Рассказ:
Вот так старая школа, угол Казацкой и Кустанайской, и напротив бетонными великанами взметнулась стройка. Нависло пасмурное, запрокинь голову.
И слякоть, и снег седыми клочьями. Ручей бежит по улице вдоль бровки, можно кораблики из ореховой скорлупы пускать. На левой стороне, ежели снизу глядеть, ряд домов-развалюх в один, два этажа. Такие косые и старые, будто картонные. Пальцем ткнешь и пробьешь стену, а то и вовсе повалишь. За окнами еще деды морозы стоят, на ватных сугробах.
Не по своему хотению, по государственному велению нисходит Дима Иванов в школу, утром сонный, а днем восходит домой вялый, утомленный уроками. Старшеклассник. У него есть брат Лёша, в пятый класс ходит, так тот брат за Диму все домашки по точным наукам делает. В математику брат ударенный. А Дима гуманитарий и пребывает в мечтаниях. Никому не рассказывает, что сочиняет стихи. Конечно, многие сочиняют, но Дима – особо. Представляет себе – вот помрет молодым, потом при разборе вещей найдут заветные тетради, и откроется, что жил рядом гений. Ну и, кто знает – может издадут посмертно. И табличка на доме памятная. С барельефом. Как Булгакову на Андреевском спуске. А тут Дима в профиль.
Казацкая до поворота очень крутая. Разбежаться вот так, расставив руки, на каком-то этапе ногами посильнее, разом оттолкнуться и полететь. Главное сильно махать руками. Видели, как птицы? Не зря они так делают. А вы пальцы расстопырьте заместо крыльев и тоже. Чай гравитация не для всех писана.
Не для поэтов. И вот идет поэт, сочиняет, слово в рифму вгоняет. Утро, почти сумерки еще. В школе будет пахнуть старой мастикой. И тут Диме навстречу мужик. Пожилой, коренастый. Брови дикие! Глаза под ними насекомые. Внимательные такие глаза. Цепко в Диму посмотрел и дальше пошел.
Мысль первая, догадка – упырь! Улица старая, мог завестись давно. Места тут, на Ширме, вообще тайным и мрачным делам благоприятствующие. Рядом болото, кладбище, путей сообщений с городом почти нет – ходит разве что раз в сутки автобус. Можно конечно до проспекта пешком, но Диме приятно считать, что это чрезвычайно сложно и почти невозможно. Только автобус!
Ночью конечно, страшно. Замерзшие покойники слоняются по округе, царапая пальцами гнилые заборы. Коли сесть у окна и сторожить до рассвета, всматриваться в темень, всякое увидишь. А то еще на Кустанайской, как идти к Васильковской, поставили дом с курятником вместо второго этажа. Ну не курятник, а похоже. Деревянный. Для сектантов больно гож. Плясать, бить в поднятые над собой тазики ополонниками – дела бесовския!
И так с наступлением сумерек становится район беспокойным. От болота слышен стон, и то не человек. В частных домах зажигается и гаснет свет, гудят печи частных крематориев в подвалах, продуктовый магазинчик вроде бы закрывается, а потом открывается с черного входа, и товары там совсем другие – черепа и прахи людские, тлен в целлофановых кульках.
Дима стал примечать – прохожие в округе какие-то бледные. Поначалу думал даже написать об этом в газету. Мол, журналисты, разберитесь! Может нас тут травят некачественной питьевой водой, или где-то пролилась ртуть. А потом он увидел еще одного упыря – молодого, и всё встало на свои места. Понимание происходящего.
Кодло кровососов пьет кровь у жителей района. Оттого они и ходят бледные. Только ничего не помнят. Упырь, который молодой – высокий, в наушничках, потом обернулся и долго на Диму смотрел – небось почуял, что Иванов тоже на него глядит. Надо быть осторожнее. Теперь о Диме наверняка узнает тот, пожилой.
Ну и делать теперь что? Готовить осиновые колья и подкарауливать после школы? Или попробовать проследить, где эти упыри живут? Другой вариант – расклеить на заборах и столбах объявления, предупредить всех об опасности.
Ближайшее интернет-кафе было в одном из корпусов института физкультуры. Сделав уроки, Дима заявил домашним, что пойдет пройдется для вдохновения, а сам отправился в интернет-кафе, чтобы набрать и распечатать текст – своего компьютера не было. По дороге зашел к дяде, который жил на той же Казачьей, в унылой хибаре через забор от школы.
Дядю звали Витей. Двоюродный брат матери, старше её годков на… Черт знает сколько. Румяный, крепкий, и хотя преклонных лет, здоровье своё сохранил благодаря особой диете, секрет которой не открывал, говоря:
– Ну вы же так не хотите? Так что я буду вам рассказывать?
И досадливо махал рукой. Унылый такой дядя, глаза масляные, волосы очень черные – кажется, он их чем-то смазывал.
Время от времени мать посылала Диму занять у дяди Вити деньги, а еще он просто так заходил – взять книжку почитать, ибо у дяди Вити была обширная библиотека книг ветхих. Некоторые даже девятнадцатого века. Старые книги и стопки журналов хранились в отдельной комнате, такой сырой, что мел на потолке лез в ней клочьям, а обои взялись пузырями. Книги были тяжелыми и пахли сыростью – будто ящик от яблок. Вот так старая школа, угол Казацкой и Кустанайской, и напротив бетонными великанами взметнулась стройка. Нависло пасмурное, запрокинь голову.
И слякоть, и снег седыми клочьями. Ручей бежит по улице вдоль бровки, можно кораблики из ореховой скорлупы пускать. На левой стороне, ежели снизу глядеть, ряд домов-развалюх в один, два этажа. Такие косые и старые, будто картонные. Пальцем ткнешь и пробьешь стену, а то и вовсе повалишь. За окнами еще деды морозы стоят, на ватных сугробах.
Не по своему хотению, по государственному велению нисходит Дима Иванов в школу, утром сонный, а днем восходит домой вялый, утомленный уроками. Старшеклассник. У него есть брат Лёша, в пятый класс ходит, так тот брат за Диму все домашки по точным наукам делает. В математику брат ударенный. А Дима гуманитарий и пребывает в мечтаниях. Никому не рассказывает, что сочиняет стихи. Конечно, многие сочиняют, но Дима – особо. Представляет себе – вот помрет молодым, потом при разборе вещей найдут заветные тетради, и откроется, что жил рядом гений. Ну и, кто знает – может издадут посмертно. И табличка на доме памятная. С барельефом. Как Булгакову на Андреевском спуске. А тут Дима в профиль.
Казацкая до поворота очень крутая. Разбежаться вот так, расставив руки, на каком-то этапе ногами посильнее, разом оттолкнуться и полететь. Главное сильно махать руками. Видели, как птицы? Не зря они так делают. А вы пальцы расстопырьте заместо крыльев и тоже. Чай гравитация не для всех писана.
Не для поэтов. И вот идет поэт, сочиняет, слово в рифму вгоняет. Утро, почти сумерки еще. В школе будет пахнуть старой мастикой. И тут Диме навстречу мужик. Пожилой, коренастый. Брови дикие! Глаза под ними насекомые. Внимательные такие глаза. Цепко в Диму посмотрел и дальше пошел.
Мысль первая, догадка – упырь! Улица старая, мог завестись давно. Места тут, на Ширме, вообще тайным и мрачным делам благоприятствующие. Рядом болото, кладбище, путей сообщений с городом почти нет – ходит разве что раз в сутки автобус. Можно конечно до проспекта пешком, но Диме приятно считать, что это чрезвычайно сложно и почти невозможно. Только автобус!
Ночью конечно, страшно. Замерзшие покойники слоняются по округе, царапая пальцами гнилые заборы. Коли сесть у окна и сторожить до рассвета, всматриваться в темень, всякое увидишь. А то еще на Кустанайской, как идти к Васильковской, поставили дом с курятником вместо второго этажа. Ну не курятник, а похоже. Деревянный. Для сектантов больно гож. Плясать, бить в поднятые над собой тазики ополонниками – дела бесовския!
И так с наступлением сумерек становится район беспокойным. От болота слышен стон, и то не человек. В частных домах зажигается и гаснет свет, гудят печи частных крематориев в подвалах, продуктовый магазинчик вроде бы закрывается, а потом открывается с черного входа, и товары там совсем другие – черепа и прахи людские, тлен в целлофановых кульках.
Дима стал примечать – прохожие в округе какие-то бледные. Поначалу думал даже написать об этом в газету. Мол, журналисты, разберитесь! Может нас тут травят некачественной питьевой водой, или где-то пролилась ртуть. А потом он увидел еще одного упыря – молодого, и всё встало на свои места. Понимание происходящего.
Кодло кровососов пьет кровь у жителей района. Оттого они и ходят бледные. Только ничего не помнят. Упырь, который молодой – высокий, в наушничках, потом обернулся и долго на Диму смотрел – небось почуял, что Иванов тоже на него глядит. Надо быть осторожнее. Теперь о Диме наверняка узнает тот, пожилой.
Ну и делать теперь что? Готовить осиновые колья и подкарауливать после школы? Или попробовать проследить, где эти упыри живут? Другой вариант – расклеить на заборах и столбах объявления, предупредить всех об опасности.
Ближайшее интернет-кафе было в одном из корпусов института физкультуры. Сделав уроки, Дима заявил домашним, что пойдет пройдется для вдохновения, а сам отправился в интернет-кафе, чтобы набрать и распечатать текст – своего компьютера не было. По дороге зашел к дяде, который жил на той же Казачьей, в унылой хибаре через забор от школы.
Дядю звали Витей. Двоюродный брат матери, старше её годков на… Черт знает сколько. Румяный, крепкий, и хотя преклонных лет, здоровье своё сохранил благодаря особой диете, секрет которой не открывал, говоря:
– Ну вы же так не хотите? Так что я буду вам рассказывать?
И досадливо махал рукой. Унылый такой дядя, глаза масляные, волосы очень черные – кажется, он их чем-то смазывал.
Время от времени мать посылала Диму занять у дяди Вити деньги, а еще он просто так заходил – взять книжку почитать, ибо у дяди Вити была обширная библиотека книг ветхих. Некоторые даже девятнадцатого века. Старые книги и стопки журналов хранились в отдельной комнате, такой сырой, что мел на потолке лез в ней клочьям, а обои взялись пузырями. Книги были тяжелыми и пахли сыростью – будто ящик от яблок.
И вот Дима пришел к дяде Вите. Привет-привет! Тот налил ему стакан чаю – подлый стакан, с треснувшим ободком, поэтому всегда надо было поворачивать, но противоположная сторона была с коричневой заедой. Попросить другой стакан Дима стеснялся. Сам дядя Витя чаю никогда не пил. Шутил:
– Другое пиваем! – и подмигивал.
Даже на днях рождения, когда его приглашали, сидел за столом белой вороной, ни к чему не прикасался, однако принимал живое участие в разговорах.
В этот раз Дима спросил:
– А есть у вас почитать что-нибудь о вампирах?
Дядя Витя почесал гладко бритый подбородок:
– А зачем тебе именно о вампирах?
– Да сам не знаю. Ну вот… Откуда в народе о них появились легенды?
– У нас, Дима, вампиров отродясь не было.
– А кто были?
– Были упыри.
– А это не одно и то же?
– Как тебе сказать. Киношный образ вампира, вот тех клыкастых мрачных стариков, которых по телеку показывают, он искажен и преувеличен. И то, что когда человека кусают и он сам становится вампиром – глупость, противоречит, скажем так, химии тела. Люди верят чему угодно, если об этом пишут в книжках или показывают на экране.
– Ну а что тогда наши упыри? – и Дима отхлебнул, внутренне поморщившись.
– Да, они могут пить у людей кровь. Вот и всё сходство с твоими вампирами. У меня есть несколько книг на эту тему, точнее этнографических работ в разных сборниках, могу подыскать. Иванов, Милорадович писали, приводя множество свидетельств крестьян. Пойдем поищем, – пригласил в библиотеку.
Перебирая книги, дядя Витя говорил:
– Упырей делили на урожденных и ученых, то бишь наученных. А еще живых и мертвых. Живой упырь мог таскать на закорках мертвого, потерявшего способность к самостоятельному передвижению. Еще в 19 веке… Вера в упырей была такой же сильной, как вера в ведьм. Упырей убивали, сжигали. Возник спор из-за земли – одну из сторон обвиняют, что он упырь. И на костер его… Очень удобно. Или эпидемия, или неурожай – находят крайнего, удобного, говорят – он упырь, мор дескать наслал, чародей. В родном селе Ивана Франко, в Нагуевичах, во время холеры совершенно невинных людей через костер таскали, по подозрению в упырстве. У него заметка об этом есть. Народ был дикий, впрочем и сейчас такой, только дикость приобрела иные формы. А вот тебе «Киевская старина»!
И выложил на прогнутый стул подшивку альманахов. Дима спросил:
– Так я не понимаю, упыри пили кровь или нет?
– Далась тебе эта кровь. В повериях, живой упырь – как бы колдун, старший над ведьмами. А мертвый упырь может выходить из могилы и чудить. Кровь пить, да. Из пальца, мизинца. Большей частью у младенцев. Ну проснется, ну закричит, мало ли. И не расскажет ведь. – Да, это ведь логично, нападать на слабых жертв.
– Именно. Вот в кино в этом плане нет логики. Бегают какие-то бледные чудики с зубами как у нетопырей-кровососов, кусают взрослых людей в шею.
И тут Дима снова понял. И сказал:
– Подождите, я в кухню схожу, остатки чаю хлебну.
– Давай.
Вернулся в кухню, а там всегда на подоконнике лежал кирпич. На нем две банки с луком. Чиполлино большой и Чиполлино маленький. Дима заботливо эти банки на стол составил, кирпич взял и пошел к дяде. Тот как раз очередную книжку с полки вытаскивал. А Дима его – трах кирпичом по темени!
Теперь так. Дяди долго не хватятся, кроме родственников. А будут посылать того же Диму – Дима скажет, что с дядей всё в порядке. Хоть год, хоть два можно поддерживать в матери уверенность, что дядя жив-здорово. Сама она сюда носа не кажет. С этой стороны всё схвачено. Но сам дядя?
На другой день Дима в школу не пошел, сказал, что горло болит. Всю ночь не спал, лезли в голову мысли. Лежащий труп дяди Вити, его привалило несколько книг. Дима тащит тело в кухню, отодвигает стол – под столом люк в погреб. Открывает, скидывает туда покойника. Ставит стол на место.
Потом – взял отобранные дядей книги, сложил в кулек, и вернулся домой, петляя и нарочно сворачивая в переулки. Если дядя оживет и будет идти по нюху…
Родной дом, об одном этаже, в землю врос. В окнах свет. Временно безопасно.
Читал. Книги и альманахи допоздна, под храп брата, в желтом свете ночника. Занавеску на окне расправил так, чтоб щели не осталось. Никто не заглянет, никто не увидит. Но будто ходили под окнами. Хрустящие шаги.
Наутро Лёша в школу, родители на работу. Дима всё зашторил, обе двери из дому запер, включил телевизор для разрядки обстановки. Что там у дяди дома сейчас происходит?
А вечером дядя Витя сам пришел в гости. Уже когда все вернулись. Скрип калитки, звонок в дверь. Открывают. На пороге он стоит, голова бинтом обмотана, сверху вязаная шапка, едва налезла. Отец Димы спрашивает:
– Что с головой?
– Бандитская пуля.
– Что там? – мама Димы показалась, – Ой, Витя! Что случилось?
А Дима в своей комнате сидит, затворившись и всё через щелочку видит.
– Да на крыльце поскользнулся, на самом крыльце, и как-то так нелепо упал, назад, понимаешь. Потом через час только очнулся.
Зашел в предбанник, переобулся в гостевые тапки. Вот он уже в большой комнате.
– А Димка где?
– Уроки наверное делает. Дима!
Дима погодил несколько секунд и вышел.
– О, здорово! – весело сказал ему дядя, – Как книжки?
В горле у Димы встал сухой комок. Сглотнув, Дима ответил:
– Очень интересные. Я почти все уже… Проглотил.
– Ну вот и хорошо, я там еще тебе подготовил несколько. Зайдешь на днях?
– Зайду.
Дядя улыбнулся, показывая свои кипеные крепкие зубы. Точно также лыбились мама и папа. И брат Леша из соседней комнаты явился.
– Чего вы все улыбаетесь? – крикнул Дима.
– Ты знаешь, – ответил дядя Витя.
Дима – как был – в тапочках и спортивном костюме – выскочил из дому, в холод, и по грязному снегу на улице побежал улицей вниз. Куда деваться? Сбавил шаг, иначе бы упал. Оглянулся, не преследуют. С колотящимся сердцем, направился к школе, к дядиному дому. Пожалел, что дома оставил ключ – Дима ведь когда уходил от дяди, дверь запер и ключ взял с собой.
Зашел во дворик, приник к окнам кухни. А темно, ничего не разглядеть. Сдвинут ли стол? Хотя да, дядя мог выбраться и всё поставить на место. Дима обошел дом и попробовал дверь. Закрыто. Его уже по жаркому поту продирал мороз.
Вернулся к окну кухни. За ним, на подоконнике, лежал кирпич, на нем банки с луковицами. Дима забыл, ставил он их обратно или нет. На кирпиче была кровь, и Дима бросил кирпич в подвал. Значит, кирпича тут быть не должно. А он есть.
– Ты простудишься, – дядя приближался, улыбаясь и расставив руки, будто собираясь ловить. И резко стал выбрасывать конечности в разные стороны. Дикая гимнастика. Краем глаза Дима обратил внимание на свет в школе. Повернулся. Горели все окна. Нарушался покой – постоянный, напряженный звонок. В классах сидели чинно. Девочка с косичками что-то отвечала, раскрывая рот. Какие уроки вечером?Дима бросился прямо на дядю, проскользнул у того под свисшей рукой. Снова на улице. Канализационный люк чуть отодвинут. Зацепить его пальцами – и прыгнуть вниз. Мокро. Потерял один тапок. Носки тяжелые, пропитались сразу. Теперь по этим коридорам добраться до стока в речку Совку, и через болото добраться на ту сторону, к Байковой горе. Вскарабкаться на склон. Там крематорий. Позвонить домой. Сказать – я сошел с ума, приезжайте, заберите меня. А когда приедут – тут печь, можно заманить. Только как её включать?
Наверху задвинули люк и стало совсем темно. Совсем. Дима какое-то время двигался наощупь, касаясь обеими руками шершавых стен.
Поскользнулся и свалился вперед лицом. Щеке – больно. Лежал. И пробрал его такой холод, что осталось только заснуть. Но услышал голос:
– И без химзы.
Забарахтался, поднимался к потокам света. Ничего не разобрать. Вот бы оказаться дома в теплой постели.
– Не бойся блин, мы диггеры.
Совсем что-то закружилось, выключилось в темноту. Когда очнулся, то увидел рядом на стуле Лёшу. Лёша сидел и читал книгу. Дима дома, как и хотел. Подозрительно хорошо. Прикрыл глаза, сквозь ресницы пригляделся к брату. Сидит, будто ничего не случилось. Забота о больном. Готовитесь всю кровь высосать? Где там дядя? Ведите дядю, пусть поулыбается. Решил ждать, что будет дальше. Хотелось по малой нужде.
Зашла мама.
– Ну как он, спит?
– Вроде спит. Дядя Витя куда ушел?
– Он поехал на радиорынок какой-то там редкий конденсатор покупать. Дима ему повредил, когда голову разбил. Через металл, представляешь?
– Сила есть – ума не надо.
– Да. Хорошо, что всё обошлось.
– Да вообще. А если бы дядя Витя скопытился?
– Ну приняли бы меры.
Лёша раздраженно хлопнул книжкой:
– Приняли бы. Все мои дети дураки. Мы живем во враждебной среде, надо быть всё время начеку, а не принимать меры, когда что-то случается. Беда в том, мы не можем позволить себе ошибки, чтобы учиться на них. Так и остаемся неучами.
– А кстати, ты за этими всеми хлопотами сделал домашнее задание?
– Нет. Я завтра утром, перед школой. Позови так называемого папу.
– Зачем?
– Будем Диме про нас открывать.
– Ты думаешь пора?
– Его уже начало клинить, ты же видишь. Зови папу.
Дима приоткрыл один глаз и для пущего обзора высунул глазное яблоко вперед на подвижной, как у улитке, влажной ножке. Открывались новые возможности.
Вошли родители. Лёша сказал:
– Дорогой Дима, мы все хотим тебе кое-что рассказать…