Масленица

Рассказ:

— Огонь — это здорово,  — воодушевленно воскликнула Линн.  — Представляешь, как красиво бы горело… ну вот, например, это здание,  — продолжила она, указывая пальчиком на темное кирпичное строение за облупившейся зеленоватой оградой. Хмурый весенний день и противно хлюпающие сапоги не вызывали во мне желания веселиться, а потому я с раздражением ответила:— В такую погоду оно скорее подкоптилось бы, но, безусловно, черный дым был бы весьма симпатичен. — Вредина ты,  — Линн смешно сжала губки. В свои восемнадцать она выглядела маленьким, пухленьким ангелочком, и прекрасно зная об этом, часто копировала детские повадки. Любимым её делом, пожалуй, было радостно, с невинной улыбкой (так дети рассказывают, что они делали сегодня в садике) рассуждать о вскрытии домашнего хомячка с целью узнать, какого он внутри цвета, или бабочках в животе, которые обязательно откладывают там личинки и пожирают вас изнутри (да,  бабочки, да,  пожирают). Но уверена: любой, кто общался с ней, считал её очаровательнейшей девушкой, и даже если она предложила бы убить кого-нибудь, это приняли бы за шутку. — Эй, а если общаги поджечь? — продолжила Линн. Поджечь что-нибудь в центре между ними было бы более символично: здания общежития у нас располагались по кругу, причем столь своеобразно, что дорожки, пересекающие получающийся круг, образовывали самую настоящую пентаграмму. — … Или кого-нибудь, — вывел меня из размышлений голос подруги. — А… Что ты говоришь?— Не что-нибудь, а кого-нибудь, знаешь, на столбе, как ведьм во времена инквизиции,  — почти пропела Линн с маниакальной улыбкой. — Эй,  — я встревоженно повернулась,  — ты ведь пошутила, а?!— Ага, ну конечно. Не знаю вздрогнула ли я от холода или от её показательно-покорного голоса с явно слышимыми нотками ехидства. Но все-таки накинула капюшон и ускорилась, может станет теплее. Через пару минут мы были уже на территории общежития, где и расстались. Напоследок Линн с загадочной улыбкой предложила завтра отпраздновать масленицу: «Воскресенье же, соберемся, испечем блины»Утро следующего дня началось с каких-то криков за окном, расслышать что же именно кричат было почти невозможно, но кричали громко и кажется как-то сердито-встревоженно. Вдруг воздух пронзил грохот русского рока (в свое время я поставила на звонок самое громкое, что у меня было)— Да,  — ответила я чуть хриплым со сна голосом. — Анечка,  — с затаенной радостью прошептала трубка,  — пошли праздновать. Я все подготовила и народ подтягивается. — Что? Какой народ?— Выходи,  — воскликнула моя собеседница и бросила трубку. «Ох,  — я повалилась обратно в объятия еще теплой постели, — куда выходить?»… И только тут до меня дошло. Линн, масленица, крики. Что, мать твою, происходит?!» Мгновенно вскочив и кое-как одевшись, я выбежала во двор. Пробравшись через толпу, галдящую как стая птиц, я наконец смогла лицезреть причину шума: посреди площади полыхал огонь. Даже издалека можно было разглядеть в нем что-то похожее на кресло и человеческий силуэт, сидящий в нем. Рядом неожиданно объявилась Линн:— Красиво же, а? — спросила она, кажется с искренней надеждой на похвалу, — и оригинально. Я с ужасом взглянула на её вдохновленное лицо:— Это что?!— Как что? Проводы зимы, конечно. Не вечно же ей быть некрасивой соломенной бабой?! Смотри у меня и сувенир есть, я ему руку оторвала, — сказала она, доставая что-то из рюкзака. Я судорожно вглядывалась в силуэт. И правда, чего-то не хватает, хотя так сразу и не заметишь. — Дееержи. Что-то неожиданно легкое с глухим стуком плюхнулось мне прямо в руки. Я догадывалась, что это могло быть, и в состоянии шока всякая логика мне отказывала. Я с отвращением хотела отбросить это от себя, но случайно опустила взгляд на руки. Там, нагло поблескивая на солнце неестественно розовыми, потертыми боками, лежала пластмассовая конечность обыкновенного манекена.