Рассказ:
Я работаю патологоанатомом в областной больнице. Работа, простите за каламбур, не пыльная и, можно даже сказать, сезонная. Область у нас небольшая; за исключением областного центра – та еще глушь, сплошь разворованные колхозы да вымирающие деревушки. Так что жмурики до меня доходят нечасто, в основном старички весной и осенью да забулдыги деревенские, окончательно спивающиеся, видать, в сезон депрессий и безделья. Зато летом у нас красота: зелень, речушки- ручейки, цветы, пчелки, бабочки. Просто рай земной, первозданная природа, глаз радуется.
Как только подсыхает земля и «в поля» можно добраться без трактора, начинают наезжать дачники, городские родственники местных жителей. Деток привозят, и оставляют на летние каникулы на попечение бабушек-дедушек да тетушек-дядюшек. Но это, я считаю, они зря так легкомысленно. Дети сейчас совсем городские, расслабленные, привыкшие к благам цивилизации и к огромным блестящим яблокам из магазина; думают, что все безопасно вокруг, как дома, внимательно осмотренное и подготовленное к употреблению любящими родителями. А местный люд – он такой, совсем другой закалки. Выросли-то у земли, и ко всему привычные. Да и дел летом по горло: курей, свиней покорми, воды принеси, козу подои, за детишками и не углядишь. Вот они и жрут все подряд, кто на спор, кто на интерес, кто по дурости. А потом приводят их в больницу: вот, с горшка второй день не слезает и все грядки заблевал.
Об этом часто идут разговоры в ординаторской.
- Сааань, смотри, какая! – новенькая терапевт Марина подмигнула мне и показала на край распахнутой форточки. – Ишь, здоровая! А ты видел когда-нибудь такие крылья?
Я посмотрел туда, куда указывал ее изящный пальчик, и внутренне содрогнулся. По оконной раме неспеша вышагивала крупная бабочка с крыльями неравномерного цвета гематомы. Отвратительное, жуткое создание. Со мной, наверное, многие не согласятся, но вы когда-нибудь были летом в большой теплице? Бабочки, эти тупые создания, влетают туда, бьются в полупрозрачный полиэтилен, заставляя трепетать его под напором крыльев и упругих телец; бьются, ища выхода, и не находят его, и рассыпаются в своих панических конвульсиях. И вся земля между кустами помидоров усеяна изорванными, высохшими от жары крыльями и иссыхающимися тельцами. Вы рассматривали их тельца? Плотные, мохнатые, тяжелые. Вызывающие животное отвращение сами по себе и на контрасте с изящными разноцветными крыльями. Вы когда-нибудь держали бабочку за крылья и смотрели, как это уродливое создание шевелит лапками и таращит на вас огромные выпученные глаза?
Я уже видел эти сизые с разводами крылья, да и не я один. Они появились года четыре назад, говорят, по всей области. Местные, было, испугались: мол, пожрут капусту, но ущерба урожаю так и не случилось, и земледельцы успокоились. Единственное, что досаждало – кладки этих созданий были повсюду, где свойственно и где нет, и нужно было внимательно смотреть, прежде чем отправить что-то в рот прямо с грядки.
Маринка симпатичная. Жизнерадостная, веселая девушка. Но не хабалка, как наши, местные, да и я ей, кажется, по душе. Выхожу на перекур – бежит за мной, истории рассказывает, смеется над моими глупыми шутками. И смотрит, пронзительно так, с задорным прищуром. Неделю назад перед концом дежурства напрямик предложила выбраться как-нибудь в город, погулять. Говорит – не была там толком, интересно. На днях поехали. Погода чудесная, нагулялись вдоволь. Когда расставались, она прямым текстом мне – мол, давно такого не чувствовала, Сань. У меня от тебя как будто бабочки в животе.
А сегодня она не вышла на работу. И позвонить, узнать, что случилось, некогда – с утра очередного привезли.
Мальчишка, лет семи, дачников сын. На заплаканном застывшем личике выражение ужаса и боли, а живот – сплошная гематома. Внутри кровавое месиво, будто органы искромсаны обоюдоострым ножом-бабочкой в лоскуты. Родители еще не знают, отдыхают на каких-то тропических островах, и родня никак не может дозвониться.
Он такой не первый, за последние годы было уже несколько случаев. Почти все не местные, почти все дети, иногда взрослые. Все происходит всегда одинаково, в считанные минуты. Несчастных скручивает жестокий приступ боли, и добивает внутреннее кровотечение и разрыв селезенки, желудка и кишечника. Их привозят сразу ко мне, я набираю четыре года назад записанный в личный мобильный номер, и на задний двор больницы подъезжают «газели» без опознавательных знаков, чтобы забрать мертвецов в другую больницу. Я пишу липовый отчет для руководства и «забываю» о случившемся.
А вечером привезли Марину. Люди, у которых она снимала комнатку, услышали безумный крик и прибежали на помощь, но было уже поздно. Марина со вчерашнего вечера жаловалась на недомогание, ночью ее похоже сильно тошнило. Потому и на дежурство не вышла. Я не стал звонить. Я должен был сделать это сам. Я знал, что именно увижу и знал, что так же, как и в прошлый раз, никому об этом не расскажу. Я работаю патологоанатомом в областной больнице. Работа, простите за каламбур, не пыльная и, можно даже сказать, сезонная. Область у нас небольшая; за исключением областного центра – та еще глушь, сплошь разворованные колхозы да вымирающие деревушки. Так что жмурики до меня доходят нечасто, в основном старички весной и осенью да забулдыги деревенские, окончательно спивающиеся, видать, в сезон депрессий и безделья. Зато летом у нас красота: зелень, речушки- ручейки, цветы, пчелки, бабочки. Просто рай земной, первозданная природа, глаз радуется.
Как только подсыхает земля и «в поля» можно добраться без трактора, начинают наезжать дачники, городские родственники местных жителей. Деток привозят, и оставляют на летние каникулы на попечение бабушек-дедушек да тетушек-дядюшек. Но это, я считаю, они зря так легкомысленно. Дети сейчас совсем городские, расслабленные, привыкшие к благам цивилизации и к огромным блестящим яблокам из магазина; думают, что все безопасно вокруг, как дома, внимательно осмотренное и подготовленное к употреблению любящими родителями. А местный люд – он такой, совсем другой закалки. Выросли-то у земли, и ко всему привычные. Да и дел летом по горло: курей, свиней покорми, воды принеси, козу подои, за детишками и не углядишь. Вот они и жрут все подряд, кто на спор, кто на интерес, кто по дурости. А потом приводят их в больницу: вот, с горшка второй день не слезает и все грядки заблевал.
Об этом часто идут разговоры в ординаторской.
- Сааань, смотри, какая! – новенькая терапевт Марина подмигнула мне и показала на край распахнутой форточки. – Ишь, здоровая! А ты видел когда-нибудь такие крылья?
Я посмотрел туда, куда указывал ее изящный пальчик, и внутренне содрогнулся. По оконной раме неспеша вышагивала крупная бабочка с крыльями неравномерного цвета гематомы. Отвратительное, жуткое создание. Со мной, наверное, многие не согласятся, но вы когда-нибудь были летом в большой теплице? Бабочки, эти тупые создания, влетают туда, бьются в полупрозрачный полиэтилен, заставляя трепетать его под напором крыльев и упругих телец; бьются, ища выхода, и не находят его, и рассыпаются в своих панических конвульсиях. И вся земля между кустами помидоров усеяна изорванными, высохшими от жары крыльями и иссыхающимися тельцами. Вы рассматривали их тельца? Плотные, мохнатые, тяжелые. Вызывающие животное отвращение сами по себе и на контрасте с изящными разноцветными крыльями. Вы когда-нибудь держали бабочку за крылья и смотрели, как это уродливое создание шевелит лапками и таращит на вас огромные выпученные глаза?
Я уже видел эти сизые с разводами крылья, да и не я один. Они появились года четыре назад, говорят, по всей области. Местные, было, испугались: мол, пожрут капусту, но ущерба урожаю так и не случилось, и земледельцы успокоились. Единственное, что досаждало – кладки этих созданий были повсюду, где свойственно и где нет, и нужно было внимательно смотреть, прежде чем отправить что-то в рот прямо с грядки.
Маринка симпатичная. Жизнерадостная, веселая девушка. Но не хабалка, как наши, местные, да и я ей, кажется, по душе. Выхожу на перекур – бежит за мной, истории рассказывает, смеется над моими глупыми шутками. И смотрит, пронзительно так, с задорным прищуром. Неделю назад перед концом дежурства напрямик предложила выбраться как-нибудь в город, погулять. Говорит – не была там толком, интересно. На днях поехали. Погода чудесная, нагулялись вдоволь. Когда расставались, она прямым текстом мне – мол, давно такого не чувствовала, Сань. У меня от тебя как будто бабочки в животе.
А сегодня она не вышла на работу. И позвонить, узнать, что случилось, некогда – с утра очередного привезли.
Мальчишка, лет семи, дачников сын. На заплаканном застывшем личике выражение ужаса и боли, а живот – сплошная гематома. Внутри кровавое месиво, будто органы искромсаны обоюдоострым ножом-бабочкой в лоскуты. Родители еще не знают, отдыхают на каких-то тропических островах, и родня никак не может дозвониться.
Он такой не первый, за последние годы было уже несколько случаев. Почти все не местные, почти все дети, иногда взрослые. Все происходит всегда одинаково, в считанные минуты. Несчастных скручивает жестокий приступ боли, и добивает внутреннее кровотечение и разрыв селезенки, желудка и кишечника. Их привозят сразу ко мне, я набираю четыре года назад записанный в личный мобильный номер, и на задний двор больницы подъезжают «газели» без опознавательных знаков, чтобы забрать мертвецов в другую больницу. Я пишу липовый отчет для руководства и «забываю» о случившемся.
А вечером привезли Марину. Люди, у которых она снимала комнатку, услышали безумный крик и прибежали на помощь, но было уже поздно. Марина со вчерашнего вечера жаловалась на недомогание, ночью ее похоже сильно тошнило. Потому и на дежурство не вышла. Я не стал звонить. Я должен был сделать это сам. Я знал, что именно увижу и знал, что так же, как и в прошлый раз, никому об этом не расскажу. Чтобы меня не посчитали сумасшедшим. Чтобы не лишиться работы, с таким трудом найденной, чтобы, чтобы, чтобы… А, да черт с ним.
Я сделал надрез по центру гематомы, в которую превратился ее живот. Ткани разошлись, и из кровавого месива на меня выпорхнула стая бабочек с неравномерно сизыми крыльями.