Утбурд средь бела дня

Рассказ:

В минувшие выходные мы с мужем отправилась в гости к родителям, закрывающим дачный сезон, в деревню. Отдохнули отлично, и уже почти перед отъездом встретила я соседку из дома напротив, которая смутила мой разум ужасающей историей. Сразу отмечу, что женщина она взрослая (около 60-65 лет ей), трезвомыслящая и ничуть не впечатлительная. Она и покойников, бывало, в лесу находила (местные пьяницы, увы, могут замёрзнуть насмерть даже теплой весной), и кошмарами после подобного ничуть не мучилась. И вот тут подходит она ко мне и таинственным голосом спрашивает: «Вы же вечером, когда приехали, детский плач слышали?» Я начинаю припоминать, но особо ничего вспомнить не могу — приехали поздно уставшие, спать ужасно хотели, только вещи разгрузили и сразу в кровать, какое там к тишине осенней деревни прислушиваться, не до романтики. — Нет, — говорю. — Если и слышали — то не запомнили. Ну, она вздохнула так, как груз с плеч упал, аж глаза как-то веселее стали, и плечи расправились. А я увидела эту перемену в ней и давай приставать — что это так, подходила как собака побитая, а тут такую мелочь спросила и как гора с плеч? Она мялась, мялась и рассказала мне вот что. Далее, в традициях этого сайта, от первого лица. «Собралась я на неделе на болото за брусникой — всё равно грибов в этом году нет, так хоть ягоды набрать. Встала утром пораньше, да и пошла. А на пути к болоту у нас просека малинная, там много зверья пасётся постоянно, поэтому я ничуть не удивилась, услышав у подхода к ней душераздирающий плач. Стон такой, полный боли и отчаяния, как немного подросший младенец ревёт. Думаю — заяц в капкан попался. Они, бедняги, если их поймать, могут так истошно орать, словно человек кричит — иной раз, кажется, в деревне слышно будет. Ну, я и думаю, попался косой, так хоть пойду, посмотрю где. Подошла я к просеке, звук рядом совсем, а понять ничего не могу — даже не чуется толком, откуда он исходит, как будто со всех сторон сразу. И тут смотрю — лежит дерево, у него корни выворочены, а под ними, в такой ложбинке с лужей, что-то тёмное шевелится. Шевелится, шевелится так активно, я ещё подошла, смотрю с интересом, и тут меня осенило — это ж ребёнок! Вот он-то и плачет и тонет в этой воде, как будто личико внизу, только затылок да спинку видно. Весь перепачкался в грязи, чёрный, ничего не разглядеть. И, слава Богу, у меня ума не хватило руки к нему протянуть, хотя я уже подошла и склонилась над ним почти. Потому что, когда я подошла вплотную, до меня дошло — как же он плачет, если у него рот в воде? А тут он взял и развернулся. Лицом ко мне. И в глаза посмотрел — а у него и не глаза, а я не знаю что даже — ненависть сплошная там. Лицо, хотя тьфу, какое лицо, мордочка у него вся перекошена, так и исходит злобой, а рот открывает жалобно и плачет, плачет надрывно, аж сердце сжимается. Я так и застыла, и расстояния у меня от него — чуть. Смотрю и понимаю, что не в грязи он вовсе, а просто сам тёмный, кожа небольшими такими светлыми пятнами, но преимущественно — цвета некроза. Не как у трупа, а как когда у живого человека плоть гниёт. Мне казалось, мы так вечность с ним друг на друга смотрели, он плакал, а я стояла, открыв рот. На самом деле, конечно, там, может, и двух секунд не прошло. А потом он снова перевернулся на живот, встал на ручки, эдак их согнув в локтях и чуть в стороны расставив, и начал медленно на меня ползти. Что у него там с ногами, я даже не разглядела, да вроде ног не было, а как обрубок какой, или это они так вместе срослись, не углядела. Начал он на меня ползти, голову задрал, морда перекошена, уже до ноги почти моей дополз — я как деру и дала! Сама не знаю, как убежала, себя не помнила, один раз оглянулась — этот «ребёнок» за мной на приличной скорости чешет, через поваленные деревья, как змея проскальзывает! Я давай молиться, за крестик схватилась, плачу, да так я перепугалась, что не помню и как молилась, и, может, даже и молитвы ни одной до конца не дочитала — в общем, прибежала домой и очухалась только вечером. Всю ночь со светом сидела, заснуть пыталась, всё лицо его перед глазами стояло, исполненное злобой. Страшно было — жуть. Утром в церковь пошла, помолилась, свечек домой купила, всё со свечкой обошла, успокоилась, в ночь на пятницу уже нормально заснула, и даже никаких кошмаров не снилось. А вот в ночь на субботу сижу уже поздно вечером, смотрю телевизор — и тут звук какой-то посторонний. Выключила передачу, прислушалась и чуть не умерла от ужаса. Плачет. Ребёнок плачет. Под окном у меня в палисаднике. Младенчик маму жалобно зовёт, только знаю я уже этот плач, этот почти человеческий голос. Обмерла вся, думаю — если это существо посреди белого дня на меня набросилось, то теперь-то уж ночью! Всё, можно смело к смерти готовиться, в дом ему попасть не проблема. Я уже начала с жизнью прощаться, слышу уже, как он по стене скребёт, к окну поднимается — и тут мотор, фары, тварь эта аж со стуком от стены отлепилась — а это вы приехали!В минувшие выходные мы с мужем отправилась в гости к родителям, закрывающим дачный сезон, в деревню. Отдохнули отлично, и уже почти перед отъездом встретила я соседку из дома напротив, которая смутила мой разум ужасающей историей. Сразу отмечу, что женщина она взрослая (около 60-65 лет ей), трезвомыслящая и ничуть не впечатлительная. Она и покойников, бывало, в лесу находила (местные пьяницы, увы, могут замёрзнуть насмерть даже теплой весной), и кошмарами после подобного ничуть не мучилась. И вот тут подходит она ко мне и таинственным голосом спрашивает: «Вы же вечером, когда приехали, детский плач слышали?» Я начинаю припоминать, но особо ничего вспомнить не могу — приехали поздно уставшие, спать ужасно хотели, только вещи разгрузили и сразу в кровать, какое там к тишине осенней деревни прислушиваться, не до романтики. — Нет, — говорю. — Если и слышали — то не запомнили. Ну, она вздохнула так, как груз с плеч упал, аж глаза как-то веселее стали, и плечи расправились. А я увидела эту перемену в ней и давай приставать — что это так, подходила как собака побитая, а тут такую мелочь спросила и как гора с плеч? Она мялась, мялась и рассказала мне вот что. Далее, в традициях этого сайта, от первого лица. «Собралась я на неделе на болото за брусникой — всё равно грибов в этом году нет, так хоть ягоды набрать. Встала утром пораньше, да и пошла. А на пути к болоту у нас просека малинная, там много зверья пасётся постоянно, поэтому я ничуть не удивилась, услышав у подхода к ней душераздирающий плач. Стон такой, полный боли и отчаяния, как немного подросший младенец ревёт. Думаю — заяц в капкан попался. Они, бедняги, если их поймать, могут так истошно орать, словно человек кричит — иной раз, кажется, в деревне слышно будет. Ну, я и думаю, попался косой, так хоть пойду, посмотрю где. Подошла я к просеке, звук рядом совсем, а понять ничего не могу — даже не чуется толком, откуда он исходит, как будто со всех сторон сразу. И тут смотрю — лежит дерево, у него корни выворочены, а под ними, в такой ложбинке с лужей, что-то тёмное шевелится. Шевелится, шевелится так активно, я ещё подошла, смотрю с интересом, и тут меня осенило — это ж ребёнок! Вот он-то и плачет и тонет в этой воде, как будто личико внизу, только затылок да спинку видно. Весь перепачкался в грязи, чёрный, ничего не разглядеть. И, слава Богу, у меня ума не хватило руки к нему протянуть, хотя я уже подошла и склонилась над ним почти. Потому что, когда я подошла вплотную, до меня дошло — как же он плачет, если у него рот в воде? А тут он взял и развернулся. Лицом ко мне. И в глаза посмотрел — а у него и не глаза, а я не знаю что даже — ненависть сплошная там. Лицо, хотя тьфу, какое лицо, мордочка у него вся перекошена, так и исходит злобой, а рот открывает жалобно и плачет, плачет надрывно, аж сердце сжимается. Я так и застыла, и расстояния у меня от него — чуть. Смотрю и понимаю, что не в грязи он вовсе, а просто сам тёмный, кожа небольшими такими светлыми пятнами, но преимущественно — цвета некроза. Не как у трупа, а как когда у живого человека плоть гниёт. Мне казалось, мы так вечность с ним друг на друга смотрели, он плакал, а я стояла, открыв рот. На самом деле, конечно, там, может, и двух секунд не прошло. А потом он снова перевернулся на живот, встал на ручки, эдак их согнув в локтях и чуть в стороны расставив, и начал медленно на меня ползти. Что у него там с ногами, я даже не разглядела, да вроде ног не было, а как обрубок какой, или это они так вместе срослись, не углядела. Начал он на меня ползти, голову задрал, морда перекошена, уже до ноги почти моей дополз — я как деру и дала! Сама не знаю, как убежала, себя не помнила, один раз оглянулась — этот «ребёнок» за мной на приличной скорости чешет, через поваленные деревья, как змея проскальзывает! Я давай молиться, за крестик схватилась, плачу, да так я перепугалась, что не помню и как молилась, и, может, даже и молитвы ни одной до конца не дочитала — в общем, прибежала домой и очухалась только вечером. Всю ночь со светом сидела, заснуть пыталась, всё лицо его перед глазами стояло, исполненное злобой. Страшно было — жуть. Утром в церковь пошла, помолилась, свечек домой купила, всё со свечкой обошла, успокоилась, в ночь на пятницу уже нормально заснула, и даже никаких кошмаров не снилось. А вот в ночь на субботу сижу уже поздно вечером, смотрю телевизор — и тут звук какой-то посторонний. Выключила передачу, прислушалась и чуть не умерла от ужаса. Плачет. Ребёнок плачет. Под окном у меня в палисаднике. Младенчик маму жалобно зовёт, только знаю я уже этот плач, этот почти человеческий голос. Обмерла вся, думаю — если это существо посреди белого дня на меня набросилось, то теперь-то уж ночью! Всё, можно смело к смерти готовиться, в дом ему попасть не проблема. Я уже начала с жизнью прощаться, слышу уже, как он по стене скребёт, к окну поднимается — и тут мотор, фары, тварь эта аж со стуком от стены отлепилась — а это вы приехали! Младенец этот чёрный хныкнул пару раз под окном, да и успокоился. Потому я и перепугалась и пошла вас спрашивать, не слышали ли вы — вдруг он к вам теперь привяжется. Ну, не слышали, и слава Богу».