Рассказ:
Мистическая социально-психологическая драма. Она – обычная девочка с сердцем, открытым миру. Она – рождённый вампир. Это искренняя история жизни Люды Жилиной с раннего детства до осознания её сущности в 13 лет.
Прошлое, прошлое, прошлое. Три отражения в тройном стекле. Мои призрачные силуэты, беззащитные перед пустотой ночного окна. За спиной – зыбкий приют: родная комната в тусклом свете. Но и она сейчас, в этой черноте, такая далёкая… чужая…
Страха нет. Слёз, обиды тоже. Пусто и темно.
Где-то глубоко в онемевшем теле назревает щемящее чувство. Кажется, что я сама нереальна, всего лишь минутная тень. Ледяная волна окатывает с ног до головы, оставляя на языке приторное послевкусие. Мерзкий привкус, сливающийся с другим, неуловимо приятным, аппетитным вкусом, дурманящей кислинкой. Дёсны начинают нестерпимо ныть.
В следующий миг все ощущения вновь исчезают – вместе с отражениями. Вокруг сгущается тьма, а на стекле (или в памяти) взблескивают картины жизни, образуя единую галерею и обретая истинный смысл.
Вспышка.
Малышка заворожённо смотрит в одну точку. Мимо ходят люди с тяжёлыми скрипучими корзинами, всюду теснятся ящики с картошкой и капустой, висят сетки с немытой морковью. Девочка всегда была в восторге от похода в магазин. Ей нравился запах овощей, будто только что с грядки; дома их моешь – и они уже гладенькие, красивенькие! Удивляли огромные капустные кочаны. Мама говорила, бывает цветная капуста. Вот бы увидеть её цветы: малиновые, синие, жёлтые… Самое интересное – крышечки на бутылках. Кефирные зелёные – красивые, только их много; лучше полосатые бело-фиолетовые. Да, и ручки на корзинах! Есть розовые, голубые и белые. Корзину держать нельзя, а потрогать ручку можно.
Сегодня девочка безучастна к продуктовой суете. Она не сводит глаз с высокого мужчины в длинном чёрном пальто. Незнакомец стоит спиной, его длинные волосы сливаются с тканью. За все четыре года жизни малышка не встречала никого более… необычного. Нет, как же его назвать? Сказочный, прекрасный, близкий? Почему так хочется смотреть, смотреть… и плакать?
– Людочка, вот ты где! Ведь я тебя потеряла. Пойдём.
Девочка оглядывается, пока мама берёт её за руку и ведёт к выходу.
Незнакомец так и не обернулся. И в магазине больше не появлялся. Волшебной тайной осталось его лицо.
Вспышка.
– Один, два, три, четыре, пять! – бойко считает малышка, на этот раз деревянные столбики заборчика во дворе.
Она с лёгкостью научилась считать до десяти. Мама решила не останавливаться и объяснила Люде, что дальше живут цифры «над десятью, или, коротко, над -цать»: один-над-цать, две-над-цать, три-над-цать… Дочка схватывала новые знания на лету и вскоре освоила счёт до ста. А там и до тысячи.
Пересчитывалось всё: игрушки, плитки на дорожке около дома, горошинки на ситце… Со временем мама даже забеспокоилась. Люда не шла кушать, пока заново не перебирала карандаши или фломастеры. Тогда обучение было продолжено. Но арифметика не вызвала столь же бурную реакцию, интерес притих и вошёл в нормальное русло.
Правда, пересчёт остался неосознанным действием Люды в минуты ожидания и волнения.
– Шесть, семь, восемь…
Вдруг девочка останавливается. На восьмом столбике лежат наручные часики. Мама берёт их и разглядывает. Большой циферблат, изящные стрелки, кожаный ремешок. Хорошие часы.
– Так вот в чём дело. Они не ходят, сломались.
– Как, совсем не ходят? – грустно уточняет Люда. Ей успела приглянуться искусно сделанная вещица, к тому же она, воспитанная на личном примере родителей и добрых мультиках, искренне волнуется обо всех несчастных людях, зверюшках и вещах.
– Совсем, – подтверждает мама. – Наверное, детишки играли старыми часиками и оставили их здесь. Возьми, послушай сама.
Люда бережно держит находку в ручке, медленно подносит к уху.
– Мама, они тикают.
– А, да-да, тик-так, тик-так!
– По-настоящему тикают.
– Я больше не играю.
– Послушай.
– Не может быть! Как тебе…? Должно быть, ты их встряхнула, и они заработали.
Оживлённые часы несколько лет служили верой и правдой.
Вспышка.
– Четырнадцать – здесь!
Успели.
Отдышавшись, девочка дожёвывает печеньку, схваченную уже на бегу. Хорошо, что ответственное поручение выполнено. Жирная цифра 14, нацарапанная на ладошке, показана строгой тётеньке, место в очереди сохранилось. Ой какая острая была ручка! И, примчавшись с бабушкой на обед, синюю каракулю ни в коем случае нельзя было смыть. Иначе маме не достанется платье.
Длиннющая очередь. Толпа дяденек и тётенек с детишками, гудя и сопя, медленно движется к заветной цели – высоченным дверям склада. Там, в глубине, чудесная тень. А здесь жара, ножки устали стоять. Хочется на озеро, оно совсем недалеко. Мистическая социально-психологическая драма. Она – обычная девочка с сердцем, открытым миру. Она – рождённый вампир. Это искренняя история жизни Люды Жилиной с раннего детства до осознания её сущности в 13 лет.
Прошлое, прошлое, прошлое. Три отражения в тройном стекле. Мои призрачные силуэты, беззащитные перед пустотой ночного окна. За спиной – зыбкий приют: родная комната в тусклом свете. Но и она сейчас, в этой черноте, такая далёкая… чужая…
Страха нет. Слёз, обиды тоже. Пусто и темно.
Где-то глубоко в онемевшем теле назревает щемящее чувство. Кажется, что я сама нереальна, всего лишь минутная тень. Ледяная волна окатывает с ног до головы, оставляя на языке приторное послевкусие. Мерзкий привкус, сливающийся с другим, неуловимо приятным, аппетитным вкусом, дурманящей кислинкой. Дёсны начинают нестерпимо ныть.
В следующий миг все ощущения вновь исчезают – вместе с отражениями. Вокруг сгущается тьма, а на стекле (или в памяти) взблескивают картины жизни, образуя единую галерею и обретая истинный смысл.
Вспышка.
Малышка заворожённо смотрит в одну точку. Мимо ходят люди с тяжёлыми скрипучими корзинами, всюду теснятся ящики с картошкой и капустой, висят сетки с немытой морковью. Девочка всегда была в восторге от похода в магазин. Ей нравился запах овощей, будто только что с грядки; дома их моешь – и они уже гладенькие, красивенькие! Удивляли огромные капустные кочаны. Мама говорила, бывает цветная капуста. Вот бы увидеть её цветы: малиновые, синие, жёлтые… Самое интересное – крышечки на бутылках. Кефирные зелёные – красивые, только их много; лучше полосатые бело-фиолетовые. Да, и ручки на корзинах! Есть розовые, голубые и белые. Корзину держать нельзя, а потрогать ручку можно.
Сегодня девочка безучастна к продуктовой суете. Она не сводит глаз с высокого мужчины в длинном чёрном пальто. Незнакомец стоит спиной, его длинные волосы сливаются с тканью. За все четыре года жизни малышка не встречала никого более… необычного. Нет, как же его назвать? Сказочный, прекрасный, близкий? Почему так хочется смотреть, смотреть… и плакать?
– Людочка, вот ты где! Ведь я тебя потеряла. Пойдём.
Девочка оглядывается, пока мама берёт её за руку и ведёт к выходу.
Незнакомец так и не обернулся. И в магазине больше не появлялся. Волшебной тайной осталось его лицо.
Вспышка.
– Один, два, три, четыре, пять! – бойко считает малышка, на этот раз деревянные столбики заборчика во дворе.
Она с лёгкостью научилась считать до десяти. Мама решила не останавливаться и объяснила Люде, что дальше живут цифры «над десятью, или, коротко, над -цать»: один-над-цать, две-над-цать, три-над-цать… Дочка схватывала новые знания на лету и вскоре освоила счёт до ста. А там и до тысячи.
Пересчитывалось всё: игрушки, плитки на дорожке около дома, горошинки на ситце… Со временем мама даже забеспокоилась. Люда не шла кушать, пока заново не перебирала карандаши или фломастеры. Тогда обучение было продолжено. Но арифметика не вызвала столь же бурную реакцию, интерес притих и вошёл в нормальное русло.
Правда, пересчёт остался неосознанным действием Люды в минуты ожидания и волнения.
– Шесть, семь, восемь…
Вдруг девочка останавливается. На восьмом столбике лежат наручные часики. Мама берёт их и разглядывает. Большой циферблат, изящные стрелки, кожаный ремешок. Хорошие часы.
– Так вот в чём дело. Они не ходят, сломались.
– Как, совсем не ходят? – грустно уточняет Люда. Ей успела приглянуться искусно сделанная вещица, к тому же она, воспитанная на личном примере родителей и добрых мультиках, искренне волнуется обо всех несчастных людях, зверюшках и вещах.
– Совсем, – подтверждает мама. – Наверное, детишки играли старыми часиками и оставили их здесь. Возьми, послушай сама.
Люда бережно держит находку в ручке, медленно подносит к уху.
– Мама, они тикают.
– А, да-да, тик-так, тик-так!
– По-настоящему тикают.
– Я больше не играю.
– Послушай.
– Не может быть! Как тебе…? Должно быть, ты их встряхнула, и они заработали.
Оживлённые часы несколько лет служили верой и правдой.
Вспышка.
– Четырнадцать – здесь!
Успели.
Отдышавшись, девочка дожёвывает печеньку, схваченную уже на бегу. Хорошо, что ответственное поручение выполнено. Жирная цифра 14, нацарапанная на ладошке, показана строгой тётеньке, место в очереди сохранилось. Ой какая острая была ручка! И, примчавшись с бабушкой на обед, синюю каракулю ни в коем случае нельзя было смыть. Иначе маме не достанется платье.
Длиннющая очередь. Толпа дяденек и тётенек с детишками, гудя и сопя, медленно движется к заветной цели – высоченным дверям склада. Там, в глубине, чудесная тень. А здесь жара, ножки устали стоять. Хочется на озеро, оно совсем недалеко. Под холмом у воды есть укромное место, где трава особенно мягкая и длинная, где так весело искать игрушечные грибочки, спрятанные мамой. Нет, озеро подождёт, нужно терпеть. Не расстраивать бабушку. За дверями не только тень, но и прилавок. За прилавком продавщица, у неё – красивейшие платья, голубые, с узором; одно из них для мамочки. А второе – точно такое же, но тёмно-зелёное – для бабушки.
Очередь ползёт. Люди на взводе. Нет-нет да и вспыхивают ссоры. Ещё бы, стояли с раннего утра, считались, как вдруг какой-то ушлый нахал лезет без очереди! Цифру подделал! На что только не идут отчаявшиеся замыкающие. В таких условиях, действительно, лучшая гарантия честности – большая нервная цифра на детской ладошке.
– Голубые платья закончились. Выдаём по штуке в одни руки!
Очередь сотрясает рокот гнева. И подобно раскату грома бессильно затихает. Тянется грустная зелёная вереница.
Наконец, прилавок перед носом. Бабушке вручают стандартный тёмно-зелёный свёрток.
– Следующий!
– А одно в мои руки? – растерянно просит Людочка.
– Детям не положено, – штампует ответ продавщица.
– Но я здесь стояла…
Люда оборачивается к очереди. Она не плачет, не капризничает, просто тихо обводит распахнутыми глазами бесконечную живую реку. И тут, словно всплески, слышатся отдельные возгласы. Вскоре накатывает волна:
– Да, она здесь стояла! С самого утра. Пожалейте ребёнка!
Продавщица раздражённо склоняется над девочкой – и замирает.
– Какие голубые у тебя глазки… Ты моя красавица… На маму похожа? Пойдём-ка за обновкой для мамочки.
Женщина обнимает девочку, увлекая в недра склада. Спустя пару минут малышка выходит, прижимая к груди голубой свёрток. Так, в охапке, и несёт его до самого дома.
Вспышка.
Девочка гуляет во дворе. Лошадка на асфальте нарисована, качели завершили полёт. Чем бы ещё заняться – одной?
Тут и там копошатся стайки ребят. Играют в классики, кружат друг друга на карусели, строят укрытие под горкой из веток и больших картонок.
От компании отделяются две девчушки и, держась за руки, подходят.
– Почему ты такая длинная? – спрашивают они хором.
– Не длинная, а высокая. У меня родители высокие, вот почему, – говорит Люда, как научила мама в этот раз.
Девчушки хихикают, стремглав бегут назад и шёпотом передают ответ остальным. Через мгновение компания заливается смехом. Собравшись с духом, Люда направляется к малышне, чтобы в конце концов узнать, что в любых её словах и в ней самой такого смешного. Заметив девочку, все бросаются врассыпную с визгом: «Кощей идёт! Кощей идёт!»
Девочки с важным видом сидят на скамейке и мерно качают кукольные коляски. Всякие игры для мелких остались в прошлом году, в шесть лет это несерьёзно. Пришла пора баюкать своих «младенцев», секретничать о мальчиках и убегать с ними в старую школу. Там можно найти столько всего интересного! Ещё, говорят, кто-то из соседнего двора видел на развалинах чёрное привидение.
Одна «мамочка» привлекает внимание остальных. Юные дамы понимающе вздыхают. К ним радостно спешит «подружка». Лёгкое платьице вьётся по хрупкой фигурке. Длинные каштановые волосы пушатся на ветру.
– Привет! Во что играете? – щебечет Людочка. – Я вам конфетки принесла. Вот, тебе… тебе… и тебе.
Конфеты выбраны самые вкусные, для каждой подруги разная начинка.
Девочки вежливо, как в классе на дни рождения, берут гостинцы.
– Так, ни во что.
Конечно, не выдавать же секреты взрослой жизни!
– Давайте во что-нибудь поиграем: в жука, чайник кипит, светофор?
– В прятки. Московские.
– Может, в обычные?
– В московские, или играть не будем.
Девочки встают в круг.
– На золотом крыльце сидели: мишки Гамми, Том и Джерри, Скрудж МакДак и три утёнка. Выходи, ты будешь Понка!
– Нет, я не буду водить. Я вообще играть не хотела.
– Тогда мы вдвоём не будем играть.
– Хорошо, – волнуется Люда, – я вожу.
Словно только того и ждали, девочки оживляются.
Вода поворачивается к бортику горки, зажмуривается и сразу ощущает толчок в спину. Не обращая внимания на общее оглушительное «Я!», Люда уверенно указывает на виновницу:
– Света!
Это невозможно объяснить, но даже с закрытыми глазами она, кажется, заметила движение Светиной руки.
– Нет, не Света, – в один голос заявляют игроки. – Выполняй штрафное задание.
После неудачной попытки возразить Люда внимательно слушает. Да, нечестно, но ведь её всё-таки приняли в игру.
– Поднимись на седьмой этаж седьмого подъезда и сосчитай там… до двухсот, – командует Света.
Последний этаж дома напротив. Люда медлит: ей строго-настрого велено не теряться из виду на прогулке. Бабушка часто выглядывает в окно. Не обнаружив внучку, она расстроится. В прошлых играх не приходилось убегать так далеко и надолго. Но задание есть задание.
Люда поднимается по лестнице. Этажи не такие, как у них: кирпичные, с длинными тёмными площадками. Миновав пятый, девочка наблюдает за обстановкой из окна. Подружки пока не спрятались. Бабушка хлопочет на кухне. Хоть бы успеть!
Седьмой этаж. Передышка. Между перилами зияет пропасть. Ух! Лампочка маленькая, сумрачно. Надо же, какое странное чувство… Тревога, азарт? Однажды, давно, нечто похоже уже было… Мурашки по спине и слёзы на глазах. Дверь квартиры в глубине будто манит.
Непостижимость пугает. Слетев вниз через ступеньку, Люда выскакивает на улицу и мчится к подружкам, как прежде увлечённо беседующим около горки.
– Мы не успели спрятаться. Считай снова.
Несправедливость игры и бесчестность подруг больше не имеют значения. Сама игра и жажда общения ушли в небытие. Страх схлынул, уступив место щемящему теплу.
Потерянное воспоминание всполохом проносится по стеклу.
Вспышка.
– Ох, внученька, чего только я не пережил…
Девочка льнёт к дедушке. Соскучилась. Он приходит в гости редко, по праздникам. Ожидание с раннего утра делает день особенным, ведь других гостей дома не бывает. Волнующая суета. Пекутся пышные пироги, из серванта извлекается фарфоровый сервиз, в воздухе витает необычайная радость.
Под потолком висит гроздь радужных шаров: на парадном шествии было жаль отпускать их в небо. В вазе горят гвоздики. Стол накрыт белой скатертью, тоже с красными цветами по краям. Семья в сборе.
– В войну я был мальчишкой. Помню, ночь, пожар, мы с мамой бежим, по пути стучим в двери, будим соседей, а вокруг рвутся снаряды. Немцы нас поймали и вместе с другими угнали в плен. Везли в вагонах для скота…
Дедушка дрожащей рукой смахивает слезу, его ясные голубые глаза сверкают из-под густых седых бровей на пухлом лице.
– Попал я в фольварк. Работать приходилось много, но хозяин относился хорошо, всегда была еда и тепло. Правда, местные ребята его сторонились, всякое говаривали.
Люда настораживает чуткие ушки.
– Ай, байки разные… А я ничего такого не замечал и порой даже почти забывал, кто он мне. До поры до времени. Однажды ночью, на спор с ребятами, полез в усадьбу на чердак. Храбрость на деле показать. Бояться-то было разве того, что увидят и накажут. Но хозяин жил один. Дом большой, богатый. Добрался без приключений. Чердак просторным оказался. Вдоль стен стояла старая мебель из тёмного дерева, везде лежали книги и отдельные листы, исписанные мелким почерком. Пригляделся – стихи. Вон оно как! Тайком победно посветил из окошка и уже собрался возвращаться, как вдруг наткнулся на штору.
Сказки и небылицы дедушка рассказывает звонко и задорно, в жутких местах о бабках-ёжках и кощеях бессмертных подмигивает внучке. А сейчас его голос звучит глухо, будто из глубины той истории.
– Отдёрнул тяжёлую ткань. За ней ниша. В нише – гроб. Ринулся к двери… и уткнулся в хозяина. В тусклом свете он был ни дать ни взять настоящий вампир.
– Не при ребёнке! – одёргивает папа своего отца. – Не говори таких слов.
Дедушка виновато умолкает, затем сбивчиво бормочет:
– Это домовина, он объяснил. Многие её делали… Вскоре я сбежал…
Тема разговора поспешно сменяется.
Девочка не поняла суть рассказа; так же, как не понимала, зачем во время дружного сидения перед телевизором родители внезапно набрасываются, закрывают ей глаза и уши (иногда больно прищемляя нос) и начинают громко тараторить. Но она знает одно: если взрослые молчат о чём-то или ей незнакомо какое-нибудь слово, то лучше их не спрашивать. Иначе будет ужасно стыдно.
– Мама, – осторожно говорит Люда, – можно тебя спросить?
– Конечно, милая.
– Кто такой вампир: повар что ли? Он готовит пиры?
Мама резко меняется в лице.
– Это плохое слово. Никогда его не говори, – произносит она стальным тоном.
Девочка внутренне сжимается в комок, но не подаёт виду.
Вспышка.
Ура! Скоро в первый класс. Пусть день рождения в середине сентября. Маленькая умница рвётся в школу вместе с семилетками. Зачем ждать целый год, когда отлично считаешь, знаешь много любопытного о природе и даже почти освоила прописи (кроме сложнейшей закорючки, строчной «ч»)? Но больше всего девочка мечтает о друзьях.
Белые банты, пёстрые цветы, серое небо. Людочка крепко сжимает алый факел гладиолусов в гуще шумной толпы. Гулко ухает музыка, колется мелкий дождик. Люди собрались в группы – кроме их класса. Учительницы нет, опаздывает. Из-за спин ничего не видно.
Вдруг на школьный двор разом обрушивается тишина. Лишь где-то вдали пульсирует мелодичный звон.
Она и ещё один мальчик. Тихие, не имеющие за плечами, помимо тяжёлого ранца, суровой школы детского сада. День ото дня он всё дальше отступает под градом издёвок одноклассников. День – он уходит, и все принимаются за неё.
– Так, сидим тихо, я скоро вернусь.
Страшные слова, сигнал к нападению (да, и на уроках тоже). В ухо визжат, в волосы пуляют жёваными катышками, за ворот запихивают бумажки и хлебные корки, из рук вырывают тетрадки и швыряют их по классу.
Люда съёживается, стеклянным взглядом утыкается в парту и молчит. Терпит. Родные велят ей не обращать внимания: тогда мелким извергам надоест, и они отстанут. Когда-нибудь…
– Эй, Людоед! – ранит среди вакханалии.
Невыносимо обидное прозвище. Девочка мучительно расстаётся с молочными зубами, в то время как постоянные растут во второй ряд. Не веря, что это настолько больно, стоматолог орудует без «заморозки».
Учительница возвращается.
– Жилина! Почему твоя тетрадь валяется на полу? Быстро встала, подняла!
Ну не могут сразу все обижать. Значит, сама виновата.
Бедняжке уже ненавистны её имя и фамилия. Особенно фамилия, низведённая в школе до нарицательного ругательства. А у полного имени, оказывается, может быть несколько уменьшительных. За что Люда, не Мила? Так принято и привычно? На самом деле девочка всегда мечтала зваться Еленой, в чей день родилась. Елена, «солнечный свет». С утра до вечера лил дождь, но едва она пришла в мир, выглянуло солнце…
Отчаявшись подружиться, Люда хочет, чтобы её просто оставили в покое. Сидит на переменах в классе, стараясь как можно чаще находиться под учительским присмотром. Спрятавшись в стране фантазии, пишет новый стих на последнем тетрадном листке.
Удар – и девочка взвивается от боли. Проходя мимо, одноклассница от нечего делать со всего маху ткнула её под лопатку шариковой ручкой. В следующий миг обидчица осознаёт, что ноги не касаются пола. Пространство сжимается в точку… в две точки – пронзительные чёрные глаза: они перед самым лицом, от них невозможно отвернуться. Эта извечная бездна, зловещая и манящая, стремительно удаляется. Хруст, чернота.
– Отчего такая радостная? Рассказывай. Пятёрку получила? – спрашивает бабушка с порога.
– Нет, – счастливо улыбается Люда. – Сегодня дала отпор, и меня больше не обижали. Целый день. Представляешь?
– Как… Кому дала отпор?
– Одна девчонка ткнула ручкой в спину (очень больно!), и я отбросила её на плакаты в углу. Не волнуйся, с ней всё хорошо: рулонов было много, они мягкие.
Бабушка хватается за сердце.
– Дура, что ты натворила?! – кричит она. – Эта девка теперь науськает здоровых парней, они же не-знаю-что с тобой сделают!
– Что сделают?
– Что захотят, то и сделают!!!
Бабушка заходится в рыданиях. Внучка хлопочет вокруг: язык заплетается от страха и жалости. Хоть бы она успокоилась! Хоть бы кто-нибудь позвонил! Хоть бы мама скорее пришла с работы! Пожалуйста! По… жа… луй… ста…
На следующее утро девочка видит, как бабушка угощает её обидчицу и одноклассников шоколадными конфетами – любимыми, с повидлом – и ласково причитает:
– Вы уж не обижайтесь на Людочку! Она ведь не со зла. Я с ней поговорила. Ну, бегите, мои хорошие.
Внучка возвращается из школы в порванной куртке.
Вспышка.
Домашнее задание выполнено, учебники собраны. Можно посмотреть телевизор. Большой, цветной! Потрескивая, загорается экран, первый канал: как раз начинаются мультфильмы. Доверив восьмилетнего ребёнка советской классике, взрослые уходят из комнаты по своим делам.
Навеки рухнули тёмные чары! Настенька и её суженый плывут в родимую сторонушку на прекрасном корабле. Полюбила краса-девица добра молодца в образе чудища безобразного за душу беззлобную, за сердце чистое. Финальный кадр сменяется заставкой незнакомого мультика. Под весёлую музыку летят мышки с крылышками. И тут в песенке явственно слышится: «Вампир!» Люда бросается к телевизору, сдвигает ручку переключателя звука влево, на первую точку, и затаив дыхание приникает к экрану.
Ах, вот он какой – вампир! Лицом вылитый зелёный кабачок с красными пуговками. Высокий, в длинном чёрном плаще. Любит, чтобы полы его плаща всегда оставались чистыми.
Удивительно: этот субъект кажется девочке красавцем. Экстравагантный чистюля (таким его образ отныне хранится в памяти) необъяснимо волнует сердце. Как же всё-таки назвать это чувство? Кажется, будто заболеваешь; а спросить нельзя.
Девочка забивается в уголок под столом, тайное укрытие. Аккуратно кладёт перед собой листок бумаги, дрожащей рукой достаёт из кармана карандаш. Долго решается – но времени мало: кто-нибудь может войти в комнату.
– Я… – завязывается неровным бантиком буква.
Сила воли скоро иссякнет. Люда выводит кривую «в», плотно закрывает её пальцем левой руки, чертит следующую букву, прижимает – и так всё слово. Из коридора доносятся шаги. Девочка быстро дописывает в скобках: «Настоящий». Это высшая степень её восхищения. Несколько лет назад, зачитываясь «Волшебником Изумрудного города», она упорно просила называть себя Страшилой Мудрым.
На оконном стекле играет яркий отблеск.
– Какая мерзость: «Интервью с вампиром»! Нет, мы это ни за что смотреть не будем, – возмущается мама, читая телепрограмму.
Дочка безразлично пожимает плечами.
– Я обязательно это посмотрю! – пылкое мысленное обещание едва не прорывается сквозь каменную маску.
Снова и снова Люда читает заветную строчку. Фильм, не мультик. Интервью! Неужели она получит ответ хотя бы на некоторые из множества тайных вопросов?
Десять вечера. Все ложатся спать. Завтра в школу. А фильм – в пятнадцать минут четвёртого! Будильник не завести: на соседней кровати бабушка.
Пять часов напролёт девочка лежит не шевелясь. Спать хочется ужасно. Но другого шанса не будет.
«03:01», – возвещает циферблат часов на настольной лампе. – 03:10, 03:15». Обычно передачи начинаются позже времени, указанного в программе. «03:20, – горят зелёные цифры. – 03:25!» Пора. Чуть дыша, сантиметр за сантиметром, Люда встаёт и на цыпочках крадётся в гостиную. Тишина. Слабый щелчок. Сияние озаряет комнату. Момент истины. На экране журналист беседует… со старичком в огороде, а рядом пасётся белая коза. Девочка неуверенно разглядывает «вампира». Сухая морщинистая кожа, редкие седые волосы, простенькая одежда. Это он – настоящий? Или фильм задерживают? Подождать ещё?
Хлопает дверь спальни. Люда чудом успевает выключить телевизор, когда в гостиную влетает бабушка.
– Что ты здесь делаешь? Что делаешь посреди ночи?!
– Я проснулась… Мне показалось, что-то стукнуло… упало… Пошла посмотреть…
Взбешённая женщина заливается слезами:
– Змея, ты меня разбудила! Я теперь не усну!
Случилось самое страшное. Бабушка обладает каким-то сверхъестественным чутьём. И раньше она возникала словно из ниоткуда в неподходящий момент: например, однажды ребята из параллельного класса играли в рекреации в салки и позвали Люду. Лечь на пол означало спрятаться в домик. Каждый хоть раз отдохнул, но малышка опасалась нарушить родительский запрет, испачкаться. Наконец, выбившись из сил, она сдалась, коснулась пола. В ту же секунду из-за угла показалась бабушка, пришедшая встретить внучку; она сильно расстроилась…
Люда забивается под одеяло, зажимает уши от причитаний:
– Как я устала! Как я хочу умереть! Когда же я умру?!
Девочку парализует ужас. Малейший проступок – расстройство, и дорогой человек начинает умолять о чём-то неизвестном, но интуитивно очень плохом, непоправимом.
– Мамочка, а умереть плохо, да? – шепчет перепуганная впервые крошка.
– Да… Бабушка больше никогда не будет с нами.
– А если она будет расстраиваться, то умрёт?
– Да, наверное… Иди, пожалей бабушку: у неё было тяжёлое детство, поэтому нервы сдают. Успокой её, она только тебя слушает.
Девочка идёт; мама с папой, обнявшись, провожают дочку скорбным взглядом.
Полчаса… час? В спальню вбегает сонная мама.
– Пожалуйста, перестань. Мне скоро на работу, Людочке в школу. Давайте немного поспим.
Девочку душат слёзы, горький запах валокордина режет нос.
Уговоры тщетны.
Вспышка.
Несмотря ни на что, девочка любит учиться. Отрешившись от людей, она ходит в школу ради знаний. Школа престижная, с гуманитарным уклоном. Здесь рассказывают столько всего полезного для творчества, для сочинения стихов! Правда, отличниками и протеже, похоже, становятся более бойкие и ласковые дети; но оценки – не главное. Знания. Они всегда нужны, их никто не отнимет.
Единственное, Люда – сова. Когда солнце встаёт, на неё нападает сонливость; в это время надо из дома выходить.
Зима, бушует метель. Ученица выныривает из-за угла дома. О! Мимо проезжает автобус. Замечательно. Остановка метрах в двухстах, дорога в горку. Девочка пускается вдогонку. И вот она, довольная, встречает автобус вместе с другими замёрзшими пассажирами.
Нет, не единственное. В феврале, в период ежегодной эпидемии гриппа, Людина успеваемость снижается. Дело не в болезни. Основная профилактическая мера в школе – чесночная кампания. Чеснок повсюду. Вахтёрша день напролёт плетёт душистые косы, которые украшают меню столовой. Медсестра методично раздаёт зубчики ученикам на переменах. У Люды жестокая и какая-то нетипичная аллергия на чеснок. С мёдом всё ясно: непереносимость буквально с младенчества. А здесь гораздо сложнее. От пряного чесночного запаха страдает память. Никак не удаётся собраться с мыслями, теряется ориентация в пространстве, кружится голова. Ну и пищевая аллергия, само собой.
Не страшно, с этим можно жить.
Стекло взблескивает.
Девочка возвращается домой разбитая, с высокой температурой.
– Всё-таки заразилась гриппом, бедненькая, – сокрушаются родные.
Люде очень плохо. Горло бешено саднит.
Важная дама врач качает головой:
– Никогда не видела такого горла! Даже не бордовое, а бурое. Я написала памятку с названием эффективных таблеток для рассасывания. Принимайте их после еды… когда она сможет есть, а пока три раза в день.
Ночь. Девочка лежит на грани беспамятства и хрипло шепчет:
– Сделайте что-нибудь… Хоть что-нибудь…
Утром раздаётся звонок. Растрёпанная мама открывает дверь.
– Настя? Здравствуй… Людочка заболела… А ты почему не на занятиях?
Слышатся всхлипы и взволнованные нотки.
Сирена. Скорая помощь.
– Ты молодец, Люда. Героиня, – ободряет бледную, но спокойную пациентку молодой врач. – Из такой передряги выкарабкалась! Теперь тебе всё по плечу, запомни.
Девочка слабо улыбается в ответ.
– Как она выжила, невероятно… – бормочет доктор в коридоре.
Родители долго беседуют с учительницей и директором школы. У них с собой в полиэтиленовом пакете три ампулы с йодом: две разбитые, пустые, и одна целая. У них есть свидетель. Настя, ученица из параллельного класса, недавно подружилась с Людой, приходила к ним в гости. А на днях спасла их дочь. Она вовремя рассказала, как в школьной столовой болтала с девочками и заметила, что за соседним столом ученицы, названные в письменном обращении, вылили содержимое этих двух ампул в единственную оставшуюся миску с борщом. Учительницы рядом не было. Потом пришла Люда и взяла миску. Настя побоялась что-либо предпринять при отравительницах, но проследила за ними после уроков. Они закопали ампулы в сугроб около мусорного бака на заднем дворе и поругались из-за того, что одна струсила – не вылила весь яд. Позже Настя забрала вещественные доказательства, а когда утром Люда не появилась в школе, поняла, насколько всё серьёзно. Успела в последний момент. И ведь Людочка упомянула, что суп был на редкость невкусный, кислый.
Разговор длится не час и не два. Школа 90-х – загадочная вселенная. Авторитет учителя непререкаем, статус школы неприкосновенен. Свидетельница скрылась в тени. Ученики хором подтвердили, что борщ в тот день вообще не удался. Дело замяли, ограничились беседой с преступницами в кабинете директора.
Выйдя на занятия после болезни, Люда случайно слышит, как ученики о ней говорят.
– Жалко, что Жилину не отравили, – заключает школьница.
Настя с тех пор с Людой не общается.
Яркие проблески полосуют стекло.
Задний двор школы. Девочки толпятся вокруг их ровесницы. Они её избивают! Это отравительницы… и Настя! Так вот в чём причина её предательства – и того, почему в школе у меня не было друзей…
Вспышка.
Первый юбилей, 10 лет. Девочка порхает по квартире. Украшает гостиную, составляет меню, рисует приглашения родным и именные таблички на праздничный стол, делает маленькие ответные сувениры для гостей. Четыре изящных набора: маме, папе, бабушке, дедушке. Четыре яркие коробочки с поделкой, рисунком и стишком внутри каждой.
День торжества. Люда – настоящая принцесса в бархатистом белом платье с золотой оборкой, с ажурным золотистым ободком в мягких локонах, завитых по такому случаю. Она представляет, как совсем скоро распакует подарки, порадует близких людей своими сюрпризами, загадает желание, задувая свечи на торте. Ароматные свечки! Лишь пять раз в году, на днях рождения, удаётся насладиться их восхитительным запахом.
А ещё она обязательно исполнит особое давнее желание: тайком узнает у дедушки, чем на самом деле закончилась история о вампире на чердаке. Ведь точно по-другому… Этот вопрос смутно не даёт покоя, год от года тревожит всё сильнее. Правда, слово «вампир» девочка до сих пор отчего-то не может ни сказать вслух, ни написать. Охватывает неизъяснимое волнение, аж в глазах темнеет. Ладно, как-нибудь выкрутится. Главное, она готова вернуться к запретной теме.
Звонок в дверь. Где же дедушка?
Люда бежит встречать гостя – и замирает. Острый слух улавливает шелест обрывочных фраз:
– Докатился! Не стыдно? Пьяным к ребёнку не пущу!
– Дык, свать-юш-ка… Нельзя мне иначе… Оно ж верное сре… све… средство – во! От нечисти… Нечистый я… грязный? Да нет, чистый, вот, смотри… А, нет, не то… От вам… пфьюйи… тьфу!
– Срам-то какой! Сын не пьёт. Никто из нас не пьёт. Ни капли. А тут… Пошёл, пошёл отсюда!
Бабушка возвращается в гостиную.
– Дедушка заходил, – спокойно объясняет она. – Сказал, что… плохо себя чувствует и вернулся домой.
Праздник омрачён. Сердце чует обман.
– Дедушка заболел? Но он был здесь… и даже меня не поздравил?
– Хм, хотел поздравить… Не смог.
Уже больше года дедушка не появляется на пороге их квартиры. И папа постепенно прекратил общение с отцом. А Люда скучает. Так неправильно, нехорошо! Наконец, она решается на отчаянный поступок.
Дома контролируют каждый шаг – боятся из-за обстановки в школе. Накануне намеченного дня девочка сообщает: завтра седьмым уроком поставили факультатив по английскому языку. Придёт на час позже.
Свободный час! Должна успеть.
После занятий Люда садится в автобус и едет в другую сторону, в другой район. Вот он, дедушкин дом. Знакомый подъезд… этаж… квартира.
Дверь не открывают, шагов за ней не слышно. Дедушки нет дома!
Время бежит. Внучка спускается на улицу, чтобы не терять драгоценных секунд. Ведь сейчас в озябшей дали, на дорожке, покажется любимый силуэт.
Минута, две, три. Дедуля!
Он? Или нет. Кажется, он. С кем-то гуляет.
Благообразный старичок степенно идёт с элегантной пожилой женщиной, рядом топает малышка. Иногда девчушка останавливается и колупает веткой ледяную корочку на лужах; пёстрый помпон на шапочке забавно покачивается в такт.
Точно он. Деда!
– Витя, пойдём домой, холодно, – ласково просит спутница.
– Эх, воздух-то какой, бодрит! Ладно, уговорила. Внученька, хочешь ко мне на ручки? Ну-ка!
С задорным визгом малышка мчится к дедушке, он подхватывает её и кружит.
Люда сильнее кутается в капюшон. Счастливые люди проходят мимо и скрываются в подъезде.
Назойливый ветерок пронизан сыростью; сочится в рукава, студит горячие капли на ресницах. Девочка сидит на скамейке с безучастным взглядом. За что? Сколько можно издеваться над одним человеком? Ведь она никому не желает зла, не знает зависти и сплетен. Вопреки всему, доверяет людям и стремится к ним. Но чего ожидать от остальных, если самые близкие способны на такое?
Люда ищет в портфеле носовой платок, нащупывает что-то и достаёт коробочку с юбилейными сувенирами. Думала, подарит их дедушке: лучше поздно, чем никогда. Никогда…
В мутном мареве перед глазами маячит тёмная точка. Кошка. Снуёт за кустами. Вторая живая душа в этом промозглом мире. Словно уловив мысль, кошечка поворачивается, мгновение стоит, поджав переднюю лапку, затем бежит к скамейке.
– Так хочется согреть её, погладить, – воображает уютную картинку девочка.
Помедлив, кошка легко запрыгивает на скамейку и ложится на колени. Спустя минуту чёрный комочек мерно посапывает.
– Неужели я и вправду не как все, – изумлённо размышляет Люда, – если дружить со мной сразу соглашается лишь чёрная кошка?
Грустная улыбка.
– Что, что во мне не так?
Пора ехать домой.
Не успевает девочка пошевелиться, как кошечка вздрагивает (будто не проснувшись, а очнувшись), быстро спрыгивает на землю и убегает прочь.
Вспышка.
– Шестьдесят семь, шестьдесят восемь, шестьдесят девять…
Малыш увлечённо следит за странной походкой.
– А почему ты смешно идёшь?
Девочка не отвечает, чтобы не сбиться со счёта. Она ступает осторожно, словно по канату, ставя пятку перед носком. Таким шагом до подъезда не близко.
Сейчас эта линия для неё действительно канат над пропастью, куда она упадёт, едва вернётся домой. Там на сегодня лежит талон к стоматологу – на удаление.
Врач избавил Люду от молочных зубов, продолжая удивляться форме постоянных. Созывал коллег возгласами:
– Смотрите! Вы когда-нибудь видели подобные зубы?!
Заострённые зубы. Ну и что? У папы такие же.
Тревогу врач забил, когда выросли клыки: удлинённые, вне рядов. Срочно удалять, исправлять прикус!
Сегодня вырвут первый. Новенький, белый, здоровый. Сердце сжимается, чувствуя, что решение неправильно, поспешно.
Девочка пытается придумать вескую причину для подчинения воле врача и родителей.
Если отказаться, бабушка расстроится и, наверное, умрёт. Будет долго плакать, не станет кушать…
Не действует. Грядущая операция ужасает девочку сильнее.
Мамочка ждёт дома в её любимом платье – том самом, голубом, узорчатом. Оно хранится для особых случаев, когда нужно успокоить и порадовать дочку.
И умиление не способно противостоять безотчётному страху.
В ход идёт последний довод:
– Иначе суженый меня не полюбит!
Любовь. Чистая заветная мечта. Её будущий возлюбленный – единственный, в кого верит Люда, разочаровавшись в друзьях и семье. Ради него стоит покориться судьбе.
Стоматолог весело подмигивает:
– Ничего, сделаю из тебя человека!
Вспышка.
Хэллоуин! Диковинный заграничный праздник. В гуманитарной школе его ежегодно отмечают с размахом, но только в этом году, когда классным руководителем стала девушка-энтузиастка, без оглядки любящая детей, карнавал-ужастик грянет и в их разобщённом восьмом классе.
Мама подбирает Люде маскарадный костюм – такой, чтобы исключить всякий повод для насмешек. Чёрная Кошка!
Девушке 13 лет. На год меньше, чем одноклассникам (к концу октября всем уже исполнилось 14), однако это вполне сознательный возраст для того, чтобы адекватно воспринять мистику. К тому же под контролем учителя. Ничего предосудительного.
Пятница, 31 октября. Корчат рожицы тыквы, с плакатов на стенах скалятся чудища всех мастей, по коридорам рыщут привидения, ведьмы и скелеты.
В бальный зал (ещё днём бывший классом) грациозно входит Чёрная Кошка. Единственная среди гурьбы разношёрстных «монстров» – и она неотразима. Бархатный брючный костюм, пушистые перчатки, роскошный меховой воротник и хвост, эффектная маска из фольги.
От восхищения Люда потеряла дар речи. Здесь вовсе не страшно; наоборот – как в сказке, как… Глаза разбегаются. И всё же что-то притягивает взгляд. Девушка полагается на интуицию…
Чудо, жар, вихрь!
Перед ней на портрете – он. Вампир. Неуловимый прекрасный незнакомец. Брюнет, ярко-голубые глаза, бледное лицо, заострённые черты. Высокий, статный. В чёрном плаще с алым подбоем.
Так вот ты какой!
Осознание наступает стремительно. Девушка смотрит на портрет, как в зеркало.
Праздник завершается дискотекой в рекреации. Рогато-крылатая компания пускается в пляс, и только Чёрная Кошка остаётся в классе – в сладком забытьи.
– У тебя хорошее настроение, да?
Люда приходит в себя. Рядом три ведьмы (похоже, одноклассницы явили своё истинное лицо).
– Сейчас мы его испортим. Это ты нарисовала?
Самая безобразная карга сдирает плакат-портрет со стены.
– Нет, не я, – невозмутимо отвечает Кошка. Выдержке она превосходно научилась. – В классе трогать ничего нельзя. Положи плакат.
– Ага, уже! Помешай мне!
Ведьмы хватают рисунок по углам, собираясь разорвать.
Яростный бросок. Портрет вампира летит в сторону, на безопасное расстояние. Зато Люда прижата к стене; её запястья и щиколотки стискивают две пособницы.
– Ну что, всё? – ухмыляется главная. Та, которая пырнула ручкой и отравила йодом. Её рука занесена для удара.
Миг – и ведьма орёт от боли. На руке зияет кровоточащая рана от острых зубов. Подруги кидаются на помощь.
Оказавшись на свободе, Люда мчится домой – сквозь пляшущую толпу, грохочущую музыку, рёв машин, вой ветра.
Пара дежурных фраз об усталости. Она в своей комнате.
Холодное оконное стекло.
Прошлое, прошлое, прошлое. Три отражения…
Стекло сверкает лунными бликами.
Полная луна. В раннем детстве я её до жути испугалась, впервые увидев так же – одна в тёмной комнате. Мама объяснила, что это ночное солнышко. И правда…
Моё существо растворяется в ночи.
Умиротворение. Чувство, будто я всегда это знала – это и многое другое; просто забыла. И вспомнила, пока не до конца.
Сменяются краски – вспыхивают и гаснут. Стремительно светает. Зажигаются огни в домах. Люди только открывают глаза, рассеянные спросонья. А мои ощущения обострены до предела и сосредоточены на узкой золотой полоске над горизонтом.
Тело накрывает тёплая волна, голова приятно кружится, в глазах темнеет. Я ложусь и плавно погружаюсь в антрацитовую тьму. А на грани яви и сна слышится зов:
– Со света сжили – утешься во тьме. Милена, идём со мной!