда себе в утешение обманутый жених смертным боем бил молодую жену, а порой и вовсе отправлял несчастную на тот свет. Потому что знал, что при втором браке он уже может выбрать себе жену по своей воле. Да и при первом браке были сплошные хитрости. Даже если невеста при смотринах не пришлась по нраву, ее должны были взять, чтобы не опозорить отказом семью. Отказаться от невесты можно было только в том случае, если были видны ее физические изъяны: косые или слепые глаза, хромота, глухота или сумасшествие. В этом случае народ и церковные власти не осуждали жениха и его родню. И не призывали к суду. Вернемся к истории, когда к моей прапрабабушке пришла одна девица. Пришла так, чтобы никто ее не увидел, не прознал, укутавшись в шелковую шаль. Пришла и упала прапрабабушке в ноги. Звали девицу Пистимея. Моя Прапрабабка подняла ее и усадила на стул. Девица плачет и рассказывает, что родилась она в богатой и состоятельной семье. При отце и родной матушке дожила до 17 лет. Все ее любили, холили и жалели, потому что она народилась на свет с подпорченным глазом. Так она была бела и мила и румяна, а вот лицо из-за глаза смотрелось очень некрасиво. Когда она родилась и родители увидели ее недостаток, то сильно горевали. Но их нянька сказала: «Слезы ронять — без толку время терять. Слезами горю не поможешь. Нужно сохранить этот порок в тайне от всех, а как подойдет ей время, замуж идти, отдадим обманом. Жениху не покажем, сватью вокруг пальца обведем, а там и венец не даст разойтись. Благо, Бог вам дал богатство. Оно не выдаст, выручит». Родители смирились, да и что было делать. Они в дочери своей души не чаяли. Других-то деток Бог больше не дал. В те времена молодежь была другая, да и законы были другими. Даже царь Алексей Михайлович, когда надумал жениться, на привезенных девиц подглядывал из потайного окна в стене. И взял в жены Наталью Кирилловну не по своему выбору, а по выбору главной сватьи-смотрительницы. Потому как она имела возможность трогать тело невест, заглядывать им в рот, нюхать их тело (чтобы ие было зловония) и выпытывать в разговорах их душевные достоинства. Таков был в то время закон. Даже царь только один раз мог увидеть свою невесту, а в основном полагался на сваху и на волю Божию. Конечно, в то временя, о котором я рассказываю, уже многое изменилось. Но запрет видеть будущую жену еше не отошел. Так вот, когда пришли сватать Пистимею, ее отец сказал, что речей со свахой она вести не будет и лица своего не покажет, так как семья невесты — боголюбивые и достойные люди, и обычаев дедов нарушать не будут. Если что не так: вот Бог, а вон порог. Родные жениха, понимая, что если они будут слишком настаивать на своем, могут лишиться огромного приданого, которое давалось за Пистимею. Тогда сватья, поклонившись, смиренно попросила хотя бы издалека посмотреть на невесту: не хрома ли она и может ли ходить. Старая няня Пистимеи специально принародно спросила (чтобы были свидетели для церковного суда): — Если у нашей лебедушки и стать и походка вам приглянется, не отступитесь ли вы в своем обещании венчаться, не опозорите ли рода старинного? Мать жениха, отец и их сватья заверили, что все так и будет. Тогда Пистимею, нарядно одетую, в дорогих одеждах, вели мимо гостей. Она вышла в девичью светлицу. Но шла она мимо них так, чтобы ее лицо было видно лишь сбокуу, где у нее был здоровый глаз. А поскольку стан у нее был строен, гибок, коса ниже пояса, наряд украшен золотом и каменьями, то все сваты остались довольны, и сговор состоялся. Договорились о дне свадьбы и приданом. Родители невесты не поскупились и, чтобы потом родня жениха не изгалялась над изъяном девицы, дали очень большое по тем временам приданое. И договорились, что кроме него будут давать семье жениха каждый год серебро, деньги, постель и посуду. Но при условии, что их Пистимея «будет счастлива за их сыном. Видя эту небывалую щедрость, родители жениха клятвенно подтвердили, что ни они, ни их сын никогда не обидят молодую. В день венчания девушка дрожала, как осиновый лист. Она никогда не видела своего суженого, но ужасно боялась, что, открыв обман, он будет попрекать ее и что, того хуже, побьет. Ведь она уже будет не под защитой родителей, а в доме чужих людей. Видя ее слезы и то, как она бледна, ее мать сказала: может быть, ей было бы лучше принять постриг и служить Богу в монастыре? На что отец ответил: — На все Божия воля. А старая нянька потихоньку сказала: — Не плачь, касатка. Коль он будет тебя обижать, то я веду тебя к одной колдунье. Она живо ему руки завяжет, а хочешь, так и глаза закроет. Она из рода колдунов. И род их старинный. Живет далече, да Бог даст, доберемся! После венчания и застолья молодых проводили в опочивальню. Все это время Пистимея была под покрывалом. А в Почивальне жених велел его снять. Увидев ее лицо с раскосым глазом, жених даже застонал. Он сел на сундук и горько заплакал. Девушка ни жива ни мертва осмелилась к нему подойти. Она стала просить у него прощения и целовать сапоги. Ее душа глубоко страдала от того, что она вольно или невольно обманула этого парня. В этот момент она не думала о том, что он ее ударит или прогонит. В ней была только жалость и чувство вины перед этим человеком. А парень был видный, высокий и красивый. Глядя на него, не хотелось отводить глаза. Жених встал с сундука и, не раздеваясь и не разуваясь, лег на постель. Молодая разула его, сняла сапоги и села в угол. Прилечь с ним рядом в постель она не решилась. Еще не взошла заря, как молодой проснулся. Он встал, снял с постели шелковое одеяло и, разрезав мизинец, запачкал простыню кровью. Пистимея поняла, что он никогда не притронется к ней, постылой и лживой жене. Но чтобы избежать разговоров с родней и не подвести мать и отца, он создал видимость того, что невеста ему досталась без греха. Свекровь и свекор, конечно же, увидели лицо своей снохи. Она заметила, как мать жениха сильно побледнела, а ее свекор оторопел. Но никто на это счет не произнес ни единого слова. Сговор был, они сами попросили показать, не хрома ли невеста, а про глаза они спросить забыли. Еще их связывало данное ими слово и к тому же они не хотели потерять приданое. Сыну они сказали: — С лица воду не пьют. И больше они никогда об этом не говорили. Прошел год, и молодая попросилась погостить к матери и отцу. Такое в то время дозволялось. Когда она уезжала, то муж ей шепнул: — Лучше бы ты навсегда там осталась. Эти обидные слова муж сказал ей впервые. Дома она не жаловалась отцу и матери, была веселой. Она жалела своих престарелых родителей. На радостях они стали грузить в подводу обещанное вознаграждение родне мужа за то, что их дочка была счастлива в браке. Только ее кормилица потихоньку от всех сказала: — Говори как есть. Я вижу: меня не проведешь. Душа у тебя болит и плачет. Говори, что там у тебя происходит! И девушка рассказала ей о том, что до сих пор, спустя год после свадьбы, жених спит от нее отдельно, и она все еще девица. Еще она сказала своей старой, верной няньке, больше белого света любит своего мужа. Говорила, какой он красивый и пригожий, какой у него мягкий голос, Какие шелковые кудри. Она готова за него умереть, только бы он хоть раз посмотрел на нее ласково и с улыбкой. Через полчаса в комнату к девушке вошла ее мать. Сказала, что ей все известно от ее няни. Отцу говорить ничего не будут, чтобы он не забрал от мужа свою несчастную дочь. Еще ей мать сказала, что они сейчас же выезжают к колдунье. Поедет она и кормилица, и про то никому говорить нельзя. Батюшке скажут, что они поехали по женским делам показаться лекарке, а там уже как Бог пожелает, так и будет. Так приехали эти две женщины к моей прапрабабке. Оставили извоз в стороне. А Пистимея, укутавшись в шелковую шаль, одна пришла попросить зелья для своего мужа, что бы он любил ее и не избегал. Но, выслушав девушку, бабка моя решила по-своему. Она лечила девушку от Косоглазия и вылечила. Кроме того, она дала ей верное средство на любовь и страсть мужа к своей жене до самой смерти. Насколько мне известно, у Пистимеи все сложилось счастливо. Родились дети, а потом и внуки. Дар ее матери — большая серебряная чаша, которую потом передали и мне, передавался в нашем роду из поколения в поколение. Я эту чашу отдала на строительство храма. Думаю, что этим Господь гораздо крепче сохранит память о моей прапрабабушке.