Сбросивший кожу

Рассказ:

В детстве я очень боялся леса… Совсем малявкой я был, когда бабушка привезла меня на лето к себе, в один из ссыльных посёлков, что постепенно угасают теперь на дальнем севере нашей области. Это лето было самым сказочным летом моего детства… До сих пор в моей памяти запах пирогов из печи, пыльный чулан, полный таинственного хлама, залитая солнцем трава у ворот, чёрный от времени забор, бескрайний огород с кустами смородины и ровными рядами картохи, лесопилка и чудовищные завалы досочной обрези на краю посёлка. И лес вокруг. А точнее - тайга. Безбрежная, тёмная. Ввиду юного возраста, я избегнул непременного среди деревенской пацанвы мордобития, и сразу был принят в ребячью стаю на правах мелкой личинки. Тем боле, был не какой-нибудь залётный ****** городской - а «Евдокии Степановны внук». Целыми днями мы носились по посёлку, суя нос куда ни попадя. Как стая воронят таскали с чужих огородов чахлую морковку и зелёный лук. Играли в войну и разбойников, забытую в городе лапту, а вечерами или срывались в клуб «на кино», или жгли костёр, и, отмахиваясь от комарья и мошки, травили всякие пацанячьи байки. По большей части были это пересказы фильмов или книжек. Но были и самобытные страшилки. Про мертвецов с кладбища, что ходят возле околицы по ночам. Про проклятого сумасшедшего деда, который был охранником в лагере и убивал зэков штыком в сердце. Про татарку-колдунью, которая насылает порчу. И, конечно же, про всякую лесную нечисть - Бабку-Ёжку, Волков, Лешего, и (местная специфика) беглых Зэков-Людоедов и Секретный Объект. По наивности своей, принимал я эти байки за чистую монету, и ложась спать доло трясся под одеялом, воображая себе всякие ужасы. А однажды, вдруг, внезапно, к нам пришёл настоящий Ужас. Всё было как обычно - светлый северный вечер, пахнущий костром, печёной картохой, и сыростью. Блестящие глаза мальчишек, огоньки папирос, огни деревни. Крики ночных птиц, тёмная кромка леса поодаль, и негромкий, монотонный голос рассказчика… Мы опять разошлись за полночь. А утром, меня неожиданно разбудила бабка - узнать, не знаю ли я чего про Лёшку. Оказывается, прибежала его мать - не может найти сына. Я, заспанный, вышел во двор к тёте Наде, и честно всё рассказал - как сидели рядом у костра, как дружно разошлись по домам. К обеду стало ясно - Лёха пропал. А к вечеру уже весь маленький посёлок гудел как растревоженное осиное гнездо. Взрослые и ребятня обшаривали чердаки и сараи, прочёсывали опушку леса. Ничего. Вечером, вместо привычных посиделок у костра, мы все сидели по домам. И я отчётливо помню, как вязкий, липкий страх сгущался вокруг, неслышно бродил по пустым ночным улочкам, заглядывал в окно - пока не вернулась бабушка. С ней стало тепло и нестрашно. На следующее утро, Лёха так и не объявился. Тогда к поискам приступили уже серьёзно. Вызвали участкового из соседнего посёлка. А мужики - у кого были собаки - принялись прочёсывать лес. Третий день не принёс ничего нового - лишь слухи, догадки бурлили в посёлке. И так бы и кончился этот день ничем. Но случилось то, чего все так ждали и боялись. Нашли его не мужики с с собаками, не дяденька-милиционер с пистолетом в кобуре - на Лешкино тело наткнулись вездесущие мальчишки. Наткнулись внезапно - совсем недалеко от посёлка, в сторону реки, возле ЛЭП. Вечером парни сидели в доме у главы посёлсовета, давали показания. А вечером наша ребячья банда уже сидела у костра, возле лесопилки, и раскрыв рты слушала страшную повесть. Двое пацанов - Димон и Васька, семиклассники (по моим тогдашним понятиям уже большие дядьки) пошли по высоковольтной, прочёсывая справа и слева опушку. На Лёхино тело набрёл Димон, и сперва от страха ломанулся прочь, на просеку, громко выкрикивая Ваську. Вместе уже, чутка осмелев, они рискнули приблизиться к тому, что так напугало Димку. Да, это был Лёха. Он лежал, скрючившись как эмбрион. Кулаки его были крепко сжаты, а ступни как будто слегка вывернуты. Белёсые глаза были широко раскрыты, а зубы намертво вцепились в костяшки кулака, как будто даже мёртвый продолжал грызть свою руку. Эта картина странной и противоестественной смерти так напугала парней, что они бросились бегом в посёлок, и вернулись к телу уже в сопровождении взрослых. Я как-то ухитрился увязаться за мужиками. Сперва меня попытались гнать. Но я - шестилетний мальчишка изнемогающий от ужаса и любопытства так и тащился за всеми, прибившись в конце-концов к Ваську и Димке. Место нашли быстро - по приметной опоре ЛЭП. Но когда сунулись в лес - все оторопело замерли, глядя на странную, противоестественную картину, что открылась нам. На примятом мху лежала лишь оболочка Лёхиного тела. В прямом смысле оболочка. Грудой тряпья лежала одежа, а поодаль, как сброшенная гадючья кожа, лежала синюшная кожа, покрывавшая когда-то человеческое тело. Мне до сих пор иногда снится ночами эта кожа - мёртвая, дряблая, со смятой маской лица, скальпом коротких светлых волос, грязными перчаточками рук. В детстве я очень боялся леса… Совсем малявкой я был, когда бабушка привезла меня на лето к себе, в один из ссыльных посёлков, что постепенно угасают теперь на дальнем севере нашей области. Это лето было самым сказочным летом моего детства… До сих пор в моей памяти запах пирогов из печи, пыльный чулан, полный таинственного хлама, залитая солнцем трава у ворот, чёрный от времени забор, бескрайний огород с кустами смородины и ровными рядами картохи, лесопилка и чудовищные завалы досочной обрези на краю посёлка. И лес вокруг. А точнее - тайга. Безбрежная, тёмная. Ввиду юного возраста, я избегнул непременного среди деревенской пацанвы мордобития, и сразу был принят в ребячью стаю на правах мелкой личинки. Тем боле, был не какой-нибудь залётный ****** городской - а «Евдокии Степановны внук». Целыми днями мы носились по посёлку, суя нос куда ни попадя. Как стая воронят таскали с чужих огородов чахлую морковку и зелёный лук. Играли в войну и разбойников, забытую в городе лапту, а вечерами или срывались в клуб «на кино», или жгли костёр, и, отмахиваясь от комарья и мошки, травили всякие пацанячьи байки. По большей части были это пересказы фильмов или книжек. Но были и самобытные страшилки. Про мертвецов с кладбища, что ходят возле околицы по ночам. Про проклятого сумасшедшего деда, который был охранником в лагере и убивал зэков штыком в сердце. Про татарку-колдунью, которая насылает порчу. И, конечно же, про всякую лесную нечисть - Бабку-Ёжку, Волков, Лешего, и (местная специфика) беглых Зэков-Людоедов и Секретный Объект. По наивности своей, принимал я эти байки за чистую монету, и ложась спать доло трясся под одеялом, воображая себе всякие ужасы. А однажды, вдруг, внезапно, к нам пришёл настоящий Ужас. Всё было как обычно - светлый северный вечер, пахнущий костром, печёной картохой, и сыростью. Блестящие глаза мальчишек, огоньки папирос, огни деревни. Крики ночных птиц, тёмная кромка леса поодаль, и негромкий, монотонный голос рассказчика… Мы опять разошлись за полночь. А утром, меня неожиданно разбудила бабка - узнать, не знаю ли я чего про Лёшку. Оказывается, прибежала его мать - не может найти сына. Я, заспанный, вышел во двор к тёте Наде, и честно всё рассказал - как сидели рядом у костра, как дружно разошлись по домам. К обеду стало ясно - Лёха пропал. А к вечеру уже весь маленький посёлок гудел как растревоженное осиное гнездо. Взрослые и ребятня обшаривали чердаки и сараи, прочёсывали опушку леса. Ничего. Вечером, вместо привычных посиделок у костра, мы все сидели по домам. И я отчётливо помню, как вязкий, липкий страх сгущался вокруг, неслышно бродил по пустым ночным улочкам, заглядывал в окно - пока не вернулась бабушка. С ней стало тепло и нестрашно. На следующее утро, Лёха так и не объявился. Тогда к поискам приступили уже серьёзно. Вызвали участкового из соседнего посёлка. А мужики - у кого были собаки - принялись прочёсывать лес. Третий день не принёс ничего нового - лишь слухи, догадки бурлили в посёлке. И так бы и кончился этот день ничем. Но случилось то, чего все так ждали и боялись. Нашли его не мужики с с собаками, не дяденька-милиционер с пистолетом в кобуре - на Лешкино тело наткнулись вездесущие мальчишки. Наткнулись внезапно - совсем недалеко от посёлка, в сторону реки, возле ЛЭП. Вечером парни сидели в доме у главы посёлсовета, давали показания. А вечером наша ребячья банда уже сидела у костра, возле лесопилки, и раскрыв рты слушала страшную повесть. Двое пацанов - Димон и Васька, семиклассники (по моим тогдашним понятиям уже большие дядьки) пошли по высоковольтной, прочёсывая справа и слева опушку. На Лёхино тело набрёл Димон, и сперва от страха ломанулся прочь, на просеку, громко выкрикивая Ваську. Вместе уже, чутка осмелев, они рискнули приблизиться к тому, что так напугало Димку. Да, это был Лёха. Он лежал, скрючившись как эмбрион. Кулаки его были крепко сжаты, а ступни как будто слегка вывернуты. Белёсые глаза были широко раскрыты, а зубы намертво вцепились в костяшки кулака, как будто даже мёртвый продолжал грызть свою руку. Эта картина странной и противоестественной смерти так напугала парней, что они бросились бегом в посёлок, и вернулись к телу уже в сопровождении взрослых. Я как-то ухитрился увязаться за мужиками. Сперва меня попытались гнать. Но я - шестилетний мальчишка изнемогающий от ужаса и любопытства так и тащился за всеми, прибившись в конце-концов к Ваську и Димке. Место нашли быстро - по приметной опоре ЛЭП. Но когда сунулись в лес - все оторопело замерли, глядя на странную, противоестественную картину, что открылась нам. На примятом мху лежала лишь оболочка Лёхиного тела. В прямом смысле оболочка. Грудой тряпья лежала одежа, а поодаль, как сброшенная гадючья кожа, лежала синюшная кожа, покрывавшая когда-то человеческое тело. Мне до сих пор иногда снится ночами эта кожа - мёртвая, дряблая, со смятой маской лица, скальпом коротких светлых волос, грязными перчаточками рук. Как пустой пакет из-под мусора. Как сдутый шарик. Я отчётливо разглядел все телесные подробности, родинки, и уродливый надрыв на спине - как будто кто-то надорвал Лёху снаружи, и вынул его из кожи вместе с мясом и костями. Но что было странно - ни капли крови, ни клочка плоти не было рядом с этим кожаным мешком. Как будто мертвец, бабочкой из кокона, вылупился из собственного тела, и пропал. И очень странно повела себя собака, бывшая с нами. Лайка испуганно жалась к своему хозяину. Скулила. А когда взрослые принялись осматривать всё кругом - вырвалась от хозяина и сбежала. Нас с мальчишками, от греха подальше, взрослые пинком отправили прочь. И мы, вусмерть перепуганные, бежали не останавливаясь до деревни. К вечеру мы вроде бы и отошли от увиденного. Вечером, когда ребятня собралась возле костра, парни были в центре внимания, и важно пыхая папироской, расписывали всю картину в деталях. Но - чувствовалось, им не по себе. А я и вовсе сник. Эта мёртвая кожа, эта одежда - всё мерещилось мне как наяву. В конце-концов я от напряжения разревелся, и меня отвели к бабушке. Потом настал новый день. И ещё один. Но мой светлый, зелёный мир необратимо изменился. Стало тусклым солнце. Тревожными сновидения. Над посёлком как будто сгустился пропитанный слухами и догадками липкий сумрак. А вокруг - безмолвный, страшный, чёрной стеной стоял вечный и бескрайний Лес. Бабушка моя заметила перемену, случившуюся со мной, и поскорей увезла меня в город, к матери. Лишь там, в городской суете я начал приходить в себя. Ночные страхи оставили меня. Перестал сниться Лёха (вернее то, что осталось от него). Я как будто стал сильнее и взрослей. Но, с тех пор я начал бояться леса. Страх этот со временем утих - когда я стал старше, и научился разбираться в хитросплетениях лесных тропинок, голосах птиц, деревьях и травах. Но опаска, ощущение неведомого не отпускали меня в лесу никогда. И однажды, судьба вернула меня туда, откуда начались все мои страхи. И я там встретил другой ужас - уже не детский, настоящий. Но это уже другая история, о которой никому лучше не знать…