Рассказ:
Небо рыдало пятый день. Дороги превратились в длинные полоски болот, река, не так давно позволявшая даже курицам переходить с берега на берег, не замочив крыльев, разлилась, и несколько заборов уже уплыло по ней к неизвестному будущему – в теплой компании молодых ив.
Дождь не прекращался ни на минуту – серый, холодный, мгновенно пропитывающий одежду. Вода находила щели в каждой крыше, даже дом деревенского старосты, крытый не в пример лучше остальных, не избежал затопления. На стенах уверенно занимал позиции зеленый и серый мох, уступая лишь плесени.
В церкви гнилая грязь покрыла иконы, и краска с ликов святых слезала кусками, превращая их в сборище прокаженных и калек, невесть зачем запечатленных на досках. Священник кричал о новом потопе, о грехах, что переполнили чашу терпения бога, но никто не хотел его слушать.
Все знали, кто на самом деле повинен в несчастьях деревни. Но покарать виновницу было невозможно. Пятый день шел дождь, и дрова, заботливо собранные для костра, превратились в заплесневелую труху. А ведьма сидела в сарае старосты – связанная, полуголая, избитая и живая. Ибо просто убить зло недостаточно – нужно сжечь и развеять пепел по ветру на перекрестке, чтобы оно не нашло дороги назад…
Когда зачитывали приговор, небо прорезала молния, ударив в крест церкви, и небеса разверзлись – тех, кто пытался втащить что-нибудь под крышу, избило градинами. Тогда никто не принял это за знамение – летней грозе, пришедшей после долгой засухи, даже успели обрадоваться – до начала града. Теперь, на пятый день, одинаково лежали, вывернув корни из коричневой жижи, и побитые, и не побитые им растения. С деревьев падали насквозь гнилые яблоки и груши, не успевшие даже вызреть.
Ведьму били, требуя остановить дождь… еще на третий день, но ничего не добились – лишь яростнее задул ветер, снося с крыш последнюю солому и позволяя ливню превращать дома в корыта с водой и грязью. Священник хотел ехать в город, за помощью – но вернулся с полдороги. Выбраться из деревни стало невозможно еще в самом начале ливня, а уж позже – и подавно…
Небо рыдало, не прерываясь ни на минуту. А ведьма, безумная, смеялась окровавленным ртом, не чувствуя ни боли, ни холода, ни воды, в луже которой лежала. И смех ее слышали те, кому хватало сил выходить на улицу, и дождь казался им еще страшнее… Все чаще приходили к ним мысли о том, что несчастную дурочку обвинили ложно, и за это разгневался бог – ведь не может зло повелевать небесами! Но мысли оставались мыслями – все знали, кто повинен в несчастьях… Все молчали теперь – так же единодушно, как и кричали тогда, обвиняя сумасшедшую во всех смертных грехах…
И вот, на пятый день, когда река подобралась вплотную к домам, на дороге, упиравшейся в серый закат, появился путник. Он словно летел над землей, – там, где никто не мог пройти, не проваливаясь в грязное месиво по колено, он шел легко, и дождь щадил его светлые волосы и кожаную одежду.
Он вошел в темно-серую мглу ненастного вечера, как луч забытого солнца, и те, кто видел его, в глубине душ своих сразу поняли, что пришло в деревню вместе с ним. Поняли – но вновь промолчали. Странник остановился в одном из беднейших, но и слабее всего затронутых стихией домов. Заплатил серебром, много больше, чем стоило бы за постой. Но кто посмел бы осудить за это человека, кроме душ, продавшихся за золото Врагу рода людского?
Священник узнал о госте из третьих уст, но не побоялся в дождливую ночь прийти в дом вдовы, приютившей странника. Только видели ее соседи, как бежал служитель божий прочь, не задержавшись и на час, как, оскальзываясь, падал в лужи, но вставал и мчался вновь к своему разоренному дождем храму… В эту ночь вновь загрохотал гром, и крест поймал вторую молнию, скривившую символ веры в непонятное корявое колесо. Но священник не видел этого – он висел в петле, сделанной из собственной рясы, и святые смотрели на него бельмастыми от плесени глазами.
А утром странник ушел в рассвет, унося на руках ведьму, и солнце вставало перед ним, так, что казалось: за его спиной горят белые огненные крылья. Никто не посмел остановить его, ведь ему стоило лишь покинуть пределы деревни, чтобы гроза отбыла на закат.
Только все, что случилось на пятый день ведьминого дождя, – так и осталось тайной. В той деревне умели молчать.