Конец Кошмарам

Рассказ:

Нежная музыка разливалась над стоянкой сородичей Гэла, перемешиваясь с дымом от костра, и уходила в темнеющее небо. Женщин и детей племени разместили поближе к огню, чтобы защитить от ночных хищников и холодного ветра, который отнимал пальцы, носы, уши, а после - и жизнь. Голые стволы деревьев безучастно нависали над небольшой группкой замерзших и оголодавших бедолаг. Закутавшись в шкуры, они тряслись от холода, перебирали истощенными конечностями, пытаясь подтянуться поближе к огню, что пожирал влажные, неподатливые ветки и редкие куски коры - животные ободрали все в этих лесах, покинув их навсегда. Вот уже три дня на пути племени не встречалось ни единой живой твари. Груди матерей опустели и повисли плоскими мешочками, отощавшие мужчины щеголяли натянутой на ребрах и позвоночнике кожей. Несмотря на холод, шкуры мельчали с каждым днем - промерзшая почва не рождала ни корешков, ни ягод, птицы, казалось, облетали стороной тропу племени - приходилось греть дубленую кожу на костре и жевать до боли в челюстях. Брат Гэла - вождь Аал - хранил молчание вот уже несколько дней, лишь поднимался с рассветом на ноги, кличем будил соплеменников и с тупым упорством отправлялся в путь. Вот уже много дней им на пути не встречалось других племен, у которых можно было бы обменять еду на оружие и украшения, но Гэл внутренне радовался этому. Кто знает, на что способны иные общины, встреть они истощенных путников в этих бесплодных землях. Уже не раз охотники натыкались на человеческие кости, сохранившие на себе следы зубила. Со страхом в сердце брат вождя думал о том, что если этой ночью кто-то из сородичей умрет - о захоронении никто даже не помыслит. Губы Гэла стерлись до крови о костяную флейту, но он продолжал играть, глядя, какими беззаботными и счастливыми глазами на него смотрит сестра - Эа, позабывшая ненадолго о кошмарной участи, следующей за племенем по пятам. Розовое морозное утро вновь подняло ослабших и истощенных людей с места стоянки. Вперед, за солнцем, туда, где вода не превращается в лед, где деревья не трескаются от холода, где есть еще дичь и ягоды. Аал шагал впереди всех, огромный, как пещерный медведь, он вдохновлял остальных на этот безнадежный поход. На его плечах покоилась Эа, слишком ослабевшая, чтобы идти самостоятельно. «Не будь она сестрой вождя, осталась бы там, у кострища. Или еще хуже…» - размышлял Гэл, глядя на безвольно покачивающуюся на могучем плече брата головку. Раздался клич - Аал отдавал команду охотникам отправиться на поиски добычи. Гэл, взяв на изготовку копье, нырнул вместе с троицей других тощих мужчин в гущу леса. Вот уже несколько дней подряд они возвращались без наживы, но почему-то в это утро у Гэла было предчувствие, что ему повезет. Он быстро отстал от излишне шумной группы и свернул в сторону — вглубь леса, против солнца. Теперь, когда люди ушли, звери могли вернуться к кострищу в поисках поживы - там он их и достанет. И действительно, невдалеке от потухших углей в промерзшей земле виднелось углубление в форме копыта. Одно-единственное, но не зря Гэл считался лучшим следопытом в племени. Внимательно осматривая округу, он находил царапины от клыков на деревьях, пахучие лужи в снегу и маленькие бурые шарики. Следы вели куда-то вверх и, продираясь через бурелом, Гэл ни на мгновение не задумывался о том, что будет делать, когда окажется со зверем один на один. Сильные запахи мочи и мускуса были первым, что он заметил. Лишь после, когда тяжелое дыхание послышалось всего в шаге от Гэла, он понял, что все это время забирался в логово огромного шерстистого кабана. Разъяренный хряк рвался сквозь ветки, ломая мелкие деревца, словно тонкие прутики. Тяжело всхрапывая и яростно повизгивая, огромный зверь жаждал добраться до чужака, посягнувшего на его территорию. Гэлу, оказавшемуся в плену бурелома остался лишь один путь к отступлению - вверх, на холм. Взбираясь по стылой земле, он резал пятки и ладони в кровь, а за спиной тяжело ворочался в густом кустарнике вепрь - добыча, ставшая охотником. Вскарабкавшись на вершину холма, Гэл принял боевую стойку и выставил перед собой копье. Кабан, почуяв угрозу, так же осторожно, неторопливо перебирал копытцами, взбираясь наверх. Лишь вопрос времени, когда у разъяренного создания кончится терпение, и оно изо всех сил рванется на охотника, вспорет ему клыками живот и затопчет насмерть тяжелыми копытами. Ужас в сердце Гэла мешался с чувством облегчения, когда он осознавал, что вместо долгой и мучительной смерти от голода его ждет простая и быстрая. Невпопад вспомнилась Эа - ее маленькие ручки, обнимающие шею брата и светлая, беззаботная улыбка. Почему-то отчаянно захотелось жить. Ноги принялись отступать сами, делая шаг за шагом, пока одна из них чуть не провалилась. Оглянувшись, Гэл увидел, что снег за его спиной осыпался, открыв огромную круглую яму прямо посреди холма. Нежная музыка разливалась над стоянкой сородичей Гэла, перемешиваясь с дымом от костра, и уходила в темнеющее небо. Женщин и детей племени разместили поближе к огню, чтобы защитить от ночных хищников и холодного ветра, который отнимал пальцы, носы, уши, а после - и жизнь. Голые стволы деревьев безучастно нависали над небольшой группкой замерзших и оголодавших бедолаг. Закутавшись в шкуры, они тряслись от холода, перебирали истощенными конечностями, пытаясь подтянуться поближе к огню, что пожирал влажные, неподатливые ветки и редкие куски коры - животные ободрали все в этих лесах, покинув их навсегда. Вот уже три дня на пути племени не встречалось ни единой живой твари. Груди матерей опустели и повисли плоскими мешочками, отощавшие мужчины щеголяли натянутой на ребрах и позвоночнике кожей. Несмотря на холод, шкуры мельчали с каждым днем - промерзшая почва не рождала ни корешков, ни ягод, птицы, казалось, облетали стороной тропу племени - приходилось греть дубленую кожу на костре и жевать до боли в челюстях. Брат Гэла - вождь Аал - хранил молчание вот уже несколько дней, лишь поднимался с рассветом на ноги, кличем будил соплеменников и с тупым упорством отправлялся в путь. Вот уже много дней им на пути не встречалось других племен, у которых можно было бы обменять еду на оружие и украшения, но Гэл внутренне радовался этому. Кто знает, на что способны иные общины, встреть они истощенных путников в этих бесплодных землях. Уже не раз охотники натыкались на человеческие кости, сохранившие на себе следы зубила. Со страхом в сердце брат вождя думал о том, что если этой ночью кто-то из сородичей умрет - о захоронении никто даже не помыслит. Губы Гэла стерлись до крови о костяную флейту, но он продолжал играть, глядя, какими беззаботными и счастливыми глазами на него смотрит сестра - Эа, позабывшая ненадолго о кошмарной участи, следующей за племенем по пятам. Розовое морозное утро вновь подняло ослабших и истощенных людей с места стоянки. Вперед, за солнцем, туда, где вода не превращается в лед, где деревья не трескаются от холода, где есть еще дичь и ягоды. Аал шагал впереди всех, огромный, как пещерный медведь, он вдохновлял остальных на этот безнадежный поход. На его плечах покоилась Эа, слишком ослабевшая, чтобы идти самостоятельно. «Не будь она сестрой вождя, осталась бы там, у кострища. Или еще хуже…» - размышлял Гэл, глядя на безвольно покачивающуюся на могучем плече брата головку. Раздался клич - Аал отдавал команду охотникам отправиться на поиски добычи. Гэл, взяв на изготовку копье, нырнул вместе с троицей других тощих мужчин в гущу леса. Вот уже несколько дней подряд они возвращались без наживы, но почему-то в это утро у Гэла было предчувствие, что ему повезет. Он быстро отстал от излишне шумной группы и свернул в сторону — вглубь леса, против солнца. Теперь, когда люди ушли, звери могли вернуться к кострищу в поисках поживы - там он их и достанет. И действительно, невдалеке от потухших углей в промерзшей земле виднелось углубление в форме копыта. Одно-единственное, но не зря Гэл считался лучшим следопытом в племени. Внимательно осматривая округу, он находил царапины от клыков на деревьях, пахучие лужи в снегу и маленькие бурые шарики. Следы вели куда-то вверх и, продираясь через бурелом, Гэл ни на мгновение не задумывался о том, что будет делать, когда окажется со зверем один на один. Сильные запахи мочи и мускуса были первым, что он заметил. Лишь после, когда тяжелое дыхание послышалось всего в шаге от Гэла, он понял, что все это время забирался в логово огромного шерстистого кабана. Разъяренный хряк рвался сквозь ветки, ломая мелкие деревца, словно тонкие прутики. Тяжело всхрапывая и яростно повизгивая, огромный зверь жаждал добраться до чужака, посягнувшего на его территорию. Гэлу, оказавшемуся в плену бурелома остался лишь один путь к отступлению - вверх, на холм. Взбираясь по стылой земле, он резал пятки и ладони в кровь, а за спиной тяжело ворочался в густом кустарнике вепрь - добыча, ставшая охотником. Вскарабкавшись на вершину холма, Гэл принял боевую стойку и выставил перед собой копье. Кабан, почуяв угрозу, так же осторожно, неторопливо перебирал копытцами, взбираясь наверх. Лишь вопрос времени, когда у разъяренного создания кончится терпение, и оно изо всех сил рванется на охотника, вспорет ему клыками живот и затопчет насмерть тяжелыми копытами. Ужас в сердце Гэла мешался с чувством облегчения, когда он осознавал, что вместо долгой и мучительной смерти от голода его ждет простая и быстрая. Невпопад вспомнилась Эа - ее маленькие ручки, обнимающие шею брата и светлая, беззаботная улыбка. Почему-то отчаянно захотелось жить. Ноги принялись отступать сами, делая шаг за шагом, пока одна из них чуть не провалилась. Оглянувшись, Гэл увидел, что снег за его спиной осыпался, открыв огромную круглую яму прямо посреди холма. Из жутковатого зева веяло теплом и какой-то «неправильностью». Кабан, увидев, что враг отвернулся, яростно взвизгнул и рванул с места, прямо на своего противника. В последнюю секунду Гэл, глядя прямо в налитые кровью глаза зверя, нашел путь к спасению. Повернувшись спиной к разъяренному животному, охотник прыгнул с места, вложив этот прыжок всю свою силу. Спиной он уже чувствовал тяжелое, горячее дыхание собственной смерти, а пятки опалило дуновение бездны, разверзшейся у него под ногами. Проломив острый, режущий наст, Гэл приземлился в обжигающе-холодный снег и замер в ожидании. Но нет, не ударились в спину тяжелые копыта, не текла вязкая слюна на волосы, не рвали острые клыки нежную плоть. Позади лишь раздавался жалобный, пронзительный визг. Отдышавшись, Гэл подполз к самому краю бездны и заглянул внутрь. Глубоко, в самом низу пещеры было светло как днем - огромные блестящие пластины отражали свет и самого кабана, приумножая и искажая его многократно. Кабан уже издыхал. Переломанные конечности выгибались под немыслимыми углами, ощерившись торчащими из плоти костями, но Гэл видел, что животное погибает не от ранений. Шерсть сползала с огромной, вздутой туши слоями, обнажая пузырящееся, словно на костре мясо. Глаза несчастного создания потеряли целостность и теперь стекали по меняющей очертания морде. Грозный вепрь опростался из всех отверстий - из пасти его вытекали кишки, а пятачок покрывался какими-то стремительно растущими опухолями. Руки Гэла почти потеряли чувствительность от холода, голова болела от прилившей крови, а он все продолжал смотреть вниз, на то, как могучий властитель лесов превращается в окровавленный скелет в луже из собственной плоти и внутренностей. Лишь когда весь кабан растекся по сверкающему, будто водная гладь в солнечный день дну пещеры, Гэл осознал, что все это время он не переставал кричать от чудовищности разворачивающейся перед ним сцены. С трудом взяв под контроль разъезжающиеся ноги, он поднялся, выпрямился и совершенно по-новому взглянул на окружающий его мир. Он уже видел, как его отец разлагался заживо после ранения в ногу, он видел, как его мать истекает кровью, даруя жизнь его сестре, он видел, как люди сгорают заживо на кострах и как младенцев оставляют в снегах беспомощно верещать в ожидании смерти. Но Гэл не мог даже помыслить, что живое существо может без видимых причин превратиться в лишенную формы лужу. Уже на спуске с холма он услышал какие-то попискивания. Раздвинув ветки кустарника, Гэл обнаружил неглубокую нору, в которой копошились голые розовые подсвинки. Он протянул руки к поросятам, и те принялись тыкаться пятачками в его пальцы, приняв их за соски матери. Схватив животных в охапку, Гэл радостно побежал обратно к сородичам, на путь, где лес был не так густ. Простые вещи сложились в его сознании, вытекли одна из другой, сформировавшись в новую мысль, элементарную, первобытную, как сама стихия. Жертва — и дары. Его рот беспорядочно двигался, подбирая новое слово для этого явления. И слово это было:- Бог!Откуда-то издали раздался хищный голодный вой. Можно было подумать на собаку, но было в этом яростном, первобытном звуке что-то человеческое. Изломанные, уродливые тени посыпались с потолка, точно омерзительные перезревшие плоды. Вулко безразлично оглядывал жутких ампутантов, падающих на кафель с влажными шлепками. - Ты же не думал, что я не подготовился к подобному? - устало оглядывал клоун подползающих тварей. - Ты о чем? - Глассман по-птичьи вертел головой, по привычке пытаясь увидеть источник звука. Стефан с ужасом наблюдал за рваными, резкими движениями тварей. Изорванные уродливые лица со следами зубов плотоядно принюхивались, глаза, лишенные век яростно вращались в поисках цели. - Не прикидывайся, я об этих…! - толстяк брезгливо кивнул на одну из фигур, что уже приземлила загнивающую культю в лужу кофе. - Осторожно! - запоздало выкрикнул Малыш, когда тварь неожиданно проворно прыгнула на грудь Стеклянному. Тот свалился на пол вместе со стулом, его руки беспорядочно шарили по татуировкам на груди, но натыкались на мельтешащие конечности и щелкающие зубы. Следом на слепца прыгнули еще с десяток жутких калек. Голые кости, торчащие из обрезанных конечностей скользили в темной жиже из кофе и крови, пока твари тащили упирающегося Глассмана куда-то к выходу из вокзала, погребенного под ампутантами. Раздался громкий щелчок. Вскочивший было с места Вхлицкий вдруг дернулся, покачнулся и опустился лицом прямо в свои склянки. Его голова развалилась, будто гнилая тыква. - Не упускай ее из виду! - раздалось из-под утекающей прочь груды тел, - Я не важен, важны только люди!- Да, мой мышонок, останься с нами! - раздался все тот же поддельный женский голос из дряблого рта клоуна, а где-то на границе слуха комариным писком прорывался чей-то еще, бархатный, теплый, говорящий с толстяком в унисон. Серая фигурка, скрючившаяся у полки с журналами принялась разворачиваться, выкручиваться и медленно поползла по направлению к Малышу. - Розария, детка, прикрой нас! И разбуди остальных — пусть поедят с дороги! А нам предстоит долгий разговор…- Отличный выстрел, Златовласка!- Благодарю. Это его задержит, - ответил Вольфсгрифф, откладывая винтовку с сторону. С громким щелчком забрало шлема опустилось, и лицо Вальтера исчезло под черным хромированным железом. Внешняя челюсть угрожающе поблескивала многочисленными зазубринами и крючьями. - Значит, этот — твой?- Да, - раздался в ответ искаженный динамиком голос. - Тогда — приятного аппетита! - ухмыльнулся Каниль, демонстрируя свой жуткий, острозубый оскал, - Эй, Валт, знаешь, что стоить дарить безруким детям на Рождество?- Просвети меня, - даже микрофон не скрывал раздражения в голосе координатора. - Это неважно! - крикнул Пес, съезжая с холма на теле своего мерзкого слуги, используя того на манер сноуборда, - Они все равно не смогут открыть подарки-и-и!- Увидимся по ту сторону Бездны! - бросил Вальтер своим соратникам, и за спиной у него заревели турбины, закрепленные на экзокостюме. Синее пламя вырвалось из сопел и координатор, окруженный клубами дыма торпедой рванул в сторону вокзала. - Ну что, девочки, стажерчик на нас! - ощерился Лодырь под маской, - Давно мечтал попробовать, каков он на вкус!Бьянка презрительно взглянула на едока, после чего перевела взгляд вверх, ему за спину. Мауэр как раз успел обернуться, когда Карга обрушил тяжелый кевларовый налокотник ему на череп. Из поезда вытекло что-то огромное, черное, похожее на грязный моток слипшихся волос, вытащенный из слива ванной. Гадкая масса вспухала, пульсировала, разрастаясь в размерах. Ни Вулко, ни Мать, казалось, не обращали внимания на эту уродливую дрянь, пока тончайшие вездесущие нити опутывали их конечности, лица, лезли в ноздри, уши и рот. Оба лишь сосредоточенно смотрели на Малыша — уродливый клоун своим единственным, слезящимся глазом, и Мать — лишенная зрения, она, тем не менее, пронзительно сверлила Стефана бледной гладкой плотью. - Что за…? - Земмлер попытался покинуть резко сужающийся радиус этой омерзительной черноты, но споткнулся о толстый перекрученный канат липкой дряни. Обернувшись, он обнаружил целую стену вихрящихся нитей у себя за спиной. Его крик заглушили мгновенно набившиеся в глотку грязные, воняющие канализацией волосы. Застревая в зубах, щекоча небо, они наполняли Стефана изнутри, растворяясь маслянистой жижей. Тонкие иглы протыкали зрачки, обматывались вокруг шеи и запястий, стягивали, скручивались, завязывались в узлы, поглощая Малыша целиком. Весь мир вокруг погрузился в черное вязкое болото.