Вилмар

Рассказ:

Вилмар был небольшим городком, притулившимся на склоне горных хребтов. Грубо сложенные стены да неглубокий ров – вот и все укрепления. Впрочем, про войны здесь и не слышали – кому нужно скудное поселение на самой границе провинции? Деревянные домишки, покрытые дранкой; улочки, мощенные крупным булыжником. Пожалуй, лишь длинный дом ярла отличался некоторой роскошью в виде резных наличников и ухоженного садика. Ну, хоть это правитель Северного берега мог себе позволить…Дела во владении шли через пень-колоду, а смерть жены и вовсе выбила Освальда из колеи. Одна отрада оставалась у отчаявшегося ярла – любимая шестилетняя дочурка, бойкая черноглазая Инга. Девочка росла егозой, и даже нянька, старая Грета, не могла удержать непоседу дольше пяти минут на одном месте. Только отвернешься – уже мелькает кудрявая макушка среди окрестных мальчишек на соседней улице. Ищи – свищи, лишь пыль столбом. Отец и сердится, и переживает, но что уж там – ребенок все же. Склонит голову к плечу, хлопнет блестящими глазками-смородинами, рассмеется колокольчиками. Как тут ругаться?Только беда пришла, откуда не ждали. На рыночной площади, среди небольших лавочек, втиснулась лачуга алхимика. В общем-то, рыжеволосая статная Фрида не только торговала зельями и травами, она же была и целителем, и повитухой. Молодые девчонки бегали тайком выспрашивать про ночные гадания и обряды. Та смеялась, но рассказывала. И все же жители не жаловали девушку, а некоторые и побаивались. Женщины откровенно завидовали непривычной, яркой красоте чужачки; мужчины опасливо ежились под пронзительным льдистым взглядом синих глаз. Стали липкой паутиной расползаться слухи. Дескать, не только припарки для суставов варит молчаливая красавица. Не иначе с духами хороводы водит, так и несчастья накликать на город недолго. Ярл только отмахивался, мало ли, что народ городит. Лишь бы языком потрепать. А потом начали пропадать дети. Сначала не явился домой старший сын кузнеца. Впрочем, мальчишке уже стукнуло четырнадцать, сбежать из дома он грозился давно, поэтому хватились не сразу. Через пару дней заголосила у плетня кухарка, не дождавшись дочку с пастбища. Только корова прибрела к дому с обрывком веревки на рогах. Люди словно взбесились. - Ведьма треклятая! Губить детей наших она будет, чертово отродье! – кипела толпа, оббивая пороги дома ярла так, что и хускарл сдержать не мог. - А ну, цыц! – громыхнул Освальд, доведенный до предела толкотней и шумом под окнами. – Людей на поиски отрядили уже, личную охрану выделил на такое дело. А за детьми смотреть лучше надо. Кто к дому Фриды еще с вилами полезет – за решетку суну без разговоров. На сутки волнения поутихли. А на исходе вторых исчезла Инга. Когда зареванная нянька, каясь, упала ему в ноги, ярл не проронил ни слова. Только сжал пальцами подлокотники так, что костяшки побелели. До утра просидел каменным изваянием в кресле, прислушиваясь к каждому шороху, а лишь рассвело – швырнул в стену кувшин и тяжелым шагом, вбивая каблуки в землю, двинулся к дому знахарки. Девушка уже не спала. Склонившись над некрашеным столом, разбирала какие-то травы. - С чем пожаловал, Освальд? – чуть насмешливо откликнулась она на скрип двери. – Тоже ведьмой окрестить решил?Мужчина промолчал, рассеянно оглядывая небольшую комнатушку. И в самом деле, что он хотел здесь найти? Вдруг взгляд его зацепился за большую плетеную корзину, небрежно прислоненную у входа. Сверху была наброшена холщовая тряпка, покрытая тошнотворно-бурыми пятнами. На негнущихся ногах он сделал неуверенный шаг и, помедлив лишь секунду, сдернул полотно. В глазах помутилось, к горлу подкатил тугой комок. В переплетении ивовых прутьев белели кости, гладкие, словно вываренные в кипятке, слишком маленькие для взрослого человека…- Ах ты… тварь! – просипел Освальд, тяжело, всем телом разворачиваясь к ведьме. Глаза заволокла кровавая пелена. Не отдавая себе отчет, мужчина одним рывком припечатал девушку к стене, сжав горло так, что та закашлялась, носками сыромятных сапог пытаясь нашарить опору. - Это собачьи, олух! – захрипела она, хватая ртом воздух, даже не пытаясь ослабить стальную хватку пальцев. – Думаешь, ваши притирания одними цветочками обходятся? Неет, как захвораете – в ножки кланяетесь, никто не спросит – из чего мазь сделана. Да взгляни ты, наконец! Что ж ты, кобеля хребет от детского отличить не сможешь?Но разум уже отказывался повиноваться ярлу. Отшвырнув Фриду, как тряпичную куклу, мужчина прошипел, зло сощурив глаза:- Собачьи, значит… На костре объяснишь, какие они собачьи! – и, хлопнув дверью так, что та жалобно скрипнула и покосилась, грузным шагом вышел из лачуги. Полюбоваться на казнь собрался весь городишко. Толпа стекалась оживленным муравейником на главную площадь, где на грубо сколоченном постаменте высился нестроганый столб, к которому грубыми пеньковыми веревками была прикручена знахарка. Вилмар был небольшим городком, притулившимся на склоне горных хребтов. Грубо сложенные стены да неглубокий ров – вот и все укрепления. Впрочем, про войны здесь и не слышали – кому нужно скудное поселение на самой границе провинции? Деревянные домишки, покрытые дранкой; улочки, мощенные крупным булыжником. Пожалуй, лишь длинный дом ярла отличался некоторой роскошью в виде резных наличников и ухоженного садика. Ну, хоть это правитель Северного берега мог себе позволить…Дела во владении шли через пень-колоду, а смерть жены и вовсе выбила Освальда из колеи. Одна отрада оставалась у отчаявшегося ярла – любимая шестилетняя дочурка, бойкая черноглазая Инга. Девочка росла егозой, и даже нянька, старая Грета, не могла удержать непоседу дольше пяти минут на одном месте. Только отвернешься – уже мелькает кудрявая макушка среди окрестных мальчишек на соседней улице. Ищи – свищи, лишь пыль столбом. Отец и сердится, и переживает, но что уж там – ребенок все же. Склонит голову к плечу, хлопнет блестящими глазками-смородинами, рассмеется колокольчиками. Как тут ругаться?Только беда пришла, откуда не ждали. На рыночной площади, среди небольших лавочек, втиснулась лачуга алхимика. В общем-то, рыжеволосая статная Фрида не только торговала зельями и травами, она же была и целителем, и повитухой. Молодые девчонки бегали тайком выспрашивать про ночные гадания и обряды. Та смеялась, но рассказывала. И все же жители не жаловали девушку, а некоторые и побаивались. Женщины откровенно завидовали непривычной, яркой красоте чужачки; мужчины опасливо ежились под пронзительным льдистым взглядом синих глаз. Стали липкой паутиной расползаться слухи. Дескать, не только припарки для суставов варит молчаливая красавица. Не иначе с духами хороводы водит, так и несчастья накликать на город недолго. Ярл только отмахивался, мало ли, что народ городит. Лишь бы языком потрепать. А потом начали пропадать дети. Сначала не явился домой старший сын кузнеца. Впрочем, мальчишке уже стукнуло четырнадцать, сбежать из дома он грозился давно, поэтому хватились не сразу. Через пару дней заголосила у плетня кухарка, не дождавшись дочку с пастбища. Только корова прибрела к дому с обрывком веревки на рогах. Люди словно взбесились. - Ведьма треклятая! Губить детей наших она будет, чертово отродье! – кипела толпа, оббивая пороги дома ярла так, что и хускарл сдержать не мог. - А ну, цыц! – громыхнул Освальд, доведенный до предела толкотней и шумом под окнами. – Людей на поиски отрядили уже, личную охрану выделил на такое дело. А за детьми смотреть лучше надо. Кто к дому Фриды еще с вилами полезет – за решетку суну без разговоров. На сутки волнения поутихли. А на исходе вторых исчезла Инга. Когда зареванная нянька, каясь, упала ему в ноги, ярл не проронил ни слова. Только сжал пальцами подлокотники так, что костяшки побелели. До утра просидел каменным изваянием в кресле, прислушиваясь к каждому шороху, а лишь рассвело – швырнул в стену кувшин и тяжелым шагом, вбивая каблуки в землю, двинулся к дому знахарки. Девушка уже не спала. Склонившись над некрашеным столом, разбирала какие-то травы. - С чем пожаловал, Освальд? – чуть насмешливо откликнулась она на скрип двери. – Тоже ведьмой окрестить решил?Мужчина промолчал, рассеянно оглядывая небольшую комнатушку. И в самом деле, что он хотел здесь найти? Вдруг взгляд его зацепился за большую плетеную корзину, небрежно прислоненную у входа. Сверху была наброшена холщовая тряпка, покрытая тошнотворно-бурыми пятнами. На негнущихся ногах он сделал неуверенный шаг и, помедлив лишь секунду, сдернул полотно. В глазах помутилось, к горлу подкатил тугой комок. В переплетении ивовых прутьев белели кости, гладкие, словно вываренные в кипятке, слишком маленькие для взрослого человека…- Ах ты… тварь! – просипел Освальд, тяжело, всем телом разворачиваясь к ведьме. Глаза заволокла кровавая пелена. Не отдавая себе отчет, мужчина одним рывком припечатал девушку к стене, сжав горло так, что та закашлялась, носками сыромятных сапог пытаясь нашарить опору. - Это собачьи, олух! – захрипела она, хватая ртом воздух, даже не пытаясь ослабить стальную хватку пальцев. – Думаешь, ваши притирания одними цветочками обходятся? Неет, как захвораете – в ножки кланяетесь, никто не спросит – из чего мазь сделана. Да взгляни ты, наконец! Что ж ты, кобеля хребет от детского отличить не сможешь?Но разум уже отказывался повиноваться ярлу. Отшвырнув Фриду, как тряпичную куклу, мужчина прошипел, зло сощурив глаза:- Собачьи, значит… На костре объяснишь, какие они собачьи! – и, хлопнув дверью так, что та жалобно скрипнула и покосилась, грузным шагом вышел из лачуги. Полюбоваться на казнь собрался весь городишко. Толпа стекалась оживленным муравейником на главную площадь, где на грубо сколоченном постаменте высился нестроганый столб, к которому грубыми пеньковыми веревками была прикручена знахарка. Веревки-то те – коза оборвет, да только куда дернешься? Вокруг не люди – звери, глаза горят, губы проклятья шепчут. До околицы не добежишь – камнями забьют. Всё вспомнили медноволосой молчунье, каждый шаг вниманием не обошли. Бабы шипели рассерженными змеями: мол, и мужиков с дому сводила, и при луне нагая плясала, а уж детишек погибель – и точно на ее совести. Мужская половина населения ожесточенно плевалась, старательно отводя взгляд от порванной юбки девушки – ведьму тащили волоком, не особо заботясь о сохранности платья. Народ расступился – к импровизированному помосту с горящим факелом выдвинулся ярл. Глаза Освальда ввалились, но светились каким-то безумным, фанатичным огнем. Не говоря ни слова, он швырнул плюющуюся искрами горелку на вязанку хвороста у ног девушки. Сухие ветки занялись мгновенно, окутав площадь терпким дымом, заставляя особо рьяных закашляться и отшатнуться назад. Фрида молчала, презрительно поджав губы. Она ненавидела весь этот сброд, ненавидела себя за то, что неосмотрительно сунулась в столицу провинции. Народ везде одинаков – темный, необразованный, неблагодарный. И сама-то хороша: раскисла, поверила приветливым взглядам, решила помочь оставшимся без целителя горожанам. И вот - расплатились. Лучше бы в заброшенной избушке лесничего оставалась, с волками и то проще сладить…Лишь когда пламя лизнуло босые ноги девушки, пробуя на вкус, та вскрикнула, забившись в путах, словно птица в силках. Синие глаза расширились от боли, нашаривая взглядом в толпе правителя Северного берега. Тот стоял, привалившись к стене корчмы, равнодушно скрестив руки на груди. - Еще встретимся, ярл… - процедила девушка сквозь стиснутые зубы, но услышали все. Над площадью повисла нехорошая тишина, прервавшаяся лишь треском взметнувшегося пламени и диким, животным криком. Разбредались нехотя. Стражникам пришлось даже подгонять народ окриками, давая понять, что балаган окончен. Освальд, устало сгорбив плечи, словно на них повисла непосильная ноша, брел к дому, пиная кованым носком сапога первые пожелтевшие листья и понимая, что сегодня ему уже не уснуть. Заснул он, действительно, лишь после вторых петухов, оттолкнув опустевший кувшин крепленого вина. В ушах звоном стояли последние слова девушки, и никакое спиртное не могло заглушить их. Разбудил его через пару несчастных часов шум на крыльце. Сквозь неприкрытые ставни слышался бормочущий баритон начальника стражи и старушечьи причитания Греты. Чертыхнувшись и потирая воспаленные веки, ярл спустил ноги с кровати, отметив, что так и не разделся; нашарил сапоги и, пошатываясь, спустился на улицу. К резным балясинам крыльца была прислонена корзинка, небольшая, потертая, с какими жены ходят белье на реку полоскать. Под льняным покрывалом чувствовалась непонятная возня. Опасливо протянув руку, мужчина отдернул ткань и охнул. В плетенке лежал ребенок. Девочка. С темными глазами-смородинами и реденькими, но уже курчавыми волосами. - Инга… - непослушными губами прошелестел ярл, опускаясь на колени возле корзины. – Доченька…Прошло несколько часов, а Освальд так и не смог отойти от кроватки ребенка, которую спешно сколотили для найденыша. Напрасно старая Грета пыталась осторожно вразумить правителя, мол, дочери-то на момент пропажи уже шесть годков исполнилось, да и не могло такое чудо свершиться. Мужчина лишь качал головой, дрожащими руками поправляя домотканое одеяльце, не отводя сияющих глаз от девочки, твердя как блажной:- То боги меня услышали, вернули мне дочурку за спасение народа от ведьмы проклятой. Да как же ты не видишь – Инги глаза, волосы вьются, даже хнычет так же. В общем, заново тебе, Грета, в няньки наниматься. Лишь когда хускарл третий раз, многозначительно покашливая, заглянул в покои, намекая, что дела правителя не ждут, ярл с сожалением оторвался от люльки и, раздраженно дернув плечами, вышел из комнаты. Следом засеменила и нянька, неодобрительно покачивая головой. Пожалуй, лишь полуденный луч, проскользнувший через щель в ставнях, заметил, как резко замолкла малышка, проводя удаляющуюся спину Освальда вполне осмысленным взглядом, вдруг блеснувшим льдисто-синим отблеском. ЕЕ взглядом.