Хозяин ямы

Рассказ:

После того, как Пахомов убил свою жену, он запер квартиру и пошел куда глаза глядят. Надо признать, поначалу у него была мысль дождаться возвращения сына из школы и прикончить его тоже, но потом он решил, что это будет уже слишком. Пацану не исполнилось еще и тринадцати лет. Он не успел узнать жизни, понять, как она сурова и безжалостна — лишать его такого удовольствия не хотелось. Пахомов не был жестоким. Этого о нем нельзя было сказать. Просто вспыльчивым. Поэтому он решил оставить мальчишку в покое. Пусть придет домой, увидит все своими глазами, примет первое самостоятельное решение. Вроде бы, по пятницам у него баскетбольная секция, а значит, вернется он поздно. Вокруг царила обычная пятничная суета, и со всех сторон смотрели фотографии многочисленных кандидатов в депутаты. Город готовился к выборам, и на каждом заборе, на каждой стене пестрели листовки. На некоторых из них у кандидатов были вырезаны глаза — и, как ни странно, это придавало их лицам осмысленное выражение. С другой стороны, сохранение жизни сына лишало самого Пахомова нескольких лишних дней. В субботу и воскресенье никто не хватился бы ни менеджера отдела продаж, ни постоянно прогуливающего пятиклассника. И искать бы их начали никак не раньше вторника или даже среды. Дождись Пахомов отпрыска и покончи с ним (тут вряд ли потребовалось бы больше одного-двух ударов молотком), у него впереди было бы еще целых три-четыре спокойных дня. За это время он успел бы сделать многое: посмотрел бы пару телевикторин, сыграл сам с собой несколько партий в шахматы, дочитал бы книгу, до которой давно не доходили руки. Самое главное, он успел бы написать письмо мэру. Пахомов уже почти полгода собирался это сделать. Написать письмо в администрацию, подробно изложив свои взгляды на существующую в стране и городе ситуацию и высказав свои предложения по ее исправлению. Одним из основных пунктов его программы было опускание уровня горизонта. Он собирался предложить направить в те места, где проходит линия горизонта, несколько десятков мощных экскаваторов и срыть ее к чертовой матери. Срыть сраную линию горизонта на два километра вниз. Таким образом будет увеличена продолжительность светового дня и достигнута значительная экономия электроэнергии. Пахомов очень гордился своей разработкой и даже планировал запатентовать ее. Теперь это уже не представлялось возможным, но допустить, чтобы идея исчезла, канула в небытие вместе с ним, он не мог. Слишком уж она была хороша. Слишком большие перспективы открывала перед человечеством. По расчетам Пахомова (а он в свое время учился в физико-математическом классе) с помощью изменения уровня горизонта возможно будет даже регулировать процесс глобального потепления. Подобный шедевр мысли не должен просто раствориться в пустоте. Он собирался со всеми подробностями изложить его в своем письме мэру, а копии письма разослать в редакции крупных газет. В конце концов, после сегодняшнего инцидента он мог рассчитывать на внимание с их стороны. Газеты в наше время живут только такими историями. «Официантка зарубила посетителя тесаком для мяса». «Семилетний ребенок заживо сжег бабушку». «Безработный изобретатель проломил голову жене». Пахомов невесело усмехнулся своим мыслям и, миновав безлюдную автобусную остановку, свернул в уютный переулок, полный зеленых теней и хвойных запахов. Здесь находилось его любимое кафе, в котором когда-то, давным-давно, он впервые встретился со своей будущей женой. Он, в те времена еще мускулистый светловолосый спортсмен, одной только улыбкой заставлял многих девушек таять. Или все было совсем не так, совсем иначе. Сейчас это уже не имело значения. Постояв некоторое время у входа в кафе, Пахомов пошел дальше, к парку. Ему почему-то захотелось посмотреть на детей, на этих маленьких людей, не понимающих еще, что именно им предстоит унаследовать землю, что именно им придется расплачиваться за грехи отцов. Хорошо еще, что у них есть возможность жить в мире с опущенной линией горизонта и тратить гораздо меньше на электричество. В парке Пахомов уселся на свободную скамейку и стал разглядывать гуляющих детей. Один он пробыл недолго. С одной стороны на ту же скамейку уселась молодая мамаша, вооруженная коляской и бутылкой пива, с другой — опустился пожилой мужчина в светлом деловом костюме, с ежиком седых волос и багровым затылком. Он присматривал за тремя девочками восьми-девяти лет, которые, оставив ему свои пестрые портфели, оккупировали ближайшую карусель. — Маша, не хулигань! — время от времени сердито кричал мужчина в сторону девочек. — Маша, перестань! Оставь ее в покое! Вот хулиганка... — Сволочь, — бормотал он себе под нос, устав кричать. — ***** мелкая, гребаная тварь... Сидевший рядом Пахомов улыбался. Через несколько минут у мужчины зазвонил телефон. — Да, — раздраженно сказал он в трубку. — Нет... Нет... я с Машей и ее подругами в парке гуляю. После того, как Пахомов убил свою жену, он запер квартиру и пошел куда глаза глядят. Надо признать, поначалу у него была мысль дождаться возвращения сына из школы и прикончить его тоже, но потом он решил, что это будет уже слишком. Пацану не исполнилось еще и тринадцати лет. Он не успел узнать жизни, понять, как она сурова и безжалостна — лишать его такого удовольствия не хотелось. Пахомов не был жестоким. Этого о нем нельзя было сказать. Просто вспыльчивым. Поэтому он решил оставить мальчишку в покое. Пусть придет домой, увидит все своими глазами, примет первое самостоятельное решение. Вроде бы, по пятницам у него баскетбольная секция, а значит, вернется он поздно. Вокруг царила обычная пятничная суета, и со всех сторон смотрели фотографии многочисленных кандидатов в депутаты. Город готовился к выборам, и на каждом заборе, на каждой стене пестрели листовки. На некоторых из них у кандидатов были вырезаны глаза — и, как ни странно, это придавало их лицам осмысленное выражение. С другой стороны, сохранение жизни сына лишало самого Пахомова нескольких лишних дней. В субботу и воскресенье никто не хватился бы ни менеджера отдела продаж, ни постоянно прогуливающего пятиклассника. И искать бы их начали никак не раньше вторника или даже среды. Дождись Пахомов отпрыска и покончи с ним (тут вряд ли потребовалось бы больше одного-двух ударов молотком), у него впереди было бы еще целых три-четыре спокойных дня. За это время он успел бы сделать многое: посмотрел бы пару телевикторин, сыграл сам с собой несколько партий в шахматы, дочитал бы книгу, до которой давно не доходили руки. Самое главное, он успел бы написать письмо мэру. Пахомов уже почти полгода собирался это сделать. Написать письмо в администрацию, подробно изложив свои взгляды на существующую в стране и городе ситуацию и высказав свои предложения по ее исправлению. Одним из основных пунктов его программы было опускание уровня горизонта. Он собирался предложить направить в те места, где проходит линия горизонта, несколько десятков мощных экскаваторов и срыть ее к чертовой матери. Срыть сраную линию горизонта на два километра вниз. Таким образом будет увеличена продолжительность светового дня и достигнута значительная экономия электроэнергии. Пахомов очень гордился своей разработкой и даже планировал запатентовать ее. Теперь это уже не представлялось возможным, но допустить, чтобы идея исчезла, канула в небытие вместе с ним, он не мог. Слишком уж она была хороша. Слишком большие перспективы открывала перед человечеством. По расчетам Пахомова (а он в свое время учился в физико-математическом классе) с помощью изменения уровня горизонта возможно будет даже регулировать процесс глобального потепления. Подобный шедевр мысли не должен просто раствориться в пустоте. Он собирался со всеми подробностями изложить его в своем письме мэру, а копии письма разослать в редакции крупных газет. В конце концов, после сегодняшнего инцидента он мог рассчитывать на внимание с их стороны. Газеты в наше время живут только такими историями. «Официантка зарубила посетителя тесаком для мяса». «Семилетний ребенок заживо сжег бабушку». «Безработный изобретатель проломил голову жене». Пахомов невесело усмехнулся своим мыслям и, миновав безлюдную автобусную остановку, свернул в уютный переулок, полный зеленых теней и хвойных запахов. Здесь находилось его любимое кафе, в котором когда-то, давным-давно, он впервые встретился со своей будущей женой. Он, в те времена еще мускулистый светловолосый спортсмен, одной только улыбкой заставлял многих девушек таять. Или все было совсем не так, совсем иначе. Сейчас это уже не имело значения. Постояв некоторое время у входа в кафе, Пахомов пошел дальше, к парку. Ему почему-то захотелось посмотреть на детей, на этих маленьких людей, не понимающих еще, что именно им предстоит унаследовать землю, что именно им придется расплачиваться за грехи отцов. Хорошо еще, что у них есть возможность жить в мире с опущенной линией горизонта и тратить гораздо меньше на электричество. В парке Пахомов уселся на свободную скамейку и стал разглядывать гуляющих детей. Один он пробыл недолго. С одной стороны на ту же скамейку уселась молодая мамаша, вооруженная коляской и бутылкой пива, с другой — опустился пожилой мужчина в светлом деловом костюме, с ежиком седых волос и багровым затылком. Он присматривал за тремя девочками восьми-девяти лет, которые, оставив ему свои пестрые портфели, оккупировали ближайшую карусель. — Маша, не хулигань! — время от времени сердито кричал мужчина в сторону девочек. — Маша, перестань! Оставь ее в покое! Вот хулиганка... — Сволочь, — бормотал он себе под нос, устав кричать. — ***** мелкая, гребаная тварь... Сидевший рядом Пахомов улыбался. Через несколько минут у мужчины зазвонил телефон. — Да, — раздраженно сказал он в трубку. — Нет... Нет... я с Машей и ее подругами в парке гуляю. Что? Она сказала, должна ей сорок шесть рублей за корм Джеку... Хрен знает, какая-то псина. Я ей давал несколько десяток, не знаю, что она с ними сделала... Ага... ага... хорошо. Мужчина спрятал сотовый в карман, прошептал еще раз яростно:— *****! — и, поднявшись, натужно заорал:— Маша! Маша! Берите портфели, девочки, и пойдемте домой! Поздно уже. Вскоре мамаша, допившая пиво, тоже ретировалась, и Пахомов остался один. Мрачно-красное солнце опускалось в разлитую по горизонту пену облаков. Когда-нибудь наступит прекрасное время с низким горизонтом, и во всем мире наступит радость и процветание. Не будет больше войн, разрухи и преступности — огромная экономия на электричестве сделает свое дело. — Ничего, тварь, — сквозь зубы обещал горизонту безработный инженер в потертой куртке. — Ничего, мы с тобой еще поквитаемся, мы еще посмотрим, кто кого!Потом солнце село, и стало темно. Из сгущающейся ночи ощутимо веяло холодом. Поежившись, Пахомов поднялся со скамейки и направился вглубь парка, туда, где не было фонарей. Он миновал карусели и полуразвалившийся туалет, из распахнутых дверей которого несло мочой и кровью. На стене красовалась кривая чуть светящаяся надпись «АЗАТОТ СОЖРАЛ ИИСУСА». Пахомов несколько раз прочел ее вслух, медленно, отчетливо, словно пробуя каждое слово на вкус: АЗАТОТ СОЖРАЛ ИИСУСА, АЗАТОТ СОЖРАЛ ИИСУСА. Покачал головой и зашагал дальше. Глаза его уже привыкали к темноте, и он начал различать деревья вокруг себя. Казалось, что между стволов движутся тени, невесомые остатки людей, гулявших здесь днем. Пахомов прислушался, но так и не смог разобрать, о чем они шепчут. Где-то впереди вдруг показался свет. Неяркий, будто приглушенный мутным стеклом, он мелькал между деревьев, и Пахомов, даже не пытаясь справиться с любопытством, поспешил на огонек. Его догадка насчет грязного стекла оказалась верна. Через несколько минут, пару раз болезненно споткнувшись о неразличимые во мраке корни, он оказался на небольшой полянке, в середине которой на траве стоял старинный жестяной фонарь, за мутными стеклами которого ровно горела оплывшая свеча. Рядом с фонарем была яма. Почти идеально круглая, около полутора метров в диаметре. Он бы ни за что не увидел ее, если бы не фонарь. Судя по всему, его здесь и оставили для того, чтобы никто не провалился. С другой стороны, если бы не фонарь, он бы ни за что не оказался здесь. В этом месте не было никаких троп, оно находилось достаточно далеко от аттракционов и кафе. Сюда вряд ли забредали люди, особенно по ночам. Пахомов взял светильник за петлю на крышке, поднял его над головой и осмотрел поляну. Разбросанная вокруг ямы сырая земля, прислоненная к ближайшему дереву ржавая лопата. Тот, кто копал, был здесь совсем недавно и мог вернуться в любой момент. Пахомов склонился над ямой. Определить ее глубину вряд ли удалось бы. Просто черный круг на фоне чуть менее черной земли. Он встал на колени на краю и опустил вниз фонарь. Свет выхватил из темноты стенки ямы, из которых тут и там торчали бледные хвостики корней. Дна не было видно. Он лег на живот, опустил фонарь еще ниже. Ничего, все те же корни. Когда он, разочарованно вздохнув, начал подниматься, в глубине ямы что-то шевельнулось. Или ему просто показалось. Игра света и тени, не больше. Пахомов сел на краю ямы, посмотрел на звезды и успел еще подумать, что завтра первым делом необходимо купить хорошей бумаги. Писать письмо мэру на чем попало не годилось. И тут он услышал голос. — Ах ты, мразь! Сидит, как ни в чем не бывало! — раздалось сзади. Пахомов обернулся. Над ним возвышался тощий мужчина в черной одежде. Хотя ночью любая темная одежда кажется черной. Он был бледен и сжимал в руках ту самую ржавую лопату. — А ну, быстро! — рявкнул хозяин ямы. — Прыгай давай! Я тебя до утра ждать не собираюсь. Пахомов попытался было возразить, но хозяин ямы замахнулся лопатой, и ему пришлось прыгнуть в яму. Смерти он не боялся, но хотел все-таки успеть поделиться с цивилизацией своим проектом, и получить по голове лопатой ему не улыбалось. Чернота приняла его беззвучно. Несколько раз он задел плечом за стену, а через несколько секунд упал на сырое дно. Теперь вверху не было видно звезд. Только тьму. Вот фонарь осветил края ямы, а мгновеньем позже появилось и лицо хозяина. — Кайся, гаденыш! — крикнул он. — Я начну закапывать, а ты должен каяться. Только громко, чтобы я слышал. Что не услышу, не считается. Что услышу и одобрю, спасет тебя от трех лопат земли. — Это Страшный Суд? — спросил Пахомов, стараясь нащупать руками хоть что-то, за что можно было уцепиться. — Нет, это журнал Мурзилка! — ответил хозяин ямы и хрипло засмеялся. — Давай, приступай, я работаю быстро. Опыта много. Сверху раздался шорох разгребаемой земли и посыпались сырые тяжелые комья. Некоторые больно ударили Пахомова по голове и лицу. — Раз! — зарычали сверху. — Я не буду ждать!Снова комья. Пахомов закрыл голову руками и запричитал:— Я не заслужил такого! Я еще не готов! Не готов! Пожалуйста! Мне нужно написать письмо!Комья продолжали валиться практически без пауз. Видимо, хозяина ямы мало интересовали письма. — Письмо мэру! — взвыл Пахомов. — Мэру!— Пиши хоть Богу! — земля сыпалась сплошным потоком. — Главное, чтоб на почте не задержали!— Прекрати! Ради Христа! Погоди секунду, дай мне сказать!— Ничего, говори. Я тебя и так слышу очень хорошо. Земля набилась Пахомову в рот и ноздри, даже в уши. Отплевываясь, он предпринял попытку выбраться самостоятельно, но не преуспел ни на йоту — не за что было ухватиться и не на что опереться. Стенки ямы мгновенно осыпались под его пальцами, и под руку не попадалось ни достаточно толстого корня, ни камня. В бессильном отчаянии он попытался подпрыгнуть, чтобы дотянуться если не до края ямы, то хотя бы до чего-нибудь твердого, но с ужасом понял, что его ноги завалены уже выше колен. Пахомов заверещал — высоким, тонким, противным голосом — но тут же получил полную лопату вонючей глины прямо в лицо и замолчал. Он набрал полные пригоршни земли и попытался выбросить ее из ямы, однако большинство вернулось обратно. — Ну? — раздалось сверху. — Мы каемся или просто издыхаем собачьей смертью?!— Хорошо! — взвизгнул Пахомов. — Хорошо! Твоя взяла! Я убил свою жену!Земля перестала сыпаться. — Так, — сказал мрачно хозяин ямы. — Продолжай... — Я убил свою жену, — Пахомов собрался с духом и заговорил быстро-быстро, боясь не успеть, боясь потерять самообладание. — Подошел к ней сзади, когда она мыла посуду на кухне, и ударил ее молотком по затылку. Она сразу упала, и большая тарелка, которую она в тот момент вытирала, разбилась на целую кучу осколков... не знаю, была ли там кровь — я сразу вышел из комнаты. Не хотел смотреть на нее мертвую. Не люблю мертвых людей... — И? — хозяин ямы словно знал, что должно последовать продолжение. — И, если все вернуть назад, я сделал бы то же самое, — Пахомов скрипнул зубами и сплюнул. — И до тебя я доберусь, тварь! И тебе я разобью башку, выбью нахрен сраные безумные мозги!Хозяин ямы сухо засмеялся:— Это не покаяние, это похвальба. Иногда сложно отличить одно от другого... И кинул следующую лопату земли. Пахомов на дне бесновался, богохульствовал и угрожал. Обещал сожрать заживо своего обидчика, почтальонов, мэра и линию горизонта. Последняя идея настолько понравилась ему, что он захохотал во все горло. Однако черная тяжелая тьма обнимала его все теснее, и он чувствовал, как внизу холодные тонкие пальцы дотрагиваются до его щиколоток, поднимаются выше, скользят по икрам и бедрам. Жена была здесь, под землей, мертвая и голодная. Пришла высказать свое мнение. Пахомов понял это в самый последний момент, за секунду до того, как острые зубы впились ему в пах. Хохот сменился истошным воплем. Он ничего не мог сделать, земли вокруг было слишком много. Она уже доходила ему до плеч, и даже пошевелить руками стало невероятно тяжело. Существо внизу, похоже, не испытывало никаких трудностей с передвижением под толстым слоем почвы. Он не мог ее увидеть, но представлял вполне ясно — бледная тощая женщина с дырой в затылке. Череп ее наполнен грунтом, а сквозь тело проросли корни. Кто еще это мог быть? Она вгрызалась в его внутренности, продвигалась вверх, пожирая Пахомова изнутри. Он продолжал кричать, пока мог. Потом земля забила рот, и крик прекратился. Еще через несколько секунд исчезло из вида лицо, и от Пахомова ничего не осталось. Хозяин ямы продолжал работать в тишине, безостановочно орудуя лопатой. Время от времени он начинал напевать какую-то старую мелодию, но постоянно сбивался и замолкал. Свеча в фонаре оплыла полностью, однако огонек продолжал гореть, цепляясь за крохотный остаток фитиля. Когда дело было сделано, и яма превратилась в аккуратный круг тщательно утоптанной земли, он мигнул пару раз и погас. В нем уже не было нужды — небо на востоке начинало светлеть. Тьма поредела, осела, разбилась на тени, медленно уползающие в траву. Оказалось, что дерево, у подножия которого была яма, стоит над обрывом, почти на самом краю. Отсюда, сверху, открывался потрясающий вид на текущую внизу реку и городские кварталы на противоположном ее берегу. Вскоре над нетронутой линией горизонта показалось солнце. Пахомов сначала долго вглядывался в него, а когда заболели глаза, отвернулся. За ночь на солнце не появилось ничего нового. Оно не заметило перемен. Пахомов прислонил лопату к дереву и, встав под самой толстой и длинной его веткой, с третьей попытки сумел перекинуть через нее свой ремень. С петлей пришлось повозиться, но в конце концов он остался доволен результатом. Пахомов еще раз взглянул на солнце, на серые воды реки. На яму. Потом сделал то, что собирался. Ветка жалобно скрипнула, но выдержала. Вокруг разгорался день.