Ненависть. Проба пера

Рассказ:

Она сидела на простеньком деревянном стуле из ИКЕИ, привязанная за грудь, живот, ноги и руки. Голова её упала на грудь, и из угла брови на лоб стекала кровь. Она была без сознания. Я стоял в противоположном углу комнаты, там, куда не добирался свет одинокой лампочки, свисавшей с длинного провода, в середине потолка, и терпеливо ждал. Ждал, пока эта мразь придёт в себя. Наконец, её ресницы дрогнули. Она едва приоткрыла правый глаз – левый полностью исчез под слоем запёкшейся крови – и тихо застонала. На миг мне стало жаль её, пробудился внутренний порыв отпустить женщину на свободу. Но секунду спустя этот порыв угас. Я знал, что эта баба никогда не выйдет из этого подвала живой. Женщина едва смогла приподнять голову, чтобы оглядеть место, в которое попала. И, если бы я был незаинтересованным третьим лицом, я посоветовал бы ей не смотреть. Ей не понравился мой подвал. Очень не понравился. На подсознательном уровне она уже знала, для чего свисают с потолка эти крюки на толстых цепях, для чего прямо под ней канализационная решётка и как именно будут использоваться эти начищенные до блеска орудия на громадных столах по краям помещения. Из её мерзкой глотки вырвался слабый стон. - Пожалуйста... - просипела она своим мерзким писклявым голоском. – Пожалуйста... - Заткнись, - рявкнул я, выйдя из тени и мгновенно раскрыв свою личность. Около десяти секунд оба мы молчали. Она с нарастающим ужасом смотрела мне в глаза, я с нарастающим гневом смотрел на её шею. Я ненавижу этого человека. Я ненавижу её всем своим сердцем. И сегодня она поймёт, как сильно я её ненавижу. - Лиза? - скрипнула она; голос от страха стал ещё писклявее и противнее моему чувствительному музыкальному слуху. – Я... я не понимаю... - Заткнись, - ещё более угрожающим тоном прошипел я и сделал шаг навстречу своей рабыне. – Заткнись, или я вырву твои голосовые связки, гадкая женщина. - Отпусти меня! – заверещала она, пытаясь выбраться из пут. Напрасно, кстати. Уж я умею завязывать узлы. – Что ты творишь?! Отпусти меня немедленно!Я вытащил из кармана чёрный керамбит и, подойдя к ней вплотную, приставил идеально заточенное лезвие к её глотке. - Если не заткнёшься, я тебе позвоночный столб перережу, - прорычал я, клацнув зубами, настолько сильно хотел уничтожить её прямо тогда. Она нервно сглотнула, смотря мне в глаза немигающим, полным ужаса и одновременно с тем презрения взглядом. Я убрал нож от её кожи и сделал шаг назад, оглядывая орудия будущей пытки внимательно и почти любовно. - Лиз, прошу тебя, - пропищала Гадкая Женщина. – Не делай глупостей. - Завались. Живо. На этот раз она замолчала надолго. Я с трепетом оглядел ножи, клещи, шприцы и склянки с различными жидкостями, провёл пальцем по свисающим с потолка крюкам – они мелодично отозвались ржавым звоном – и, прищурившись, повернулся лицом к своей пленнице. Я хотел рассказать ей всё, как всегда делают злодеи в голливудских фильмах. Только я знал, что в этот раз всё будет немного иначе. Добрую пленницу не успеют спасти. Да и не добрая она вовсе, а просто кровососущая мушка, которая испоганила мне нервную систему. Типичный антигерой. И потому, силой мысли придвинув к себе стул, я опустился в него и, опершись локтями о колени, улыбнулся этой Гадкой Женщине прямо в лицо. - Знаешь, почему ты здесь? – прошипел я, чувствуя, как во мне нарастает гнев. Мой голос задрожал, но далеко не от страха быть пойманным. – Я тебе расскажу. Я расскажу тебе, подробно расскажу, о том, как ты целый год издевалась надо мной. Ты даже этого не замечала, Гадкая Женщина. А может и замечала, мне плевать, знаешь ли. Ты испоганила мне нервную систему, ты. Ты навсегда испортила моё представление о русской литературе. Маленькое Зло. Таких, как ты, нельзя пускать учителями в школы. Таких, как ты, нужно уничтожать. - Кто ты? Что я тебе сделала?! – к тому времени жирная блондинка со стрижкой под пятилетнюю девочку уже начинала потихоньку понимать, что ей никто не сможет помочь, и что я с ней не шучу. - Что ты сделала?! – взвился я. – Ты существуешь, вот что ты сделала! Одним своим наличием позоришь весь род людской и Землю унижаешь только тем, что ходишь по ней своими противными ножками! Ты – редкостная гадость, дорогуша. И сейчас я подробно расскажу тебе, почему. Я цокнул языком. Мне нравилось тянуть резину. Особенно, если учитывать, что меня никогда никто не сможет отвлечь. Поэтому я поудобнее устроился на стуле, закинув ногу на ногу, и фыркнул, начиная тем самым рассказ. - Ты – ограниченное, тупое, бессмысленное животное, милочка. Ты никогда не научишься смотреть «на уровень глубже», как завещал нам прекрасный учёный Эйнштейн. Тебе не дано понять природу человека, тебе не дано преподавать такую прекрасную вещь, как русский язык и литературу. Она сидела на простеньком деревянном стуле из ИКЕИ, привязанная за грудь, живот, ноги и руки. Голова её упала на грудь, и из угла брови на лоб стекала кровь. Она была без сознания. Я стоял в противоположном углу комнаты, там, куда не добирался свет одинокой лампочки, свисавшей с длинного провода, в середине потолка, и терпеливо ждал. Ждал, пока эта мразь придёт в себя. Наконец, её ресницы дрогнули. Она едва приоткрыла правый глаз – левый полностью исчез под слоем запёкшейся крови – и тихо застонала. На миг мне стало жаль её, пробудился внутренний порыв отпустить женщину на свободу. Но секунду спустя этот порыв угас. Я знал, что эта баба никогда не выйдет из этого подвала живой. Женщина едва смогла приподнять голову, чтобы оглядеть место, в которое попала. И, если бы я был незаинтересованным третьим лицом, я посоветовал бы ей не смотреть. Ей не понравился мой подвал. Очень не понравился. На подсознательном уровне она уже знала, для чего свисают с потолка эти крюки на толстых цепях, для чего прямо под ней канализационная решётка и как именно будут использоваться эти начищенные до блеска орудия на громадных столах по краям помещения. Из её мерзкой глотки вырвался слабый стон. - Пожалуйста... - просипела она своим мерзким писклявым голоском. – Пожалуйста... - Заткнись, - рявкнул я, выйдя из тени и мгновенно раскрыв свою личность. Около десяти секунд оба мы молчали. Она с нарастающим ужасом смотрела мне в глаза, я с нарастающим гневом смотрел на её шею. Я ненавижу этого человека. Я ненавижу её всем своим сердцем. И сегодня она поймёт, как сильно я её ненавижу. - Лиза? - скрипнула она; голос от страха стал ещё писклявее и противнее моему чувствительному музыкальному слуху. – Я... я не понимаю... - Заткнись, - ещё более угрожающим тоном прошипел я и сделал шаг навстречу своей рабыне. – Заткнись, или я вырву твои голосовые связки, гадкая женщина. - Отпусти меня! – заверещала она, пытаясь выбраться из пут. Напрасно, кстати. Уж я умею завязывать узлы. – Что ты творишь?! Отпусти меня немедленно!Я вытащил из кармана чёрный керамбит и, подойдя к ней вплотную, приставил идеально заточенное лезвие к её глотке. - Если не заткнёшься, я тебе позвоночный столб перережу, - прорычал я, клацнув зубами, настолько сильно хотел уничтожить её прямо тогда. Она нервно сглотнула, смотря мне в глаза немигающим, полным ужаса и одновременно с тем презрения взглядом. Я убрал нож от её кожи и сделал шаг назад, оглядывая орудия будущей пытки внимательно и почти любовно. - Лиз, прошу тебя, - пропищала Гадкая Женщина. – Не делай глупостей. - Завались. Живо. На этот раз она замолчала надолго. Я с трепетом оглядел ножи, клещи, шприцы и склянки с различными жидкостями, провёл пальцем по свисающим с потолка крюкам – они мелодично отозвались ржавым звоном – и, прищурившись, повернулся лицом к своей пленнице. Я хотел рассказать ей всё, как всегда делают злодеи в голливудских фильмах. Только я знал, что в этот раз всё будет немного иначе. Добрую пленницу не успеют спасти. Да и не добрая она вовсе, а просто кровососущая мушка, которая испоганила мне нервную систему. Типичный антигерой. И потому, силой мысли придвинув к себе стул, я опустился в него и, опершись локтями о колени, улыбнулся этой Гадкой Женщине прямо в лицо. - Знаешь, почему ты здесь? – прошипел я, чувствуя, как во мне нарастает гнев. Мой голос задрожал, но далеко не от страха быть пойманным. – Я тебе расскажу. Я расскажу тебе, подробно расскажу, о том, как ты целый год издевалась надо мной. Ты даже этого не замечала, Гадкая Женщина. А может и замечала, мне плевать, знаешь ли. Ты испоганила мне нервную систему, ты. Ты навсегда испортила моё представление о русской литературе. Маленькое Зло. Таких, как ты, нельзя пускать учителями в школы. Таких, как ты, нужно уничтожать. - Кто ты? Что я тебе сделала?! – к тому времени жирная блондинка со стрижкой под пятилетнюю девочку уже начинала потихоньку понимать, что ей никто не сможет помочь, и что я с ней не шучу. - Что ты сделала?! – взвился я. – Ты существуешь, вот что ты сделала! Одним своим наличием позоришь весь род людской и Землю унижаешь только тем, что ходишь по ней своими противными ножками! Ты – редкостная гадость, дорогуша. И сейчас я подробно расскажу тебе, почему. Я цокнул языком. Мне нравилось тянуть резину. Особенно, если учитывать, что меня никогда никто не сможет отвлечь. Поэтому я поудобнее устроился на стуле, закинув ногу на ногу, и фыркнул, начиная тем самым рассказ. - Ты – ограниченное, тупое, бессмысленное животное, милочка. Ты никогда не научишься смотреть «на уровень глубже», как завещал нам прекрасный учёный Эйнштейн. Тебе не дано понять природу человека, тебе не дано преподавать такую прекрасную вещь, как русский язык и литературу. Поняла меня? Вместо того, чтобы прививать нам, детям, любовь к своему предмету, ты уничтожаешь всякие наши попытки полюбить тебя и то, что ты ведёшь. И хотя бы потому, что ты не способна своим куриным мозгом понять это, делает тебя наитупейшей Гадкой Женщиной из всех, что мне доводилось убивать. И поверь: так как я выделяю тебя, как НАИТУПЕЙШУЮ, тебе достанется куда больше, чем твоим предшественникам. - Господи... - простонала она. – Ты больная!- Закрой пасть, - хладнокровно прорычал я сквозь зубы. – Закрой свой поганый рот и не смей говорить, пока я не дам тебе слова. Так вот, о чём я? ах, да. Ты корова. Тупая, бестолковая, бессмысленная, абсолютно ничего не понимающая корова. И единственное, на что ты ещё способна – это обучать детей правильно ЕГЭ сдавать. Которое в реальном мире никому, кроме таких неудачников, как ты, не нужно. Да будет тебе известно, милочка – люди, умеющие правильно выражаться, правильно читать и писать, смогут сдать адекватный экзамен по русскому языку, если потребуется. А всю твою прогнившую насквозь систему ЕГЭ и ГИА пора отменить к чёртовой бабушке. И расстрелять к той же бабушке всех тех, кто будет выступать за сохранение данной системы. Ты – один из винтиков гигантской системы оболванивания нации. Ты – редкостная дура, считающая себя лучше, чем твои ученики. А с какого, прости, перепуга? Почему ты лучше меня, например? Потому что тебе жить меньше осталось, потому что ты раньше коньки откинешь? Сколько там тебе – пятьдесят? Пятьдесят пять? И только за то, что твоя мамаша раздвинула ноги не в девяносто девятом, а на сорок лет раньше, мне теперь тебя уважать? Или ты какая-то невероятно умная, а? Если считаешь себя гением, спешу разочаровать – ты тупее пластикового стаканчика. - Какая мерзость... - О да, милая – ты одна сплошная мерзость. С чего ты вдруг решила, что твой русский – как предмет – важнее, чем, например, моя физика? И с какого рожна ты вдруг решила, что я – физмат, женщина, физмат! – должна интересоваться ЕГЭ по литературе? Да мне на твою литературу, глупая ты женщина... впрочем, и сама понимаешь. Ну, неужели это не понятно? Если я захочу побольше узнать о творчестве Островского, ты будешь последняя, кого я начну расспрашивать! Это ясно, как божий день. Если ты думаешь, что меня реально волнует, о чём пьеса «Гроза», спешу расстроить – ты в жизни так не ошибалась... хотя нет. Твоей самой крупной ошибкой было спровоцировать меня. Довести своим бессмысленным поведением и ограниченным сознанием до такого состояния. Поверь, Гадкая Женщина, я не хотел этого делать. До последнего убеждал себя, что вот-вот, и ты изменишься. Поймёшь, что мы, ученики, такие же люди, как и ты, и достойны твоего уважение ничуть не меньше, чем твои собственные дети. Ах, да, забыл, у тебя же нет детей... Я засмеялся. - Конечно, откуда у такой, как ты, может быть достойный муж? Мужчины выбирают женщин, а не ходячие тумбочки с пустой башкой и висячей грудью. Впрочем, сейчас не об этом. Так и быть, я не стану затрагивать аспекты твоей личной жизни, хотя мог бы надавить на твои самые больные места. Знаешь, это даже доставило бы мне более удовольствие, чем все те слова, что я тебе говорил. Но я не закончил. Я искренне считаю, что ты заслужила всё это. Твоим несправедливым отношением ко всем нам, своей эгоцентричностью и равнодушием, своей безграничной глупостьюи хроническим кретинизмом. О, да, Женщина, ты всё это заслужила... теперь я хочу рассказать тебе, что я сделаю с тобой. И поверь – на деле это будет намного ужаснее, чем на словах. Я поднялся на ноги, всё ещё держа в руках керамбит. Она смотрела на меня полными ужаса глазами. Наконец, до этой Гадкой Женщины дошло, что я не шучу. Что это не розыгрыш и не ток-шоу, где за стенами прячутся операторы и ведущий с глупым лицом. Нет. Это реальная жизнь. И в ней нет той романтики, которая тебе так нравилась во всём том литературном шлаке, что ты заставляла нас читать. - Видишь этот керамбит? – прорычал я, ловя кайф от каждого звука, от каждой интонации в моём голосе. – Это прекрасно заточенное округлое лезвие. Холодным оружием оно не считается, так как клинок по длине меньше девяти сантиметров. Говоря иными словами, я мог носить его везде, где мне хотелось. – Я сделал паузу, наблюдая за её реакцией. Потом широко улыбнулся. – И ты даже не представляешь, сколько раз я уже должен был уничтожить тебя. И сколько раз твою жалкую жизнь спасал пресловутый случай. Она тяжело сглотнула. Видимо, осознание трезвило её, не давало скатиться в панику. Она держалась, надеялась на чудо. Господи, как же она ошибается... - В первый раз помешал один телефонный звонок. Ты была в школьном туалете. Помнишь? Конечно, ты не помнишь этого. Мало ли, у кого звонит телефон в толчке. Это была отвратительная мелодия какого-то дапстепа. Плохо сшитого. Я стоял в соседней кабинке на сливном бочке и готовился уже перегнуться через перегородку, чтобы перерезать тебе горло. И тут услышал эту мелодию. Тогда я понял, что есть свидетель, быстро смыл и вышел из туалета раньше, чем это сделала ты. Учительница начала смутно что-то припоминать. Да, тогда она напугалась неожиданно заигравшей мелодии, эхом отражавшейся от кафельного потолка и стен. - Второй раз мне помешал Емельян Шестаковский. Помнишь его? Думаю, да – он тебе плешь проел дополнительными вариантами из ЕГЭ. Замучал тебя даже сильнее, чем я. За что ему спасибо, кстати – если уж что, все улики выведут на этого дурака. Что ж... он просто хотел пересдать тебе какую-то тему. Я не помню даже, какую. Ты сидела одна в кабинете, а я стоял за окном, на четвёртом этаже, в мороз, с этим самым керамбитом в руке. Я стоял и незаметно приподнимал щеколду, чтобы открыть окно. И уже почти прыгнул внутрь, кстати, когда он постучал. Постучал и тут же вошёл. Я спрятался. А он, сам того не зная, спас тебе жизнь. В третий раз я решил отравить тебя. По моим расчётам, ты должна была попасть в больницу с ожогом желудка. И там-то я точно до тебя добрался бы. А потом, по нелепой случайности, ту баночку содовой, которую должна была выпить ты, взял на работу твой отец. Она резко рванула с места и проехала ножками стула по железной решётке канализационного люка. - Ты! – заверещала она, брызжа слюной. – Он умер в больнице, не приходя в сознание, от ожога желудка! У него открылась язва, чёртова ты психопатка!- Да-да-да, я слышал эту печальную историю, - с хладнокровным выражением лица проскрипел я. – Мне так жаль. - Ты будешь гореть в аду! – прорычала женщина. - Не буду, - равнодушно отозвался я. – А вот твой ад совсем скоро начнётся. Сначала я расскажу тебе, как после трёх неудачных попыток убить тебя решил уничтожить всю твою семью. Отца твоего я убил случайно – хотя, в принципе, до него я рано или поздно добрался бы, но не суть. Твоя мама... кажется, сердечный приступ? Бедная женщина решила пойти ночью на кухню, попить водички. А там я стою. Ну, в своём истинном облике. Она побелела вся, бедная, схватилась за грудь и мягко так на пол осела. - Господи, умри! – завопила моя жертва, тщетно пытаясь выпутаться из верёвок и царапая ногтями подлокотники. – Гори в аду! Надеюсь, ты сгоришь в аду, слышишь?!- Потом была твоя сестра, - я смерил её злорадствующим взглядом. – Я кое-что сделал с её тормозами в машине. Банально, зато действенно. В утешение хочу сказать тебе, что она умерла быстро. Чем я был несказанно расстроен. По щекам моей жертвы градом катились слёзы. Она дрожала всем телом, и я наслаждался этой дрожью. - А теперь я, наконец, расскажу тебе, что я сделаю с тобой лично, - я улыбнулся и подошёл к ней почти вплотную. – Вот этим керамбитом изуродую твоё лицо. Резать буду медленно, прорезая кожу до самого мяса. Потом начну шинковать твои руки. Сначала предплечья, затем плечи, потом кисти. Я разрежу все твои суставы, оторву ногти и засуну их тебе глубоко в твою прямую кишку, мерзкое ты существо. Та же участь постигнет твой живот, твою спину, ноги и шею. Я буду снимать с тебя кожу – не полностью, а только лоскутами, но тебе хватит и этого, обещаю. Потом я подвешу тебя на вот эти крюки. И ты будешь тут жить. Долго жить. Я буду приходить к тебе каждый день, а мучить буду по тем дням и столько времени, сколько должен был длиться наш урок, будь я твоим учеником и окажись мы в 2015 учебном году. Думаю, не стоит продолжать, верно? Зачем столько лишних слов? Предлагаю перейти к делу. Но сначала – минутка унижений. С этими словами я закрыл складное лезвие керамбита и, подойдя к ближайшему стеллажу на колёсах, взял ножницы. Медленно состригая её волосы, прядь за прядью, я сыпал их ей на лицо, точно повар, добавляющий в бульон соль, щепотку за щепоткой. Она плакала, и все её щёки были мокрыми от слёз. Волосы приклеивались к ним и кололи ей кожу. Я был не против. Когда на её голове остался только короткий ёжик, я оглядел своё творение и усмехнулся. Жирная баба-коротышка и раньше-то не была красавицей, а теперь, почти лысая, становилась похожей на огородное пугало. Я не смог удержаться и сфотографировал это чучело на полароид. - Лет через пять эти фотки полностью выцветут, - пожал плечами я, рассматривая получившуюся карточку. – Но зато их нет на электронном носителе. И я нигде не распечатывал их. Следовательно, они мои и только мои. Пусть и на пять лет. Позже я натяну здесь верёвку, в метре от твоего лица, и буду прикреплять эти фотки сюда, как напоминание о том, что ты уже пережила. Это будет забавно. Этими же ножницами я стал резать на ней одежду. Противную хлопковую кофточку в серую полоску, которую я жутко ненавидел во время учебного процесса, я вспорол с особенным удовольствием. С брюками пришлось повозиться, дабы ненароком не порезать жертву раньше времени острыми краями ножниц. Отвратительнее всего было нижнее бельё. Стоило мне срезать лифчик, как наружу выпали две отвратительные вислые груди с громадными бледными сосками, больше похожие на вымя. С трусами было ещё хуже: дабы не травмировать вас, я опущу подробности сего зрелища. Отвратительные жировые складки на животе, больше похожие на спасательные круги, старушечья грудь – это навевало на меня тоску. Я кинул её шмотки в старое алюминиевое ведро и отправил вслед за ними искру пламени, которую высек с помощью громкого щелчка пальцев. Впечатление удалось произвести сильное – женщина смотрела на меня, как на колдуна. Вещи занялись ярким огнём и впервые приятно запахли. Я выкатил из темноты большое зеркало и поставил прямо перед этой Гадкой Женщиной, так, чтобы она могла видеть себя целиком. Потом встал позади неё и щёлкнул наше с ней отражение на полароид. - Эта фотка даже лучше предыдущей, - взглянув на результат, вынес я вердикт. С этими словами прежняя карточка комком полетела вслед за кофтой, лоскутами брюк и бельём. – Что же, дорогуша. Так ты мне нравишься ещё меньше. Давай творить из тебя красавицу, да?И я вновь выдвинул лезвие керамбита. Она сопротивлялась, мотала головой из стороны в сторону и дико орала. Она верещала так, что у меня чуть барабанные перепонки не лопнули от её воплей. Я был рад, что выбрал именно этот подвал, чтобы проводить свои экзекуции, ведь здесь нас и вправду никто не найдёт. Поначалу её сопротивление едва удавалось побороть – всё же в теле шестнадцатилетней девушки я был намного слабее, чем в своём истинном облике. Но превращаться я не спешил. Решил оставить это на десерт. Когда её щеки, лоб, виски и подбородок были изрезаны сотней тонких глубоких полос, из которых ручьями лилась кровь, я, наконец, оставил её в покое. Вытерев лезвие ножа остатками брюк под её задом, я ласково убрал его обратно в карман и осмотрел своё творение. Кровь лилась вперемешку со слезами, и я осознал, что осуществление плана придётся слегка отложить. Ибо не очень-то выносливой оказалась эта Гадкая Женщина. - На сегодня всё, - не скрывая разочарования заявил я и услышал жалобный стон вперемешку со стоном облегчения. – Сделаю-ка фоточку на память. Ты не против, красавица?И вновь снимок нашего с ней отражения. Моё лицо скрывает голубого цвета полароид. Её лицо скрывает толща крови и свисающих лоскутов кожи. Зрелище превосходное. Я подписал обе фотографии и положил их на хирургический столик возле стеллажа с инструментами. Скоро, может, создам для них альбом. Набрав в шприц немного жидкости из самой большой склянки, я сделал ей укол в предплечье и подумал, что совсем скоро у неё не останется живого места на теле, и придётся вливать ей эту жидкость прямо так, в раны. Это рассмешило меня. Конечно, нет. Я специально оставлю участок кожи, в который буду колоть ей лекарство. - Спи, моя радость, усни, - пропел я, поднимаясь по узкой лестнице к железной двери, ведущей прочь из подвала. – В морге погасли огни... - Шаги мои эхом раздавались в холодном помещении. Ещё бы, я же в берцах. – Трупы на полках лежат... - она вновь начала стонать. Я мог представить её боль, но не стал – это побудило бы меня продолжить дело, а она уже не в состоянии была это выносить. – Мухи над ними жужжат... - я меньше всего хотел, чтобы она упала в обморок во время пытки. Это как заснувшая во время секса девушка – ничего приятного. – С полочки капает гной... - я дошёл до самой двери и просунул в замочную скважину ключ. Механизм возмущённо лязгнул и принял инородный предмет. – Пахнет протухшей кишкой... - дверь с противным скрипом открылась. Я шагнул за пределы комнаты. – Спи моя радость, усни... - выключив в подвале свет, я обернулся и сквозь небольшую щель между дверным проёмом и дверью, прежде, чем запереть Гадкую Женщину в полнейшей темноте на целую ночь, прошептал конец песенки: - ... скоро там будешь и ты. Последним звуком, что донёсся до моего слуха до того, как я закрыл дверь, был душераздирающий вопль отчаяния. И он исходил из мёртвой тьмы подвала. Оттуда, где я оставил свою жертву до следующего урока.