Фарш

Рассказ:

Трудно поверить, что когда-то я любил этот город. Правда, любил. Искренне. В детстве каждый двор казался островом, царством со своими правителями и рыцарями, легендами и диковинами. Я жил на своем островке, и тот постепенно становился мне мал. Я знал, что здесь есть те, кого стоит опасаться, — злодеи и чудовища. Но всегда были и те, кто мог меня защитить. Я давно не живу там. Квартиру родители продали, чтобы перебраться в район получше. Тогда мы думали, что есть районы получше. Тогда преступность и падение нравов казались чем-то временным. Отец говорил, что жизнь движется по спирали, вот и наступил очередной тяжелый этап, который нужно просто переждать. Мой отец много чего повидал. Он рассказывал мне о последнем десятилетии двадцатого века, я был слишком маленьким, чтобы что-нибудь помнить. Казалось, темные времена прошли, но затем мрак вновь надвинулся. Девять лет назад я похоронил родителей, но чертов «этап» все не кончается… Если жизнь движется по спирали, то эта спираль уходит вглубь до самого ада. То, что люди стали злыми и жалкими, — это не самое страшное. А вот то, что появляется на улицах, иногда по ночам, а порой среди бела дня… то, что вызвано пороком, то, что кормится им и плодится в нем, вся эта чертовщина — вот это страшно. И я вижу, как с каждым годом город проваливается все глубже. Конечно, родители не были рады, когда я подал документы в институт МВД. Преддипломную практику я проходил в прокуратуре, надеясь позже работать там же. Но не сложилось. Меня приютил один из РОВД. Тогда родители окончательно расстроились, считая, что пагубная среда сломает меня. Они оказались и правы, и нет. Много чего было в моей жизни: и водка, и наркотики, и должностные преступления. Но сломала меня не окружающая среда, а всего-то один случай. Четыре года прошло, а я помню этот тупой звук ударившейся головы об стол, помню ледяную женскую кисть у себя на коленях, помню завывание Ангельских труб на кухне, помню тошнотворный запах…А раньше — да, я любил этот город. В темноте пискнул магнитный замок, я толкнул тугую металлическую дверь и вышел наружу. На улице уже стемнело, в ноздри впился морозный воздух. К вечеру температура упала ниже ноля, напомнив, что на дворе декабрь. Я сунул в рот сигарету и пошел к припаркованной у подъезда служебной машине. Внутри дремал Марат, наш водитель. Я постучал. Он встрепенулся, опустил стекло и спросил:— Поехали?— Не, там еще писанина, следак только приехал…— А ты чего?— Дай прикурить. Марат вытащил зажигалку, чиркнул кремнем и поднес к моему лицу. Я глубоко затянулся. Задрал голову; сквозь желтоватый свет уличного фонаря на меня таращилось иссиня-черное небо. Кажется, видны были звезды… Я выдохнул в них струю дыма. Моя смена закончилась сорок минут назад. — Чо там, Кирюх? — Водитель мотнул головой в сторону дома. Я пожал плечами, — Чо, в натуре, месиво?Я снова пожал плечами, потом кивнул. На самом деле я думал в этот момент о Лене. Почему с ней так сложно стало в последнее время?— Всю квартиру кровью залили. Когда вошли, темно было, а под ногами хлюпает, я думал, трубу прорвало… — Я слушал свой голос, вспоминая, какой нервной была жена, когда мы виделись утром, — Потом свет включили, а там, на полу, как будто черный паркет, блестящий такой, и стены все измазаны…Ленка. Исхудала, а раньше все с лишним весом боролась. Полненькой она мне больше нравилась. Может, у нее климакс начинается? Или рано? Сколько ей? На полтора года меньше, чем мне. Тридцать два. Мы же молодые еще! А сексом занимаемся, как старики… В смысле — редко. Даже не каждые выходные. Нужно, как только приду домой, обнять ее, поцеловать в губы, в шею, за ушко укусить, растает же…— Сколько там трупов-то? — нарушил тишину Марат, поняв, видимо, что я не собираюсь продолжать рассказ. — Да хер его знает, кучки какие-то валяются то тут, то там. Эксперты пусть собирают такие пазлы, им за это деньги платят. Соседи говорят, в квартире жило четверо: отец, мать, пацанята — семь лет и двенадцать. Может, они там все… по углам. — Я опять замолчал. Может быть, Ленка жалеет, что за меня вышла? С моей зарплатой мы и ребенка себе не можем позволить. Хотя было время, старались. Тогда, правда, Ленка не работала, нечего было и терять. — Блевать не охота?— Кажись, привык. Мы помолчали, и это было то, что нужно. Я спокойно докурил. — Холодно! — все-таки успел сказать Марат, когда я бросил окурок и пошел к дому, пока следователь меня не хватился. Обязательно же придумает, чем меня занять. Плевать, что у меня смена закончилась. Его самого вроде как из дома выдернули. Леденцов, имени не уловил. Раньше не встречались. Значит, недавно перевели. У нас текучка постоянная. Когда я поднялся на нужный этаж и заглянул к соседям, которые вызвали полицию и у которых обосновались мы со своими бумажками, Леденцов был в бешенстве, кричал на кого-то по мобильному телефону. Трудно поверить, что когда-то я любил этот город. Правда, любил. Искренне. В детстве каждый двор казался островом, царством со своими правителями и рыцарями, легендами и диковинами. Я жил на своем островке, и тот постепенно становился мне мал. Я знал, что здесь есть те, кого стоит опасаться, — злодеи и чудовища. Но всегда были и те, кто мог меня защитить. Я давно не живу там. Квартиру родители продали, чтобы перебраться в район получше. Тогда мы думали, что есть районы получше. Тогда преступность и падение нравов казались чем-то временным. Отец говорил, что жизнь движется по спирали, вот и наступил очередной тяжелый этап, который нужно просто переждать. Мой отец много чего повидал. Он рассказывал мне о последнем десятилетии двадцатого века, я был слишком маленьким, чтобы что-нибудь помнить. Казалось, темные времена прошли, но затем мрак вновь надвинулся. Девять лет назад я похоронил родителей, но чертов «этап» все не кончается… Если жизнь движется по спирали, то эта спираль уходит вглубь до самого ада. То, что люди стали злыми и жалкими, — это не самое страшное. А вот то, что появляется на улицах, иногда по ночам, а порой среди бела дня… то, что вызвано пороком, то, что кормится им и плодится в нем, вся эта чертовщина — вот это страшно. И я вижу, как с каждым годом город проваливается все глубже. Конечно, родители не были рады, когда я подал документы в институт МВД. Преддипломную практику я проходил в прокуратуре, надеясь позже работать там же. Но не сложилось. Меня приютил один из РОВД. Тогда родители окончательно расстроились, считая, что пагубная среда сломает меня. Они оказались и правы, и нет. Много чего было в моей жизни: и водка, и наркотики, и должностные преступления. Но сломала меня не окружающая среда, а всего-то один случай. Четыре года прошло, а я помню этот тупой звук ударившейся головы об стол, помню ледяную женскую кисть у себя на коленях, помню завывание Ангельских труб на кухне, помню тошнотворный запах…А раньше — да, я любил этот город. В темноте пискнул магнитный замок, я толкнул тугую металлическую дверь и вышел наружу. На улице уже стемнело, в ноздри впился морозный воздух. К вечеру температура упала ниже ноля, напомнив, что на дворе декабрь. Я сунул в рот сигарету и пошел к припаркованной у подъезда служебной машине. Внутри дремал Марат, наш водитель. Я постучал. Он встрепенулся, опустил стекло и спросил:— Поехали?— Не, там еще писанина, следак только приехал…— А ты чего?— Дай прикурить. Марат вытащил зажигалку, чиркнул кремнем и поднес к моему лицу. Я глубоко затянулся. Задрал голову; сквозь желтоватый свет уличного фонаря на меня таращилось иссиня-черное небо. Кажется, видны были звезды… Я выдохнул в них струю дыма. Моя смена закончилась сорок минут назад. — Чо там, Кирюх? — Водитель мотнул головой в сторону дома. Я пожал плечами, — Чо, в натуре, месиво?Я снова пожал плечами, потом кивнул. На самом деле я думал в этот момент о Лене. Почему с ней так сложно стало в последнее время?— Всю квартиру кровью залили. Когда вошли, темно было, а под ногами хлюпает, я думал, трубу прорвало… — Я слушал свой голос, вспоминая, какой нервной была жена, когда мы виделись утром, — Потом свет включили, а там, на полу, как будто черный паркет, блестящий такой, и стены все измазаны…Ленка. Исхудала, а раньше все с лишним весом боролась. Полненькой она мне больше нравилась. Может, у нее климакс начинается? Или рано? Сколько ей? На полтора года меньше, чем мне. Тридцать два. Мы же молодые еще! А сексом занимаемся, как старики… В смысле — редко. Даже не каждые выходные. Нужно, как только приду домой, обнять ее, поцеловать в губы, в шею, за ушко укусить, растает же…— Сколько там трупов-то? — нарушил тишину Марат, поняв, видимо, что я не собираюсь продолжать рассказ. — Да хер его знает, кучки какие-то валяются то тут, то там. Эксперты пусть собирают такие пазлы, им за это деньги платят. Соседи говорят, в квартире жило четверо: отец, мать, пацанята — семь лет и двенадцать. Может, они там все… по углам. — Я опять замолчал. Может быть, Ленка жалеет, что за меня вышла? С моей зарплатой мы и ребенка себе не можем позволить. Хотя было время, старались. Тогда, правда, Ленка не работала, нечего было и терять. — Блевать не охота?— Кажись, привык. Мы помолчали, и это было то, что нужно. Я спокойно докурил. — Холодно! — все-таки успел сказать Марат, когда я бросил окурок и пошел к дому, пока следователь меня не хватился. Обязательно же придумает, чем меня занять. Плевать, что у меня смена закончилась. Его самого вроде как из дома выдернули. Леденцов, имени не уловил. Раньше не встречались. Значит, недавно перевели. У нас текучка постоянная. Когда я поднялся на нужный этаж и заглянул к соседям, которые вызвали полицию и у которых обосновались мы со своими бумажками, Леденцов был в бешенстве, кричал на кого-то по мобильному телефону.

— Оперуполномоченный, — полувопросительно произнес он, заметив меня и оторвавшись от трубки, — Бери еще пацанов, прочешите подъезд, двор, мусорки — все, короче. — Что ищем-то?— Как что? Ты что, дебил?! Трупы! Трупов нет! Крови на трех-четырех человек, если выжать! Чем эксперта слушал?! Беги, выполняй!Но мы ничего не нашли. Правда, у нас еще был след. Удивительная штука. Конечно, странно было бы, если бы убийца не запачкался, но слишком уж долго тянулась эта четкая вереница алых отпечатков. Вниз по лестнице до первого этажа, потом через весь двор по неглубокому затвердевшему снегу. Как будто кровь продолжала стекать по его ногам. Неужели он унес на себе все четыре тела?Мороз очень удачно схватил грязное месиво снега. Можно было рассмотреть рисунок протектора на подошве, без труда определить размер ботинка. Сорок второй. След обрывался, упершись в дорогу, гудящую десятками проезжающих машин. На другой стороне следа не было. Кинолог тоже не помог. Смешно, в США давно используют пчел-андроидов для таких дел, а мы все еще ждем парня с овчаркой. Еще через полтора часа я сдал смену и мчал домой на маршрутке. Всего три остановки, но иначе зачем нужна служебная проездная карта? Я так любил этот момент — конец рабочего дня, путь домой, мир неслышно и незримо рушится за спиной, падает с твоих плеч. И хотя чувствуешь себя до чертиков усталым, можно наконец-то выпрямить спину. Лена, Леночка… Надо купить ей цветы. Она такого от меня не ждет! Я про подарки на праздники-то забываю частенько. В автобусе я стоял у окна с левой стороны, держась за поручень, хотя в салоне хватало свободных мест. Водитель спешил, маршрутку трясло. Я смотрел на свое отражение в стекле. Потом мое внимание привлекло движение снаружи. Автобус проезжал мимо киоска, и мне показалось, будто за ним толпятся люди. Я заметил чью-то спину и руку, замахивающуюся для удара, а может быть, не видел даже этого, но картина драки уже нарисовалась в мозгу. Маршрутка перестроилась в правый ряд, за поворотом ждала моя остановка. Я вновь бросил взгляд в сторону удаляющегося киоска, и на секунду мне показалось, что я вижу кого-то… Человека, стоящего поодаль от ларька. Потом автобус повернул направо и остановился, я бросился к автоматическим дверям. Ненавижу этот город. Перебегая дорогу, я силился рассмотреть, что происходило в тени за киоском, и все больше убеждался, что там кого-то избивали. Да, трое или четверо парней били одного, его почти не было видно. Я бежал, то и дело поскальзываясь, и думал: может, окликнуть их? Черт, нужно же в отделение позвонить! Рука сжимала в кармане ксиву — единственное мое оружие. А потом я вдруг почувствовал на себе взгляд. Нет, правильнее сказать, я натолкнулся на него, как на стену. Сбавил ход. Тот человек, которого я заметил еще из автобуса. Мне оставалось метров двадцать до ларька, еще метрах в десяти впереди в свете фонаря стоял тот человек. И это было как-то неправильно, неестественно. Затем парни рванули от киоска вправо в сторону подворотни. Причем тот, кого только что избивали, побежал вместе со всеми. И я не стал их догонять, только проводил удивленными глазами и уже не спеша дошел до места драки. Поблизости не было ни души, я не заметил, куда подевался тот мужчина. Я смотрел следы, на снегу и на стене были брызги крови. Над киоском мигала вывеска, и в широких окнах было светло, но я не стал заходить внутрь. Я прошел дальше и оглядел то место, где стоял наблюдатель. Да, именно наблюдатель. Он ведь просто смотрел, как происходило избиение. Топтался на месте. Знакомый рисунок протектора, но вряд ли тот самый… Проклятый город. Я развернулся и пошел домой. За тяжелыми неразборчивыми мыслями даже не заметил, как добрел до своей «коробки». Поднял глаза асфальта. Свет из окна на девятом этаже на секунду с грел душу. Лена. Единственный человек на этой земле, которому я нужен. Рука уже искала ключи в кармане;! У подъезда копалась в сумке какая-то бабка. Я подошел и открыл тугую дверь, бабка оказалась соседкой. Мы ехали вместе в лифте, она на кого-то жаловалась, возмущалась, но я не впустил ее голос в свою голову только сдерживал довольную улыбку. — Вы уж сделайте что-нибудь с ними! — бросила мне бабка напоследок, и я пробормотал что-то утвердительное. Немного стыдно, но кажется, я не выдержу больше ни капли грязи в своей душе сегодня. Я открыл и тихонько притворил за собой дверь в квартиру, стянул ботинки и бросил как попало. На кухне было темно, а в комнате горел приглушенный свет, бормотал телевизор. Я повесил куртку на крючок и на цыпочках; двинулся туда. Лена сидела посреди кровати, скрестив, ноги, с ноутбуком. На ней были надеты только футболка, трусики да разноцветные носки. Она оторвалась от экрана и посмотрела на меня;— Привет, Кирюш. — Привет, — я улыбнулся. — Как делишки?— Да так, — выглядела она усталой. Я подошел к ней ближе, хотел обнять, но она сидела как-то неудобно для этого… Я просто присел на край постели, провел рукой по ее спине. Она опять уже смотрела в монитор. — Устала? — спросил я. — Ага, а еще отчет делать. Я дотянулся и чмокнул ее в щеку, затем встал и пошел мыть руки. На кухне меня ожидало разочарование. В кастрюле плавали холодные разварившиеся пельмени. Я подавил желание устроить жене выговор, все равно так ничего не добьешься. Но она же несколько часов уже дома, а я весь день бегаю, сигаретами питаюсь! Ладно, проехали, она устала, у нее отчет, накрылся мой секс. Нахмурившись, я выложил склизкие белесые лохмотья, оставшиеся от пельменей, в тарелку и сунул все в микроволновку. Вернулся в комнату, остановился в дверях, прислонившись к косяку. Красивая она у меня, Ленка, Леночка. Телевизор бормотал какую-то несусветную чушь, сравнивая голливудских звезд. Как она может это смотреть? Ну или слушать?— Чего так смотришь? — Она подняла на меня глаза и улыбнулась. — Как? — Я был доволен. — Как будто любишь. — Понятия не имею, о чем ты! — Я пожал плечами, карикатурно изображая удивление. Из кухни послышался протяжный писк микроволновой печи. Я развернулся и было пошел на звук, но заметил на полу в прихожей свои ботинки. Даже на коврик их не поставил, вот свинтус. Я подошел и поднял один ботинок, на линолеуме блеснул грязный след… он был темно-красного цвета. Вспомнилась та чертова квартира, залитая, будто прорвало трубу. Я же сначала туда сунулся впотьмах, но вроде бы стер потом все на улице. Ну, видимо, не все. След был такой четкий, можно рассмотреть рисунок протектора… Живот сжался от спазма. Наверное, это от голода. Надо поесть, хоть и кажется, что сейчас не смогу ничего проглотить. Но сначала убрать тут все, не дай Бог, Ленка заметит…— Ты чего, не слышишь? — крикнула Лена раздраженно. Оказывается, микроволновка вновь начала пищать, напоминая о забытых пельменях. Я пошел в ванную за половой тряпкой. Через некоторое время я погасил свет в прихожей вернулся на кухню, включил микроволновую печь ещё на минуту и просто стоял, глядя, как за темным стеклом вращается тарелка. Микроволновка громко гудела, но этот гул как будто исходил из моей головы. Резке писк. Тишина. Я открыл дверцу и достал чертовы пельмени. Потом я ел их, тыкая вилкой в расползающееся серое месиво, из которого вываливались комочки мяса. Не подумал про майонез или кетчуп, хотелось бы мне вообще ни о чем не думать. Я поморщился. В этот момент на кухню вошла Лена. — Не ешь, раз так противно! Извините, времени не было готовить! — Она поставила на плиту чайник со свистком, щелкнула зажигалкой. Плита была допотопной, газовой. — Все вкусно, я не из-за этого…— Конечно! Весь скривился, как будто отраву ешь!— Ну вообще-то можно было так не разваривать… — В чайнике зашумела, вскипая, вода. — Кирилл, знаешь!, в следующий раз сам себе вари!— Может, хватит, а?— Пришла, чтобы с тобой посидеть, чай попить, а ты все настроение испортил своей рожей!Я стиснул зубы, даже больно стало, но промолчал, Лена порывисто развернулась и ушла. Я смотрел на неаппетитные останки пельменей. Наконец взвыл чайник. Потом я принес жене чай в комнату, и мы помирились. Она извинилась за «рожу», и я тоже за что-то. Жаль, после этого ей пришлось вновь взяться за отчет. Устроившись рядом, я смотрел развлекательное шоу по телевизору. Потом как-то само собой получилось, что я лежу лицом к стене, голова увязает в мягкой подушке, веки склеились — не разомкнуть, а шизофренический голос телевизора так убаюкивает… Кто-то смотрел на меня, и это было мерзко. Внезапно я понял, что в комнате темно и тихо. Незнакомец стоял впереди в угасающем свете фонаря, наблюдал за мной. Точно так же, как наблюдал до этого за дракой. Парни заметили меня и огромными неловкими летучими мышами метнулись прочь от киоска. Цветочного киоска. Черт, это был цветочный киоск! Я собирался купить Лене цветы! Все этот придурок в свете фонаря, но нет, его больше не видно, фонарь угас… Однако этот больной тип, наблюдатель, он все еще смотрит, из темноты, так даже удобнее, и мрак вокруг него влажный, он хлюпает под ногами, будто прорвало трубу…— Кирюш, ты спишь? — прошептала мгла, и я встрепенулся в ужасе, не сразу узнав голос Лены. — Ты чего? Разбудила тебя? Прости, пожалуйста! Ты так дышишь… у тебя так сердце бьется…По мне бегали ее руки, и дыхание ласкало щеку, а потом это стали делать ее губы. Но мне было неприятно. Кожа была словно наэлектризованная, каждое прикосновение к ней я ощущал словно маленький колючий разряд. — Перестань, — наконец выдавил я. Конечно, Лена обиделась, отвернулась, почти стянув с меня одеяло. Я пытался обнять ее, но она всякий раз убирала мои руки и отодвигалась. Так мы и уснули: я посреди кровати, и она с краю. Во сне ко мне приходили родители, но я помнил, что они мертвы, это все портило. И еще — за нами все время наблюдали. Отметившись в дежурке, я с силой дернул металлическую дверь и вошел. На первом этаже царило ложное оживление. У постороннего человека запросто могло возникнуть впечатление, что работа здесь кипит. Я поднялся на второй этаж по лестнице, прошел по узкому коридору. В стены жались незнакомые люди с мрачными лицами. Зашел в кабинет, — никого, три пустых стола, только на спинке одного из стульев висела куртка. В воздухе еще стоял сигаретный дым — похоже, все разбежались недавно. Сквозь едкий туман на меня сверху вниз добродушно глядел президент в рамке. Я снял куртку, открыл шкаф и повесил ее на плечики К слову сказать, слишком тонкие, пластиковые, так что куртка норовила согнуть их и сползти вниз. Дверь в кабинет с шумом распахнулась. Из-за дверцы шкафа я не видел, кто это был. — Есть кто? — пробасил знакомый голос. В первое мгновение я решил не двигаться, вдруг вошедший подумает, что за дверцей никого нет. Черт, ему же видно мои ноги!— Чего? — Я выглянул из-за дверцы. На пороге стоял Миша. — А, здорово! — Он удивился; может, и вправду не заметил бы, — Слышь, пойдем со мной, постоять просто. Я закрыл дверцу шкафа и поспешил за ним, успев услышать, как куртка все-таки свалилась с плечиков. Всего несколько шагов по коридору, и мы завернули в другой кабинет. Здесь нас уже ждали трое, среди них Леденцов, в расстегнутом пальто, с заспанной физиономией. Он поздоровался со мной за руку, но как будто и не обратил внимания. — Заведи, там в коридоре стоит, охранник, — обратился он к Мише. Здоровяк вновь вывалился за дверь. — Ты охранник? — До нас донесся его бас, а вот ответ был почти неслышным, но судя по всему, утвердительным. В кабинет вошел невысокий сухопарый юноша с большими серыми испуганными глазами, за ним Миша. Мы окружили паренька, все высокие, набычившиеся. Только Леденцов присел на краешек стола, закурил, пододвинул к себе пепельницу и, глядя куда-то в грязный пол под ногами юноши, спросил:— Ты убитых знал?— Нет…— Чо ты врешь-то? — Миша надвинулся на парня. — Ну видел их, но так чтоб знать, в смысле имена…— Ты же бухал на их деньги, давай не включай нам тут! — процедил Леденцов, скривившись. — Да нет, ничего такого…— В смысле нет? Ты чо строишь из себя? — казалось, Миша сейчас раздавит парня. — Ты охранник? — спросил Леденцов. — Да. — Вчера дежурил?— Вчера нет, вчера дядя Паша…— Блин, это другой. Миш, посмотри еще в коридоре. Юношу сменил мужчина лет сорока — пятидесяти, ростом чуть повыше, телом пожилистее. Если в глазах паренька блестел испуг, то у этого во взгляде не было почти ничего. Полуопущенные веки, кровяные паутинки вокруг радужки. Он с трудом стоял на ногах. Похоже, его всю ночь держали в отделении. — Ты охранник со стоянки?— Так точно, господин начальник. Леденцов поморщился, заглянул в бумаги на столе:— Гурьев? — тот кивнул, и следователь продолжил: — С убитыми был знаком?— Ну я же говорил уже…— Мне не говорил. — Знал Артура и жену его, ну детей тоже. — Зачем угрохал их? — встрял Мишка. — Денег надо было?— Вы чего! Я же сам вас вызвал! Зачем тогда… — Охранник выпучил красные глаза. — Поздновато ты в полицию позвонил, через час после звонка от соседей Кутаховых, — заметил следователь, щурясь от дыма. — Ну я же не знал, что уже вызвали…— Чего ты там диспетчеру-то наплел?— Я видел мужика в черной куртке, черной шапке, голые руки без перчаток, с рук кровью капало у него. Он так через весь тот двор прошел, я его из своей будки видел. Потом он за «КАМАЗ» зашел, и все, больше не видел я его. — Далеко от тебя этот мужик прошел?— Ну… метров двадцать… нет, тридцать…— И ты сразу в полицию позвонил?— Ну почти сразу…— Зачем диспетчеру сказал, что убийцу видел?— Я не так сказал. — А у меня так записано. Почему ты вот в «скорую» не позвонил? Человек весь в крови — может, поранился?Охранник некоторое время просто открывал и закрывал рот, не находя, что сказать. Я с омерзением заметил, какие у него зубы — неровные, коричнево-желтые. — Приметы какие-нибудь заметил? — продолжил допрос Леденцов, изучая календарь на двери. — Ну с меня ростом, шапка… черная, с надписью какой-то. Сам небритый. — Интересно! А может, с бородой?— Может, и так, начальник. — Ботинки какие у него были? — спросил Леденцов с нехорошей улыбкой. Спросил — будто нож метнул. Я довольно отстраненно наблюдал за допросом, но сейчас удивился, что за идиотский вопрос! Неужели он, правда, надеется…— Ботинки? Да не знаю… обычные… черные… нет, коричневые, на молнии. — Опа! Какой ты глазастый! Тридцать метров, говоришь? Слушай сюда. У тебя две судимости, повесим все на тебя без проблем. Согласен?— В смысле? Нет, господин начальник, я же сам позвонил…— Давай рассказывай про того второго, а то в одиночку все четыре трупа потянешь у меня!И орешек раскололся. Я позавидовал Леденцову. Он узнал имя этого мясника, его звали Рустам. Охранник стоянки был знаком с ним давно; судя по всему, сидели вместе. Гурьев помогал другу с работой, свел с семьей Кутаховых. — Работы-то немного вроде было. Я и сам подряжался с ним. Мусор после ремонта вынести или еще чего. Рустам, конечно, больше там крутился. То и дело его видел, несет чинить в дом или из дома, стройматериал, наверное. Мешки всякие. Я его даже ночью там видел, уже думаю, не задумал ли он чего… хотя там у них и взять-го нечего, но он же дурак на самом деле. — Он тебе конкретное что-нибудь говорил?— Не помню, чтоб конкретно, но по пьяни всякое мог сказать, я не поручусь… Он про бабу эту говорил много, хотел ее того, даже мужа не боялся. — Дальше. Про вчерашний день расскажи. — Да все как я до этого говорил! Я и не знал, что Рустам у них был. Вижу — идет, голова болтается, пьяный в говно, я его окликнул сначала, а потом разглядел, что он весь… замарался. А Рустам ко мне башку повернул и ковыляет себе мимо… В говно, короче! Я к себе в будку от греха подальше спрятался и сидел там, потом додумался позвонить. — Фору ему дал?— Начальник…Похоже, очередная палочка была у Леденцова в кармане, из таких палочек и складывается повышение. Главное тут — отличить палочку от мусора. Видимо, с этим у парня не было проблем, а ведь он на вид не старше меня. Впрочем, я ведь тоже понимаю, как все работает, просто не умею вертеться, что ли, даже не пытаюсь. Мне почти все равно. Ленка бы меня убила, если бы узнала!Участие в допросе в роли декорации оказалось самым простым и непыльным занятием за весь день. Все остальное время работал я преимущественно ногами. Краем уха услышал, что Леденцова зовут Сашей, что Рустама этого уже пробили, и оказался он мокрушником со стажем. Убил кого-то из коллег в пекарном цехе, где сам работал. Правда, про особую жестокость никто не упоминал. Ну да и так понятно: сначала случайная бытовуха, а потом потребность. Нашлись очевидцы, заметившие вчера человека, бредущего вдоль дороги в тех местах. Словом, для следователя все складывалось как нельзя лучше. К вечеру мы уже ехали на задержание по месту прописки подозреваемого. Оказалось, что живет Рустам Зеленцов совсем неподалеку от меня, на соседней улице, в таком же типовом доме. Это неприятно кольнуло. — Давай с нами вечером, а? Посидим у меня, можно и с ночевкой, завтра отсыпной, а?— Ты чего, Марат, меня жена дома ждет! — это было приятно говорить. — Да и я-то завтра с утра выхожу. — Жалко, а то бы накатили как следует. Ну может, Мишку позову, этот никогда не откажется! — Марат наклонился вперед, улегшись на руль, выглядывая номер дома. Я сидел рядом, на заднем сидении тяжело дышали еще два молодых опера, скрипела рация. — Здесь это. Пошли, — скомандовал я и открыл дверцу. Внезапно предложение Марата показалось очень заманчивым. Действительно, так захотелось накатить! А лучше напиться вдрызг. Хотя и уже после пары стопок тупые рожи вокруг станут милыми, приятными глазу. И даже найдется о чем поговорить с Маратом. И Лена, скорее всего, не будет даже ворчать, если я ее по телефону предупрежу. Она же с подругами гуляет, я не против. Хотя нет, не хочу ничего, не хочу, чтобы тошнило — ни от водки, ни от уродов рядом. Мы нашли подъезд, открыли универсальным ключом, поднялись на лифте на пятый этаж, позвонили. Нам не открыли. И я в отличие от перетрусившего молодняка за моей спиной ничего другого не ожидал. Вряд ли этот Зеленцов — такой дурак, чтобы сидеть дома и ждать, пока за ним придут. Я опустил глаза, и меня как будто слегка током ударило. Из замочной скважины выглядывал ключ. Я нагнулся и осмотрел его — так и есть, на ключе остались следы крови, как и на дверной ручке. И было видно, что дверь неплотно притворена. Выпрямившись, я потянулся за пистолетом. Слышно было, как двое засуетились сзади, зашелестели куртками, защелкали замками на кобурах. Немного повозившись, стараясь не касаться испачканной ручки, я открыл дверь и осторожно вошел. В квартире лежал полумрак, плотный, пыльный. Было тихо. Только кровь вдруг стала отстукивать в висках, да сзади скрипели ботинками парни из отдела. Здесь пахло гнилью. Я сделал всего несколько осторожных шагов по коридору, когда впереди скрипнула дверь. Наверное, это была ванная. В черном проеме что-то неясно двигалось. Борясь с расползающимся по телу оцепенением, я левой рукой достал телефон и развернул его светящимся экраном вперед. В темноте блеснули два серебряных глаза, а потом оно выползло из ванной. Мягко и медленно поднялось на ноги. — Мы из полиции! — подал голос один из молодых. И я неосознанно посторонился, пропуская их вперед. Именно в этот момент раздался топот, меня кто-то схватил за руку, свет от мобильника забился в коротком припадке. Я тотчас отпустил телефон и высвободил руку. Тьма навалилась, а вместе с ней шум драки, неясные тычки. Я понимал лишь, что впереди меня кто-то из своих, а дальше уже шла потасовка. Как все неправильно! Нас же трое, я старший… Я стал шарить свободной ладонью по стенам, но выключатель никак не находился. Раздался удивленный возглас, неразборчивые матюки. Затем мрак наполнился непрерывным криком на одной ноте. Это было ужасно: будто завыла сирена, но я-то знал, что это живой человек, и орет он от боли. Под руку попался выключатель, вспыхнул колючий желтоватый свет. Один из моих парней свернулся на полу, прижимая руки к груди. Это он кричал. Второй перепрыгнул через него и побежал от ванной направо, громко топая кожаными ботинками. Ничего не понимая, я последовал за ним, нужно было брать ситуацию в свои руки… Впереди хлопнули выстрелы. Плохо, это очень-очень плохо! Я вбежал в комнату, и в нос впилась пороховая вонь. На фоне окна танцевали силуэты двух борющихся мужчин. — Стоять! — заорал я, стиснув рукоять пистолета двумя ладонями. Понимая, что стрелять не буду, нельзя. На мой приказ откликнулся только один, и это был сотрудник. Он замер на секунду и, кажется, повернул ко мне голову. Тогда только я понял, как странно двигается второй. Скорее извивается, чем дерется. За окном почти стемнело, сзади сочился бронзовый свет из коридора, и я не мог ничего толком рассмотреть. Но мне показалось, что у того, второго, что-то не так с головой, какая-то ужасная неровность на самой макушке. Больше ничего разглядеть я не успел — случилось что-то еще более безумное, чем все, что происходило до этого… Психопат замысловато сгруппировался, сжался, словно огромная пружина, и с немыслимой силой толкнул замешкавшегося парня. Тот полетел спиной к окну, проломил затылком стекло и наполовину вывалился наружу. В комнату вторгся ледяной воздух и неясный уличный шум. Я побежал, чтобы затащить парня обратно, но псих был ближе. Ему бы рвануть к выходу и попытаться скрыться под шумок… Он был похож на змею, быструю до невозможности. Он заполз на молодого полицейского, затем встал, уперев ноги в подоконник, и, подхватив парня под мышки, потянул его вперед. В следующее мгновение они оба сорвались вниз. Именно в тот миг, когда я увидел пустой проем окна с зазубренными осколками стекла, поблескивающими в свете из-за моей спины, — именно тогда во мне заронилось подозрение или, скорее, надежда на то, что все это не наяву. Сон или бред, но не на самом деле, ведь так просто не бывает. После их падения я несколько секунд простоял, не двигаясь. В коридоре вновь закричал раненый, нужно посмотреть, что с ним… нужно посмотреть…Я подошел к окну вплотную и выглянул. Однако внизу было темно, вблизи дома росли деревья, и пусть они давно сбросили листву, я ничего не мог разглядеть сквозь них. Наверняка они оба погибли, лежат там… И вдруг ярким безжизненным светом вспыхнули уличные фонари во дворе, и я тотчас увидел его. Не знаю, как он мог стоять на ногах, но он стоял и смотрел прямо на меня, задрав свою голову. Эта ужасная неровность на макушке… Конечно, да у него был раскроен череп! Он опустил голову и двинулся куда-то вправо вдоль дома. Наша машина с другой стороны, но Марат мог бы перехватить… Я рванулся обратно в коридор, по полу растеклась до ужаса большая черная лужа. Я склонился над затихшим раненным оперативником, чтобы снять с пояса рацию, и тут заметил — у него не было кисти руки. Марат не смог перехватить подозреваемого. Может, даже не пытался. Это был Зеленцов, я почти уверен, хоть у меня не было возможности толком рассмотреть его вблизи. Скорее всего — под какими-то препаратами, это все объясняло. Почти все. Меня отпустили из отделения только после полуночи. Пришлось все по многу раз повторять — и письменно, и устно. Леденцов курил сигарету за сигаретой, у меня слезились глаза от едкого дыма. В руках я крутил свой мобильник, поцарапанный, с багровыми подсохшими пятнами. Тел Кутаховых не нашли, но в ванне в квартире Зеленцова на дне была кровь и фрагменты внутренних органов. Точнее, какой-то фарш, как и на месте преступления. Эксперты разберутся, чьи это останки. Помню, как шел домой по пустынным улицам. Сверху наваливалась беззвездная тьма, она будто прижимала свет фонарей ближе к снегу. Правда, свет из-за этого становился только гуще. Было так тихо, что звук моих шагов, казалось, разносился по всему городу Я двигался своей привычной спешной походкой, сунув руки в карманы. Было непонятно, что я чувствую. На моих глазах погиб человек, еще один был покалечен А эта тварь пялилась на меня, задрав голову! Какого черта? Какого черта!

Лена еще не спала, когда я вошел в квартиру, однако я не уверен, что мы обмолвились хотя бы словом. Мне показалось, что она избегает смотреть на меня. Сейчас мне было все равно. Спали мы на разных сторонах постели. Я долго лежал без сна, убеждая себя в том, что не боюсь обступившей темноты. Несколько дней я провел в странном состоянии: с одной стороны, будто обухом огрели, а с другой — словно бы и все, как всегда. Днем я спасался от ненужных мыслей рутинной работой, вечером ужинал и тут же ложился спать. Не помню, что мне снилось. Я решил рассказать жене о том, что со мной произошло, чтобы она не дулась на меня за холодность. Думал, сделаю это в субботу, но на выходные она оставила меня одного. Пошла с подругами что-то праздновать. После десяти вечера я стал звонить ей на сотовый, трубку никто не брал, а потом абонент стал недоступен. Я помнил, с кем она пошла, но их телефонов не знал. После полуночи пришло sms, мол, все хорошо, просто зарядка садится, заночует Лена у подруги. К тому моменту я уже успел извести себя страхами за жену. Теперь страх сменился смесью облегчения и злости, с которыми я и отправился спать. На следующий день Лена вновь не пришла. Вечером, копаясь в Интернете, я нашел страницу той самой подруги в социальной сети и ее телефон. Позвонил, трубку не брали, однако спустя пару минут пришло еще одно sms: «Привет! Лена у меня, она спит, у нее разрядился телефон». Что ж, неплохо они погуляли, похоже! Ночью я постеснялся звонить, хотя недовольство уже распирало изнутри. Я не знал, как буду себя вести, когда супруга все-таки явится домой. Устраивать скандал глупо, но как сдержать все, что накипело? Кажется, я насквозь пропитался обидой: работать всю неделю, чтобы вот так бездарно провести выходные за компьютером в одиночестве. Понимаю, а точнее, помню, с подругами Ленку накрывает волной беззаботного веселья так, что она забывает обо всем на свете, кроме танцев, караоке и шампанского… Но я-то почему остался на берегу?! Она вернулась под утро, за окном только начинало светать, я лежал на постели весь в поту, переживая какой-то отступающий кошмар. Было слышно, как она вставила ключ в замочную скважину. И несмотря ни на что, первым моим чувством была радость оттого, что увижу Леночку живой и здоровой. Она включила ночник, заметила, что я не сплю, и тотчас отвернулась. Я сел на постели, провожая ее недоуменным взглядом, пока она торопливо скидывала одежду, одновременно собирая на столике какие-то документы и проверяя почту на ноутбуке. Какого черта, она меня игнорирует, будто это я провинился! Я снова лег, даже задремал, ожидая, пока она заговорит первой, но она так и не заговорила. На полу заныл мой мобильный телефон, обычно я ненавижу этот звук, потому что это будильник. Ленка убежала в ванную, я спустил ноги с постели, слушая, как льется вода, как моя жена чистит зубы. Я решил играть по ее правилам: когда она выбегала из ванной, я молча отступил, пропуская ее к зеркальному шкафу с одеждой. Но мы все же столкнулись — взглядами. В ее глазах, серых, искристых, я разглядел всколыхнувшийся при виде меня ужас. Похоже, она боялась меня! Мне хотелось в туалет, но я остановился у входа, прислонился к косяку, глядя, как Лена стремительно одевается, стараясь не встречаться больше со мной глазами. Наверное, собираясь на работу, она побила все женские рекорды скорости. Шутка рвалась с моих губ, но я только поигрывал желваками. Через пару минут моя жена уже выскочила на каблуках из квартиры и хлопнула дверью. Я побрел в уборную, на смывном бачке лежала записка. Терпеть больше не было сил, так что я начал справлять нужду, левой рукой взяв листок наполовину исписанный крупным с закругленными буквами Ленкиным почерком:«Кирилл!Ты, наверное, все уже сам понял! Мы не можем а быть вместе, мне нужен развод. Прости меня, пожалуйста!Л. »Возможно, она еще в подъезде, стоит у лифта, но я не в силах был прерваться, поэтому просто стоял в туалете и бессвязно матерился вслух. Закончив, я выбежал в коридор, посмотрел в дверной «глазок» — Ленки, конечно, уже не было. Я метнулся в комнату, схватил телефон, выскочил на балкон. Ее корпоративная машина была припаркована внизу, и я разглядел жену за рулем, она только собиралась отъехать. Я ткнул пальцем в ее имя на экране, и мобильник набрал номер, гудок, она приняла вызов:— Алло?Некоторое время я выкрикивал какие-то слова, преимущественно бранные. Лена бросила трубку. И я перезвонил еще раз. Думал, не ответит — ответила:— Вот поэтому я не хотела тебе говорить!— Что говорить-то?! О чем я сам уже догадался?!— О том, что нам надо развестись. — Почему, твою мать! Ты что, мне изменила?!— Да. Я не поверил сразу, но тотчас вспомнил: был похожий случай много-много лет назад. Мы встречались только несколько недель, и однажды она целовалась буквально за моей спиной с парнишкой, которого я считал тогда лучшим другом. Он мне все и рассказал. И я рад, что наши с ним дорожки разошлись, и что я удержал Лену тогда. Но это было так давно, и это был всего лишь поцелуй. — Но почему ты думаешь, что я тебя отпущу? — спросил я после долгой паузы. — Кирилл, я не люблю тебя. — А его, значит, любишь?— Не знаю еще. — Тебе понятно, что ты меня потеряешь? Из-за ублюдка, которого даже не знаешь толком! Может быть, у вас не получится ничего, но я-то тебя обратно не приму!— Мне понятно. Она хотела заехать домой в обед, пока меня не будет, и забрать вещи. Такой у нее был план. Я зачем-то уговорил, чтобы она повременила. — Давай увидимся вечером и поговорим спокойно. — Нет, Кирюш, я тебя боюсь. Ты меня убьешь…— Ну, не хочешь меня видеть, так я сам съеду на день-другой, а ты подумай. Много-много раз!На этом и порешили. Надеюсь, у нее хватит совести не приводить своего любовника в наш дом. Я покидал в спортивную сумку какую-то одежду, особо не раздумывая. Сунул свой старый ноутбук, увидел на полке книги, кинул несколько. Главным было создать вид, что я собрал вещи. Теперь настал мой черед торопиться, я опаздывал. Уходя, дверь шкафа оставил открытой. Распахнув дверь подъезда, я поразился очередной перемене в окружающем мире. Вновь потеплело, и снег превратился в светло-серую расползающуюся под ногами жижу. Похоже, в этом городе, в этом мире, ничто не способно было сохранять форму. Все разваливалось. — Потому что он к патологоанатому поедет. Да и там не наш район же. Слушай, не спрашивай! Мне тут; такой чертовщины наплели! Съезди, посмотри там все, потом мне доложишься сразу. И давай бегом, там уже эксперты работают. — Сейчас, только отмечусь. — Давай, а я Марата предупрежу. Потом сразу ко мне! Запиши мой номер, кстати…Хотел было оставить сумку в дежурке, но там шнырял какой-то подозрительный люд с голодными глазами, так что вещи могли и унести. Ноутбук я зря взял, надо было думать сначала. Когда я вновь вышел на улицу, машина уже стояла у ворот с заведенным двигателем. Я подошел ближе, увидел какие-то коробки на заднем сидении. — Есть место в багажнике? — спросил я, пожимая руку высунувшемуся из окна Марату. — На коленях подержишь, ладно? А то у меня все забито!— Чего у тебя там?— Да надо потом заехать в одно место. Я обошел машину, сел рядом с водителем, приладив на коленях тяжелую сумку, и снял шапку. Протер мокрый лоб, и мы тронулись. — Чего какой молчаливый? С похмелья, что ли? — спросил Марат через несколько минут. — Нет, нормально все. — Ну да, какое похмелье! Ты же, считай, не пьющий! Женатик!Я не ответил. Поток машин был по-утреннему плотный, но мы проскочили быстро и свернули во двор. Дома здесь были ниже и старше, чем в нашем районе. Мы остановились v ветхой двухэтажной хрущевки, рядом уже припарковались другие полицейские машины и труповозка. — Слышь, Кирилл, я пока сгоняю по своим делам, а потом на обратном пути тебя подхвачу, — произнес Марат, когда я открыл дверцу. Застрянет в пробке, подумал я, придется его ждать или пешком пойти. Впрочем, наплевать. Внутри все стянуло до почти физической боли. Поэтому я ничего не сказал, вылез из салона и закинул сумку на плечо. — За двадцать минут обернусь! — бросил он мне вдогонку. У подъезда курили парни в серых форменных полушубках, незнакомые, молодые. Пришлось показать удостоверение. Вот только они все равно ничего толком не знали о происшедшем. Я поднялся на второй этаж, открытая дверь и голоса выдали нужную квартиру. В дверном проеме мелькнул синий комбинезон санитара. Я вошел, крохотная кухонька кончилась, не успев начаться; дальше развилка, в обеих комнатах толпились люди. — Не ходите по следам! — за спиной послышался недовольный голос. Я обернулся и увидел низкорослого старика в пальто. Судмедэксперт, помню его. Я поспешно отшагнул — оказалось, я топчу пятна крови на полу. — Не страшно, Леонтий Виссарионыч. Все сфотографировали, — кто-то из молодых сотрудников заступился за меня, я не оглянулся, чтобы посмотреть, кто именно. Сказал:— Здравствуйте, извините. — Чего уж теперь, пропустите меня, — Медик кивнул в сторону комнаты, проход в которую я загородил. Я отступил внутрь:— Можете мне вкратце рассказать, что тут да как?— А вы, собственно…Я снова достал удостоверение. — Одну минутку, — Он прошел через комнату и вполголоса заговорил с санитаром. Я с облегчением поставил сумку у дивана. Комната была опрятной и уютной, хоть и скучно обставленной: мебельная стенка, диван, кресло, столик, ковер на стене, занавески и тюль на окнах. На белоснежном кружевном тюле темно-красные отпечатки ладоней. Эксперт меж тем пошел в другую комнату, и я направился за ним. Народ уже схлынул отсюда. Здесь была спальня, брызги заляпали стены, постель была розовой от крови, пропитавшей ее насквозь. Ковер чавкал под ногами. И этот гадкий запах скотобойни! Все то же самое, как у Кутаховых. — Что конкретно вас интересует? — спросил старик, заметив меня. — Мне бы, по сути, обратиться к кому-нибудь из наших, но раз уж вы попались… Вы знаете, что произошло?— Ну да, я же разговаривал с тем юношей, который… гм… проводил задержание. — А где тогда сейчас задержанный?— Внизу, в карете медслужбы — частично. — Давайте по порядку. — Давайте. Юноша из пешего патруля рассказал так: они заметили странного человека, неодетого, раненного, судя по всему. Тот попытался скрыться, кажется, он хромал, ну или что-то не понравилось этому юноше в его походке. Словом, он забежал сюда, благо замок на двери в подъезд не работает. Полицейские, двое, вошли за ним, но в подъезде его не было. Один стал; обзванивать соседей, а второй полез на чердак, услышал крики товарища, вернулся и столкнулся с… ну с тем, кого они преследовали. Я уж не знаю, что произошло точно. Юноша путался, говорил, что этот человек выглядел прямо-таки ужасно. Возможно, была драка. Словом, юноша выстрелил, не знаю, попал ли, но тот человек убежал. Юноша за ним. Ну и на улице юноша выстрелил еще раз. Сказал, что целился в ногу, — медик усмехнулся. — А попал…— В голову. Расстояние было сорок три метра. Похоже, повезло или, если точнее, очень не повезло. Тут, думаю, юноша понял, что убил человека, а главное, как убил, после чего упал в обморок, хоть он и говорит по-иному…— А как он говорит?— О, это забавно! Дело в том, что у убитого оторвало голову. Случай, безусловно, примечательный! Но юноша утверждал, что его смутило не это, а то, что потом обезглавленный труп встал и пошел куда-то по своим делам. Вот после этого у юноши, по его словам, потемнело в очах. — Подождите, вы сказали: тело внизу только частично…— Ну да, голова внизу. А всего остального нет. Может, действительно ушел? — Старик сипло засмеялся. — Спасибо. Я вышел из квартиры. Из опрятной доброй квартиры. Так и не узнав, кого в ней убили. Фантазия уже нарисовала чету пенсионеров. Не знаю, почему именно чету. Главное, что им не нужно было открывать дверь незнакомцам. Я уверен, что это была случайность. Этой твари, Зеленцову, плевать, кого убивать. Черт, сумка! Вспомнил о ней, спускаясь по лестнице; пришлось вернуться. Сумка лежала там же, у дивана, и все бы хорошо, но поднимая ее, я увидел кровь. Ума не приложу откуда, но на полу скопилась большая темная лужа, а я ведь помню, что ставил сумку на сухое. Кажется, да, но теперь не уверен… Дно сумки пропиталось этой мерзостью!— Что такое? Тут ведь ничего не было! — подошел санитар, глядя на лужу. — Как будто из-под дивана сочится. Может, отодвинуть?Вопрос был обращен к Леонтию Виссарионовичу появившемуся в дверном проеме. Тот кивнул. Я отошел, чтобы не мешать, и уже направился было к выходу, но услышал, как санитар коротко выматерился. — Надо опрокинуть диван, чтобы осмотреть дно…Я оглянулся. Санитар как раз с шумом перевернул диван. Его днище и прямоугольник пола, что скрывался раньше под ним, — все было бордовым, блестящим, влажным. В свернувшейся жиже повсюду лежали комочки плоти. — Этим диваном как будто кого-то придавили, как прессом! Ну и фарш! — поразился старик, я не стал дослушивать, как он все это объяснит. Держа сумку чуть на отлете, я поспешил вниз. Правая рука тотчас устала, я перехватил сумку левой. Черт, зачем я так загрузился, нужно было просто сделать вид, что собираю вещи и все! Хватило бы трусов, носков и рубашек! Она бы увидела пустые плечики и… А если все на самом дели кончилось? Неужели все на самом деле кончилось!Внизу я подошел к труповозке, заглянул в кабину! Там сидели двое, слушали радио: водитель-мужчина и девушка-медик. — Можно посмотреть? — Я кивнул в сторону задней части кузова и показал ксиву. Девушка выбралась из кабины, распахнула широкие двери фургона. Так и есть, три трупа в мешках. — Хозяева квартиры и сотрудник?— Да, страшно изуродованы, пальцев нет, ушей… Показать? — Она поморщилась. — Нет. Только голову. Неужели увижу вблизи то самое лицо, что пялилось на меня снизу вверх? Оказалось, нет. Лица почти не было. Вся верхняя его часть была вывернута наизнанку пулей. Были видны и другие повреждения. Волосы черные, чуть вьющиеся. Да, судя по фото, у Зеленцова они такие, но это ничего не доказывало. Необычной была шея, а точнее то, как она заканчивалась. — Ее ведь не оторвало, так?— Да, не похоже, — ответила девушка, — но это и не срез, затрудняюсь вообще сказать, как это сделали. Вроде неровно, но аккуратно, не знаю…— У вас найдется еще мешок?

Она посмотрела на меня как на сумасшедшего, и мне пришлось добавить:— Я сумку испачкал, хочу обернуть. Через пару минут с сигаретой, зажатой в уголке рта, я набирал номер Леденцова. — Алло, Кирилл? Как дела?— Даже не знаю. — Это Зеленцов?— Тут только голова, и лицо раскурочено. Александр ругнулся, помолчал и продолжил:— Все с этим делом неладно! Хорошо, дождемся экспертизы ДНК. Езжай в отделение, я пока в прокуратуре, но потом надо поговорить. Неожиданно что-то будто вцепилось в горло, стало душить. На глаза навернулись слезы, я закрыл лицо руками. В кабинете никого не было, но кто-нибудь мог войти, а я тут… Я пытался не думать о Ленке, нужно было уйти в рутину, в работу. Но здесь меня ждал Рустам Зеленцов, и от этого хотелось бежать. Я торопливо вытер лицо ладонями и рукавами рубашки, хватка на горле ослабла, почти отпустила. Потом меня вызвал к себе Леденцов. Он, как тогда, при допросе, сидел на краешке стола, только в кабинете больше никого не было, и за окном стояла тьма. Тоненько жужжали лампы над головой. Между пальцев Александра дымилась сигарета, рядом стояла пепельница, забитая окурками. — Вот хочу посоветоваться. Вроде все проще некуда, а вроде как-то и совсем непросто! — Он поднял на меня взгляд. — Погоди, ты обкуренный, что ли?— Нет, — ответил я, потупив глаза. Похоже, он ей некоторое время подозрительно всматривался, за продолжил:— А я бы посмолил сейчас, если б было; думать помогает. Короче, если Зеленцова грохнули, то считай, дело закрыли, но вот жопой чую, что этот гаденыш живой!— Я тоже. — Да? Ну вот мне сразу показалось, что мы найдем понимание! Слишком много трупов на нем, чтобы так просто окочурился. Да и тело пропало, кто-то должен был унести, а зачем? И куда он трупы до этого девал? Там на Фурманова тоже без жмуриков?— Нет, три трупа. — Это даже странно! А ты знаешь, сколько в районе пропавших за последний месяц? Больше, чем за весь прошлый год! Никаких тел до сих пор. Зато в квартир Кутаховых настоящая каша из генного материала разных людей! Да и не только людей, еще и коров, и коз, птиц, и собак! Понятия не имею, что писать буду из-за этого отчета криминалистов! Соседи ни слухом ни духом до последнего, мол, делают ремонт, да у них даже следов никаких ремонта нет!Он жадно докурил сигарету и затолкал окурок в пепельницу. — Короче, на всякий случай — я тебе ничего не говорил. Кстати, знаешь еще кое-что забавное? Кутаховы не были расписаны!— Ну и что?— А фамилия-то одна, понимаешь? Короче, они были братом и сестрой, не знаю уж, чего все соседи их супругами считали, может, потому что детей вместе растили. — Чьи дети-то?— Марины Кутаховой по паспорту. — Леденцов взял со стола распечатки, скрепленные фотографии и стал их разглядывать, — У них у всех по лицам видно… фамильное сходство, блин. Мы выкурили еще по одной, посидели молча. Дым беззвучно и тягостно извивался в воздухе, оседая на бежево-серые стены, пустые столы, цветасто обклеенный сейф, портрет президента, стекла и решетки на окнах. — Ну что, ты домой? — Александр нарушил тишину первым. — Нет, я в ночь. — Прям так, без отсыпного?— Да, я поменялся специально. — Ну давай, спокойной тебе ночи тогда!И поначалу ночь действительно была спокойной. Я раз за разом раскладывал пасьянсы на компьютере, пил крепкий черный чай, то и дело поглядывая на сотовый телефон, лежащий на столе. Ни одного звонка от Лены за весь день, ни одной sms. Я проверял, ловит ли связь; смотрел на летнее Ленкино фото, стоящее на заставке. В этом платье, нежного серо-сиреневого цвета, с рукавами-крыльями, она была похожа на бабочку, на хрупкого маленького мотылька. Другой мужчина… у нее! Может, действительно, убить? Его. Зазвонил стационарный телефон, внутренняя связь, дежурный попросил спуститься. Начинается, подумал я. Встал из-за стола, задев ногой сумку с вещами, которую так и не открывал, и вышел в коридор. Внизу в дежурке меня ждал мужчина, бомжеватый на вид, пьяный вдрызг, висящий на руках у сотрудника. — Ну а меня-то зачем вызвали?— Он чего-то там про убийство мямлил, — сказал сотрудник и встряхнул бродягу, — Ну-ка повтори, эй!Тот поднял голову, и в небритой всклоченной физиономии с отвисшей слюнявой нижней губой и красными слезящимися глазами я узнал вдруг того охранника, что сдал Зеленцова:— вы… бл… убилий… его… илл… короч… убейте! — Он выкрикнул последнее слово и обвел присутствующих важным взором. — Ладно, тащи его наверх, — распорядился я и пошел первым. В ящике стола у меня нашлись таблетки активированного угля и кофетамина. Мы накачали этим пьяницу, заставили выпить кувшин воды. Когда он начал колыхаться всем телом в рвотных судорогах оттащили в туалет. Думаю, большая часть таблеток сразу ушла в унитаз. Еще через полчаса он, весь мокрый, сидел на стуле сам и смотрел на меня почти осмысленно. — Напомни имя. — Тебя около отделения задержали, сам сюда рвался. Давай рассказывай, — я подошел ближе и прикрикнул, — Зеленцова видел, так!Я подумал было о потрепанном сборнике кодексов в мягкой обложке, который лежал на полке для таких случаев, но Гурьев заговорил и сам:— Видел, но это… издалека. Ходил он вокруг дома, где Артур с Маринкой жили… реально кругами ходил! Ночь была, я из будки своей смотрел, а когда он через двор прямо ко мне поперся, то я убежал, перелез через забор и бегом… Грохните его, пожалуйста, а! Он же как собака бешеная, ни хера не понимает, только кусает всех…— А почему он такой?— Откуда ж я знаю! Мы с ним когда пересеклись, он же за мокруху сидел, за предумышленное. Значит, уже не все в порядке было с башкой, а потом совсем крыша съехала, видать, Маринка эта еще…У меня в руках были бумаги, лежавшие раньше у Леденцова на столе. Я нашел фотографию Марианны (похоже, по полному имени ее никто не называл). Она оказалась некрасивой и какой-то преждевременно старой женщиной со светло-русыми прямыми волосами до плеч. Холодные глаза, искривленный рот, грубые, неправильные черты лица, слишком высокий лоб и большой подбородок. Думаю, она никогда не улыбалась. Возможно, ее такой сделала какая-то травма, уход отца ее двоих детей, например. — Что с Маринкой?— Он сам не свой был при ней. Артур-то редко показывался, она нам задания давала, меня обычно вообще не пускали. А Артур иной раз только выглянет, ухмыльнется или деньги сунет. Маринка распоряжалась. — Что вы делали?— Я обычно мусор выносил на помойку. — Что за мусор?— Обычный, строительный. Ну я в мешки не заглядывал, там все упаковано было плотно, и воняло хлоркой, так что внутрь лезть не хотелось! Но я-то вообще редко подряжался с Рустамом. Он чаще один там суетился, его и внутрь пускали, и по ходу, платили ему нормально, потому что бухали мы потом о-го-го как! И про Маринку начинал базарить, де, снится она ему, стерва, и всегда голая! И такое, де, они там вытворяли во сне! Раз говорит: пришью Артура. Да, прям так. — А чем Артур-то мешал?— Как чем? Он же того… муж. — Почему вы так думали?— В смысле? Ну они… они, наверное, сами так сказали! И дети ублюдочные ихние папой-мамой их называли! Да что ты меня с панталыку сбиваешь!Я посмотрел фото детей. «У всех по лицам видно… фамильное сходство, блин». Мальчики выглядели умственно отсталыми. Неужели правда… какая же мерзость. Наверняка Леденцов сам думал об инцесте, просто не стал говорить. — Так когда ты видел Зеленцова в последний раз?— Вчера, или уже позавчера, какой сегодня день? Короче, в субботу это было, я и запил после этого, страшно стало. Он, наверно, узнал, что я его заложил… — внезапно смолк и несколько секунд просто смотрел меня, моргая своими протрезвевшими глазами, а потом заплакал. — Ну ладно, посиди тут, — сказал ему я и вышел. Ну и на что я потратил время? Протоколировать, по сути, нечего, а точнее незачем. Я спустился вниз. Тут как раз принимали партию молодых людей, собранных патрулем по традиционной ориентировке о грабеже сотовых телефонов. Я послонялся там, посмотрел телевизор в дежурке. — Как будто орет кто-то, — задумчиво пробормотал дежурный, не отрываясь от экрана. Я глянул на него с недоумением, хотел было что-то сказать, но и сам услышал приглушенный крик. Я двинулся на звук, вышел к лестнице и тут убедился, что кричат в здании. Кто-то ревел словно зверь, протяжно, жутко, без слов. И кажется, еще доносились звуки ударов. Поднявшись на второй этаж, я уже понял, кто это кричит, а потом и увидел его. Впереди в узком пустом коридоре с треском распахнулась боковая дверь, из кабинета вывалился Гурьев, он завывал. Ударившись о противоположную стену, он выпрямился и с воплями побежал на меня, вытягивая впереди себя руки… Вот только выше локтей у него рук не было. Из обрубков хлестала кровь. Он не добежал до меня, упал, то ли поскользнулся, то ли обессилел. Но реветь не переставал ни на секунду вплоть до того момента, пока не появились люди с первого этажа, и его не перевязали жгутами и бинтами, и не обкололи обезболивающим. Я в этом не участвовал. Я еще долго сидел там, в коридоре на полу, прижавшись спиной к стене. — Так кто это сделал?! — передо мной оказался Леденцов. Наступило утро, и мы были в его кабинете — Все в один голос твердят, что наверх больше никто не поднимался, и в кабинете никого не было, решетки на месте, только крови налито. Так кто это сделал?!— Зеленцов, — просто ответил я. — Плохие новости у меня, Кирилл. Эксперт говорит, что голова принадлежит господину Зеленцову. И это полбеды. В квартире Кутаховых также есть кровь Зеленцова, много. Скорее всего, он еще там скопытился, если переливание себе не сделал!— Но я же видел…— Не знаю уж, кого ты видел, но я помню, как ты путался. Там, в квартире, было темно, сам говорил, а потом между вами было… сколько этажей? Пять?Я мотнул головой, не соглашаясь, но и не зная, что возразить. — Ладно, тебе не повезло, два раза увидел этого зверя в действии, хоть мы и не знаем, как он это делает… Короче, придется искать кого-то третьего. Можно было бы замять, попытка суицида…— Это ты про Гурьева, что ли?— Ну да, порезал себе вены и переборщил. На самом деле, могло бы прокатить! Но чую, будут еще трупы, точнее, не будет, ну ты меня понял… Ты сейчас домой?— Нет, у меня смена же…— Даже не думай. Вали, отсыпайся, на тебя страшно смотреть!— Мне нельзя… — буркнул я, но Леденцов был непреклонен. А потом пришло sms от жены: «Пожалуйста, иди домой». Сумка все так же лежала себе под столом. Я поднял ее, и она с чавканьем отлепилась от пола, остался большой багряный след. Может, уже хватит крови, подумал я с омерзением. Мне и так все время мерещится этот тошнотворный запах. Наверное, после ночного происшествия подтекло. Словом, это моя ноша, хмыкнул я. Через десять минут я был на улице, шел домой и щурился от яркого солнечного света. Ноги разъезжались в стороны в грязно-сером снежном месиве, но в автобус я не полез. Я никуда не торопился, да и солнце тая приятно пригревало. Лену я дома не застал. Конечно, она уже была на работе, нужно дождаться, поспать. Я поставил сумку в прихожей, около двери в ванную. Кое-как приладив куртку на плечиках, скинул промокшие ботинки и прошлепал в носках в комнату, оставляя на полу влажные отпечатки. Кажется, уснул я мгновенно. Мне приснился какой-то мужчина, убеждавший меня, будто он был просто пекарем, ходил на митинги, а потом как-то все само собой завертелось, и он ни в чем не виноват. А я все присматривался к нему и не мог узнать. Он был какой-то неясный, расплывчатый, того гляди развалится. Иногда мне чудилось, что у него из живота лезут чьи-то чужие пальцы, руки, множество рук… Они выползали из него со змеиным шипением… Нет, это шумит вода в ванной…Я проснулся, как был, в одежде, на смятом покрывале. В голове тихонько ныла боль. Из ванной доносился звук льющейся воды — Ленка дома! Растирая заспанное лицо ладонями, я поднялся, потянулся и вышел из комнаты. Постучал в дверь ванной, но то ли никто не ответил, то ли я не расслышал за шипением душа. Я приоткрыл дверь и сунул внутрь голову:— Привет, — сказал я. — Привет, — после некоторой паузы ответила Лена. Я угадывал ее силуэт за голубой занавеской. Мне на все наплевать, она должна быть только со мной. — Ты знаешь, что я тебя люблю?Она не ответила. — И всегда буду любить, несмотря ни на что?Молчание. — Ты скоро?— Угу. Я притворил дверь и обратил внимание, что молния на сумке, лежащей на полу, немного расстегнута. Да и сама сумка, кажется, сдвинута. Я усмехнулся. Женщина! Обязательно ей нужно было проверить, что у меня там. Вернувшись в комнату, я включил телевизор и снова прилег на кровать, закрыл глаза. Показалось, что головная боль тотчас прошла. Похоже, я снова задремал, потому что в следующий миг в комнате стало темно, и Лена сидела рядом, в розовом халате, неестественно выпрямившись. Она закуталась в свой длинный махровый халат, будто пытаясь скрыть от меня свое тело. В ее глазах отражались цветастые картинки из телевизора, а лицо ничего не выражало. Я понял, что будет трудно. — Может, что-нибудь скажешь? — начал было я, но она лишь с силой помотала головой. Выражение лица при этом у нее даже не изменилось. Я больше ни о чем ее не спрашивал, и она сама не проронила ни слова. Лена так и сидела весь вечер с прямой спиной, уставившись в телевизор. Иногда мне казалось, что у нее задумчиво покачивается голова. Я сам себе приготовил поесть, почистил зубы и вновь лег в постель. Время было позднее, но мне, разумеется, не спалось. А впереди, закрывая часть экрана телевизора, маячил силуэт моей жены. Глубоко за полночь я все-таки уснул ненадолго, но потом меня что-то толкнуло, и я вывалился из забытья. В темной комнате слышны были какие-то нетвердые шаги. Кто-то ходил, сослепу натыкаясь на мебель. — Лена? — позвал я, шаги замерли — Ты чего? Ложись спать. По колыханию матраса я понял, что она легла. Нужно придвинуться ближе, обнять ее, но я не стал. Наверное, она тотчас уснула, потому что не ворочалась, вообще не шевелилась, я даже не слышал ее дыхания. Осталось только ощущение, что рядом есть что-то холодное, но живое. Я долго еще пролежал так, не зная что делать — ни сейчас, ни потом. Уже ничего не будет, как прежде. Все развалилось, размололось в кашу, только внешне сохраняя привычную форму, а я не заметил, пока оболочка не треснула. И вот каким-то образом рядом со мной уже лежала вовсе не моя любимая жена, а кто-то чужой. Тоскливый звон будильника выволок меня из сна, а значит, я все-таки спал. Хмурый, с головной болью, я встал и двинулся в туалет. Нужно принять душ, а то мне везде мерещится эта густая вонь бойни — наверное, запах впитался в кожу и волосы. В комнате было еще довольно темно, солнце пряталось где-то там, за плотными занавесками, за рядами типовых многоэтажек. Лена не шевелилась, накрывшись одеялом с головой. Я справил нужду, умылся, затем поставил чайник, насыпал в чашку сахару и растворимого кофе. Пошел в комнату, чтобы спросить у жены, будет ли она вставать, и сделать ли ей в таком случае кофе. В прихожей я остановился. Странно, не было сумки. Убрала? Я хотел было задать вопрос вслух, но отчего-то не стал. Прошел в комнату, заглянул в шкаф, проверил по полкам, вещей не было. Лена не двигалась. Я вернулся в прихожую, включил там свет, заглянул в кладовку, тоже ничего… а нет, на одной из обувных полок лежала та самая черная спортивная сумка, скомканная и пустая. Я вытянул ее, с отвращением почувствовав что-то липкое на руках; развернул. Сумка напоминала улыбающуюся пасть с мелкими частыми зубами, и эта пасть что-то недавно сожрала. Внутри все было клейким и влажным от крови. Что за черт! Что здесь лежало? Что я притащил домой!И в этот миг комната, где спала моя жена, осветилась. Солнечные лучи влились через окна, и фигура под одеялом зашевелилась. Одеяло поползло вниз, на свет появилась встрепанная голова Лены. Я видел все это отраженным в зеркальном шкафу. Мне показалось, будто вострубили Ангелы, но на самом деле просто засвистел чайник. Только я не мог оторваться от зрелища, происходящего передо мной. Вот Лена опустила босые ноги на пол, оперлась руками о матрас и пружинисто встала, закутанная в тот же розовый халат. Казалось, она сделана из пластилина — такими мягкими и неестественными были ее движения! Вот она сделала неуверенный шаг… но не удержала равновесия и упала… упало. То, что корчилось на полу, спутав конечности в один клубок, не было моей женой. Оно выбралось из халата, и меня едва не стошнило. Это был живой кровавый фарш, в который воткнули руки по локоть, ноги по колено, голову с шеей… Голову моей Лены. Оно попыталось вновь принять человеческую форму, вытянулось, с покачивающейся головой Лены на вершине, и поползло ко мне. Я сидел на коврике в прихожей, не находя в себе силы пошевелиться. Я даже сказать ничего не мог. Оно выросло надо мной, бессмысленное лицо Ленки раскачивалось в вышине. Чайник завывал. Нет, это трубили Ангелы. Я протянул руки и коснулся странной твари, сотканной из перемолотой плоти других людей. Кончики пальцев обожгла резкая ослепительная боль, и я едва успел отдернуть руку. Фарш мгновенно всосал в себя кожу с подушечек моих пальцев. Но оно не убило меня. Оно поползло дальше, на кухню, теряя на ходу руки и ноги моей супруги, задевая стены и мебель, оставляя на них влажные следы. На кухонный стол грохнулась Ленкина голова. Живой фарш взобрался на табурет, оттуда на подоконник и со звоном выдавил стекло. Я понял, что оно ушло. Я понял, что у меня на коленях лежит ледяная рука моей жены. Казалось, торжественные завывания чайника становятся все выше, а потом он захлебнулся. Не знаю, чем занимались на самом деле Артур и Марианна Кутаховы, не знаю, кем они были, с какими силами общались. Что пытались вызвать. И вызвали. Вряд ли они ожидали такого финала. Вряд ли они собирались принести себя в жертву. Вряд ли Рустам Зеленцов этого желал. Просто что-то пошло не так. Когда имеешь дело с дьявольским, всегда что-то идет не так. Да, я верю в дьявола. Думаю, он здесь всем заправляет. А Бог? Он для праведников, давно не видел таких, кстати. Глупо считать, что последними из них были мои родители, но иногда мне так кажется. То дело мы замяли, потому что в нашем района бойня прекратилась. Я знаю, что это существо еще не раз появлялось в других местах города, но воочию его больше не видел, потом оно и вовсе исчезло. Или я просто потерял его. С годами творилось все больше чертовщины — на улицах, в домах, в сердцах людей. Каждый год — как виток вниз, в ад. Только внешне все оставалось по-старому или даже становилось лучше; А внутри все разложилось, перемололось в фарш. За пьянство меня попросили из органов. И чтобы не умереть (не знаю, зачем мне это было нужно), я занялся адвокатурой. Грязи ничуть не меньше. Каждый день я вижу людей, которых невозможно не ненавидеть. А многих еще и приходится бояться. Я больше не слышу Ангельских труб, но все сильнее чувствую подступающий жар адовых печей. Трудно представить, но когда-то я любил этот город. Когда-то — да, любил.