Дневники Нефелимы

Рассказ:

18 декабря, 1825 г. Сегодня (на удивление) такое же, как и вчера (и позавчера и даже месяц назад). Мой брат Дориан не дает мне и шагу из дома ступить без его позволения. Мама никогда нам не говорила, что отец был военным. Оказывается у него целая коллекция всякого оружия. Откуда здесь такие странные пистолеты. Они почти не издают звуков, попадают точно в цель с невероятного расстояния. Иногда я даже сожалею, что Дориан нашел их. Он с утра до вечера «работает». Мне ничего не остается, как... просто сидеть и ждать. За дверью раздались тяжелые шаги и я побежала отрывать дверь. Каждый день страх того что я больше не увижу Дориана рвал мое сердце на куски. И возвращение моего старшего брата ослабляла его, но не позволяла забыть, что завтра все повторится вновь. 25 декабря. 1825 г. Дориан сегодня еле добрался до дома. Из его простреленной груди рекой лилась кровь. Я неумело вытащила пулю и перебинтовала рану. Это даже немного меня обрадовало, ведь сомнений нет - раненым он не пойдет сражаться. Но утром он стоял передо мной, держа в руках две кружки чая. (Что я заметила не сразу, ведь в глаза мне бросилась вещь, которой на Дориане не было - бинт. И снова сутки ужасного ожидания). 27 декабря. 1825 г. Что-то происходит! Дориан почти со мной не разговаривает. Утром, когда я просыпаюсь, на моем столе стоит чешка чая, но самого Дориана нигде нет. Вечером он возвращается, простите, «никакой». Как животное набрасывается на мясо (причем иногда сырое или даже не свежее). Засыпает прямо на софе в гостиной, не снимая грузную одежду. Он словно озверел и с того момента дольше часа в день я не видела своего брата. 29 декабря. 1825 г. Пора разобраться, что происходит! Дориан не говорит со мной и не смотрит на меня, не ест, только пьет литрами воду. Вчера он вернулся очень поздно, его одежда была изрешечена и испачкана, словно он искупался в грязи. Только сейчас я заметила бакенбарды, добавляющие его двадцати пяти еще лет десять. Он назвал меня женщиной и потребовал накрывать на стол, а когда я отвела его на кухню, где уже стоял ужин, он ударил меня по лицу, увидев картофель по-французски и множество разных закусок и потребовал мясо. Я выполнила его заказ, но больше терпеть не было сил, ночью, когда Дориан храпел на грязной софе, я ушла из дома, взяв с собой только тебя, дневник. (***) я не знаю, что произошло, только боль в спине и падение. Проснулась я в темном помещении, которое еле-еле освещали две свечи (судя по всему, расставлены в противолежащих углах комнаты). Я не знаю какой сегодня день. Да и знать не хочется, хочется только кушать. Вдруг дверь, находящаяся между двумя клетками, открылась и закрылась снова. Как только она закрылась, те свечи погасли, но комната все же оставались гореть два зеленых огонька. Они перемещались и с каждым негромким стуком становились все ближе ко мне, иногда исчезая. Наконец мой глаза привыкли к тьме и я смогла понять, что передо мной стоит человек, моргая кошачьими глаза. Раздалось звучание бьющегося металла, создающие тихою симфонию чередуя то громкие, то тихие звуки. Но вмиг эта симфония остановилась, заменившись на монотонные щелчки замка. Человек подошел к стене и включил освещение. Свет конечно «таким уж ярким» не был, но он неистово злил меня. Передо мной стоял парень лет двадцати с ключами в руках. У него были светло (или скорее ярко) зеленые глаза. Он указал мне рукой в сторону двери и я пошла к ней. Только скрипнули петли, на мои глаза упал яркий белый луч и я отскочила назад к клетке. Наконец этот светильник окончательно вывел меня из себя. Я решительно подошла нему и раздавила стеклянную форму рукой. За спиной, у двери кто-то захлопал в ладоши. И это был точно не тот парень с горящими глазами. 4 марта. 1825 г. Генерал Фемойс сказал, что моя кровь (как и кровь Дориана) уникальна. И это невероятная находка встретить двоих представителей Божественных. До сих пор не понимаю, что это значит. Но брат не перестал меняться, его плавный нежный тенор стал грубым басом. Он не подпускал меня к себе. А моя сила и слух становились острее, движения быстрее и грациознее. То, что покрывало тело моего брата (когда-то походившее на шерсть) стало пухом, (мягким словно вата). Радоваться мне или плакать я не знала. Ведь с самого моего появления здесь я ни разу не видела настоящего солнечного света. Мне сказали, что если все пройдет успешно, мы с Дорианом станем первыми такими. Какими он не сказал и что будет, если все пойдет «не успешно» тоже. 18 апреля. 1825 г. Сегодня Тот Самый день. Сегодня-либо сделает нас «такими», либо убьет. После того, что происходит с моим братом, я согласна на все, лишь бы с ним все было хорошо. То-то раньше на меня навеивали страх две абсолютно одинаковые комнаты с гигантскими стеклянными круглыми «гробами», висящими в воздухе и проводами, торчащими из них. С каждой из этих комнат должна начаться наша новая жизнь. Но то, что я запомню навсегда - это боль. 18 декабря, 1825 г. Сегодня (на удивление) такое же, как и вчера (и позавчера и даже месяц назад). Мой брат Дориан не дает мне и шагу из дома ступить без его позволения. Мама никогда нам не говорила, что отец был военным. Оказывается у него целая коллекция всякого оружия. Откуда здесь такие странные пистолеты. Они почти не издают звуков, попадают точно в цель с невероятного расстояния. Иногда я даже сожалею, что Дориан нашел их. Он с утра до вечера «работает». Мне ничего не остается, как... просто сидеть и ждать. За дверью раздались тяжелые шаги и я побежала отрывать дверь. Каждый день страх того что я больше не увижу Дориана рвал мое сердце на куски. И возвращение моего старшего брата ослабляла его, но не позволяла забыть, что завтра все повторится вновь. 25 декабря. 1825 г. Дориан сегодня еле добрался до дома. Из его простреленной груди рекой лилась кровь. Я неумело вытащила пулю и перебинтовала рану. Это даже немного меня обрадовало, ведь сомнений нет - раненым он не пойдет сражаться. Но утром он стоял передо мной, держа в руках две кружки чая. (Что я заметила не сразу, ведь в глаза мне бросилась вещь, которой на Дориане не было - бинт. И снова сутки ужасного ожидания). 27 декабря. 1825 г. Что-то происходит! Дориан почти со мной не разговаривает. Утром, когда я просыпаюсь, на моем столе стоит чешка чая, но самого Дориана нигде нет. Вечером он возвращается, простите, «никакой». Как животное набрасывается на мясо (причем иногда сырое или даже не свежее). Засыпает прямо на софе в гостиной, не снимая грузную одежду. Он словно озверел и с того момента дольше часа в день я не видела своего брата. 29 декабря. 1825 г. Пора разобраться, что происходит! Дориан не говорит со мной и не смотрит на меня, не ест, только пьет литрами воду. Вчера он вернулся очень поздно, его одежда была изрешечена и испачкана, словно он искупался в грязи. Только сейчас я заметила бакенбарды, добавляющие его двадцати пяти еще лет десять. Он назвал меня женщиной и потребовал накрывать на стол, а когда я отвела его на кухню, где уже стоял ужин, он ударил меня по лицу, увидев картофель по-французски и множество разных закусок и потребовал мясо. Я выполнила его заказ, но больше терпеть не было сил, ночью, когда Дориан храпел на грязной софе, я ушла из дома, взяв с собой только тебя, дневник. (***) я не знаю, что произошло, только боль в спине и падение. Проснулась я в темном помещении, которое еле-еле освещали две свечи (судя по всему, расставлены в противолежащих углах комнаты). Я не знаю какой сегодня день. Да и знать не хочется, хочется только кушать. Вдруг дверь, находящаяся между двумя клетками, открылась и закрылась снова. Как только она закрылась, те свечи погасли, но комната все же оставались гореть два зеленых огонька. Они перемещались и с каждым негромким стуком становились все ближе ко мне, иногда исчезая. Наконец мой глаза привыкли к тьме и я смогла понять, что передо мной стоит человек, моргая кошачьими глаза. Раздалось звучание бьющегося металла, создающие тихою симфонию чередуя то громкие, то тихие звуки. Но вмиг эта симфония остановилась, заменившись на монотонные щелчки замка. Человек подошел к стене и включил освещение. Свет конечно «таким уж ярким» не был, но он неистово злил меня. Передо мной стоял парень лет двадцати с ключами в руках. У него были светло (или скорее ярко) зеленые глаза. Он указал мне рукой в сторону двери и я пошла к ней. Только скрипнули петли, на мои глаза упал яркий белый луч и я отскочила назад к клетке. Наконец этот светильник окончательно вывел меня из себя. Я решительно подошла нему и раздавила стеклянную форму рукой. За спиной, у двери кто-то захлопал в ладоши. И это был точно не тот парень с горящими глазами. 4 марта. 1825 г. Генерал Фемойс сказал, что моя кровь (как и кровь Дориана) уникальна. И это невероятная находка встретить двоих представителей Божественных. До сих пор не понимаю, что это значит. Но брат не перестал меняться, его плавный нежный тенор стал грубым басом. Он не подпускал меня к себе. А моя сила и слух становились острее, движения быстрее и грациознее. То, что покрывало тело моего брата (когда-то походившее на шерсть) стало пухом, (мягким словно вата). Радоваться мне или плакать я не знала. Ведь с самого моего появления здесь я ни разу не видела настоящего солнечного света. Мне сказали, что если все пройдет успешно, мы с Дорианом станем первыми такими. Какими он не сказал и что будет, если все пойдет «не успешно» тоже. 18 апреля. 1825 г. Сегодня Тот Самый день. Сегодня-либо сделает нас «такими», либо убьет. После того, что происходит с моим братом, я согласна на все, лишь бы с ним все было хорошо. То-то раньше на меня навеивали страх две абсолютно одинаковые комнаты с гигантскими стеклянными круглыми «гробами», висящими в воздухе и проводами, торчащими из них. С каждой из этих комнат должна начаться наша новая жизнь. Но то, что я запомню навсегда - это боль. А доктор Роздер сказала, что мне следует превозмочь боль, если я хочу прожить свою вечность безо всяких фобии, как прошлые образцы. (Думаю, Дориану они сказали тоже самое). 30 апреля. 1825 г. Мое имя Роберт Фемойс. И я надеюсь, что ты проснешься, Джина Блек. Если я не застану тебя, то помни главное... А главное лишь то, что я люблю тебя, Нефелима. Это твое новое имя, ибо ты единственная Божественная дочь. Сомневаюсь, что твой брат будет нам помощником. Дориан не желает быть Нефелимом, он сам выбрал себе имя Рефаим. И по расчетам Эллы Роздер, ты, любовь моя, должна была пробудиться за несколько дней раньше Дор... Рефаима. 1 мая. 1825 г. Я не хочу, что бы моя сестра видела меня таким. Я больше не тот (даже не тот Дориан, который посмел поднять руку на это прекрасное создание). Я монстер, чудовище. И единственно чего хочу - это убивать и в первую очередь Фемойса. Это он со мной сделал. Прости, Джина, прости меня. Сегодня на рассвете я сделаю то, что должен. И буду выше Фемойса. (Спасибо тебе, сестренка, что научила принимать правильные решения). 2 мая. 1825 г. Холод - это то, что я почувствовала, когда проснулась. Меня встретил Роберт, весь запыхавшийся с одеялом в руках. Он окутал меня в него и, обхватив за плечи, повел Роздер. Она осмотрела меня, что-то сделала с моей кровью и, кивнув, сказала: «Все в норме! Ты можешь идти, Нефелима». Меня удивило, то, как она меня назвала и я спросила Роберта, он ответил, что с этого дня мое имя Нефелима (мне, если честно, было все равно). Я помчалась в выделенную мне и Дориану комнату. На второй кровати сидело существо. Черное, покрытое перьями. Оно не смотрело на меня, лишь сидела на кровати Дориана, у него был высокий рост, золотисто-серые губы блестящие на солнце и два крыла. Только зверь поднял на меня свои кроваво-красные глаза полные отчаяния и грусти, я поняла, кто сидит передо мной. Дориан поднялся и подбежал ко мне с невероятной скоростью, он хотел обнять меня, но почему-то остановился. Вместо него я продолжила этот жест и сама потянусь к нему. Дориан, не ожидая такого от меня, быстро вдохнул и положили горячие руки мне на спину. 3 мая. 1825 г. (Рефаим) Все равно! Джина не станет терпеть монстра! Это ничего не меняет. 3 мая. 1825 г. Вот почему Рефаим такой скрытный, вот почему молчит. Он боится, что я отрекусь от него. Как я могла не заметить две лишние страницы в дневнике. Мой брат собирается покончить с собой. Где он?4 мая. 1825 г. Нет! Он не мог так со мной поступить! Я искала его везде от кухонь до офисов, позабыв о крыше. Он... Он... Мертв... 5 мая. 1825 г. О никакой силе не может быть и речи, если она так грустит о смерти этого существа. В аду ему самое место. Но теперь нужно пробудить силу в Нефелиме. А она всеми способами замыкается. Значит пора крайних тем. Из-за этого я даже немного сожалею о смерти Рефаима, он бы тут пригодился. Ну что я не найду кого в жертву науке принести?8 мая. 1825 г. Роберт привел ко мне доктор Роздер, она плакала. А Фемойс толкал ее ко мне в комнату и выстрелил Элле в шею. Она крикнула и обмякла в его руках, а на ее белую блузку полилась кровь. Он кинул тело к моим ногам и крикнул: «Пей!». Я не поняла, что он имеет в виду и вопросительно на него уставилась. Он поднял тело на воротник и подтянул к кровати, заляпав кровью белую простыню. Роберт обхватил меня за шею и прислонил мои губы к ране. Я отстранилась от них и вытерла кровь с губ, лишь капля попала мне на язык, но вкус его не сравнить ни с чем, радом с ней в прах рассыпалась скорбь и я прижала к губам Эллу, разрывая зубами кожу. Мне захотелось больше и больше и чем дольше я «пила Эллу», тем голоднее становилась. И я сейчас я ясно хотела попробовать на вкус Роберта. Я хотела пить, но не умереть, нужно было действовать глобально и безвозвратно. Хотя даже такого я не ожидала. Я отбросила холодное, белое тело на пол и прижалась губами к губам Фемойса и прокусила в них маленькую дырочку и когда он понял, что я хочу от него, потянулся за револьвером, но руки его был крепко прижаты моими к стене. Стук сзади - кто-то вошел, но мне все равно, далеко он все рано не уйдет. В плечо воткнулось что-то острое. Сознание предательски меня покинуло. 8 мая. 1825 (Роберт Фемойс) Я этого не хотел, но рас такова судьба, сегодня же проект Божественное дитя закрыт и все до единого доказательства о его существовании будут сожжены (в прямом смысле). (***) Я не знаю, сколько времени прошло, но когда я проснулась, вокруг была одна зола да доски, я лежала связанная в «стеклянном гробу». От веревок было избавиться легко и стекло уже давно потеряло свою прочность. Я поднялась и ничего не мешало мне закончить свой план. Я осмотрела все здание, но комнаты отличались только количеством пыли, пепла и сгоревших досок. В одной комнате лежал черный скелет, когда-то являвшийся Эллой Роздер, в горстке мусора блестело что-то квадратное. Я подняла, это был мой дневник, на отмеченной странице с завернутым углом было написано «Гори в аду!» Я выбралась из здания, держа священную книгу в руках. Вокруг гигантские дома и картины на каждом шагу. Какой-то несчастный сказал мне, что это 2012 год. Что ж, следует привыкнуть к этому. 4 сентября 2013 г. Жизнь идет своим чередом (почти у всех жителей этого города). В Нью-Кеймол многое поменялось и появилось много того, о чем мне следует узнать. Как хорошо, что те дураки на той секретной базе забыли, что сами сделали супер-стекло от-всего-защитным. И с этого дня эта книга твоя, дитя мое. И если ты читаешь мой дневник, то новая жизнь уже идет за тобой. Теперь тебе принадлежит история моей жизни. Ибо смерть моя настанет от любви и ты продолжишь бессмертный род. Но помни, что это наш вечный секрет или судьба создала еще один цветок, распуститься которому не суждено.