Энн Мари Хокхальтер. Интервью с выжившей жертвой Колумбайна

Рассказ:

В 1999 году Энн Мари Хокхальтер была одной из учениц, когда в школе произошла бойня. Никто не ожидал, что она выживет: первая пуля парализовала ее, вторая — разорвала легкие и диафрагму. Она пролежала на земле 45 минут, прежде чем подоспела помощь…«Когда я начала идти на поправку, доктор назвал меня чудом», — говорит Энн. Тем не менее, она до сих пор парализована от пояса и ниже, каждый день страдая от боли. Прошло уже почти 20 лет с того дня, но новости об очередных массовых убийствах не прекращаются. Журналисты поговорили с ней, чтобы узнать, как она с этим с справляется. — Когда вы видите новости об этом, что вы чувствуете?— Это, безусловно, очень тяжело. Упоминания возвращают меня к событиям прошлого. И мне очень грустно от того, что столько новых участников пришло в клуб, в который никто не стремится попасть. Я знаю, через что они проходят, и мне горько за них. Я просто не могу поверить, что это продолжается. Лежа в больнице после событий в Колумбайне, я то теряла, то приходила в сознание. И в моменты прояснения я испытывала то шок, то гнев, то грусть. Все возможные эмоции. Ведь событий уровня Колумбайна прежде не происходило. Это стало потрясением для всех. Теперь же это, к сожалению, кажется некой обыденностью, которая ни на кого не производит впечатления. Пару недель грусти, а затем все возвращаются к своей рутине, пока пострадавшие остаются позади собирать осколки. — Как вы думаете, что изменилось с тех пор? Или все осталось по-прежнему?— Думаю, мы вообще не рассматривали проблему массовых убийств. В этой стране есть некоторые вещи, которые настолько укоренились, что их очень сложно изменить. Тогда, 20 лет назад, социальных сетей не было. Так что после событий в Колумбайне началась игра в поиск виноватых. Они обвиняли рэп, жестокие фильмы, родителей стрелков. Они нашли всё, на что только можно возложить вину. И вот, 20 лет спустя, когда происходит очередное массовое убийство, люди возмущены и требуют перемен. Они заходят в Фейсбук, ведут споры, дебаты, удаляют друг друга из друзей, а после просто обо всем этом забывают. Затем происходит еще одно массовое убийство и все повторяется по кругу. Ничего не меняется. Вот почему мне так нравится идея, запрещающая сообщать в СМИ о людях, совершивших акт массового насилия. Потому что это то ощутимое, что мы можем сделать. Наши законы не скоро изменятся. Я бы это хотела, но не вижу предпосылок. Два десятилетия не оказали никакого влияния. Ниточка, которая объединяет все эти случаи, заключается в том, что людям больно и они хотят, чтобы эту боль почувствовали и другие, а еще они хотят прославиться. Это во власти медиа не показывать лица стрелков, не называть их имен и не фокусировать внимание на их личности. А так они дают им именно то, чего они хотят. Эти люди хотят славы и медиа преподносят им ее на блюдечке. Так что думаю замалчивание оказало бы значительное влияние. — Что, по-вашему, могло бы предотвратить подобную трагедию?— Думаю, что события в Сэнди-Хук (стрельба в начальной школе, которую устроил Адам Лэнза — прим. ) могли бы стать поворотным моментом. Мы все могли оказать влияние. Это было так ужасно. И президент Обама хотел перемен, но каждое его предложение было забраковано. Я не хочу снова возвращаться к дебатам насчет оружия, но чувствую, что должна что-то сказать. Вы слышали всех этих бойцов Фейсбука с их лозунгами «Довольно» и «Мы требуем перемен». Вся их активность сводится к публикациям, которые позволяют почувствовать себя лучше, но они не предпринимают никаких действий, кроме постов на своих страничках. Я полна надежд, но я также пытаюсь быть реалистом и вижу, насколько эта проблема глубока и как она укоренилась в нашей культуре. — Что помогает вам справляться таким новостями?— Лично я избегаю всяких изображений. Я избегаю их по телевидению и в интернете, где идут обсуждения. Я даже избегаю имен жертв и выживших, потому что мне тяжело видеть их лица. Если я буду смотреть на них слишком долго, то это вернет меня к событиям прошлого. — Что бы вы посоветовали жертвам и их семьям? Есть что-то, что может им помочь двигаться дальше и прийти в себя?— Прошло почти 20 лет и, оглядываясь назад, я вижу, где допустила ошибки. Вначале я ходила на сеансы терапии, но была в такой прострации и оцепенении, что решила, что мне не нужна помощь и что со мной все будет в порядке. Это не так. Недавно я снова начала ходить к специалисту, решив, что лучше поздно, чем никогда. Оглядываясь назад, я понимаю, что нельзя было прекращать. Ученики и преподаватели, пережившие Колумбайн, люди, которые не потеряли там своих близких, думают, что им тоже не нужна помощь, но это ложь. Событие оказало на вас большее влияние, чем вы думаете, оно просто позже даст о себе знать. Это подтвердили многие мои одноклассники. Очень важно наличие поддержки в лице друзей и семьи. В 1999 году Энн Мари Хокхальтер была одной из учениц, когда в школе произошла бойня. Никто не ожидал, что она выживет: первая пуля парализовала ее, вторая — разорвала легкие и диафрагму. Она пролежала на земле 45 минут, прежде чем подоспела помощь…«Когда я начала идти на поправку, доктор назвал меня чудом», — говорит Энн. Тем не менее, она до сих пор парализована от пояса и ниже, каждый день страдая от боли. Прошло уже почти 20 лет с того дня, но новости об очередных массовых убийствах не прекращаются. Журналисты поговорили с ней, чтобы узнать, как она с этим с справляется. — Когда вы видите новости об этом, что вы чувствуете?— Это, безусловно, очень тяжело. Упоминания возвращают меня к событиям прошлого. И мне очень грустно от того, что столько новых участников пришло в клуб, в который никто не стремится попасть. Я знаю, через что они проходят, и мне горько за них. Я просто не могу поверить, что это продолжается. Лежа в больнице после событий в Колумбайне, я то теряла, то приходила в сознание. И в моменты прояснения я испытывала то шок, то гнев, то грусть. Все возможные эмоции. Ведь событий уровня Колумбайна прежде не происходило. Это стало потрясением для всех. Теперь же это, к сожалению, кажется некой обыденностью, которая ни на кого не производит впечатления. Пару недель грусти, а затем все возвращаются к своей рутине, пока пострадавшие остаются позади собирать осколки. — Как вы думаете, что изменилось с тех пор? Или все осталось по-прежнему?— Думаю, мы вообще не рассматривали проблему массовых убийств. В этой стране есть некоторые вещи, которые настолько укоренились, что их очень сложно изменить. Тогда, 20 лет назад, социальных сетей не было. Так что после событий в Колумбайне началась игра в поиск виноватых. Они обвиняли рэп, жестокие фильмы, родителей стрелков. Они нашли всё, на что только можно возложить вину. И вот, 20 лет спустя, когда происходит очередное массовое убийство, люди возмущены и требуют перемен. Они заходят в Фейсбук, ведут споры, дебаты, удаляют друг друга из друзей, а после просто обо всем этом забывают. Затем происходит еще одно массовое убийство и все повторяется по кругу. Ничего не меняется. Вот почему мне так нравится идея, запрещающая сообщать в СМИ о людях, совершивших акт массового насилия. Потому что это то ощутимое, что мы можем сделать. Наши законы не скоро изменятся. Я бы это хотела, но не вижу предпосылок. Два десятилетия не оказали никакого влияния. Ниточка, которая объединяет все эти случаи, заключается в том, что людям больно и они хотят, чтобы эту боль почувствовали и другие, а еще они хотят прославиться. Это во власти медиа не показывать лица стрелков, не называть их имен и не фокусировать внимание на их личности. А так они дают им именно то, чего они хотят. Эти люди хотят славы и медиа преподносят им ее на блюдечке. Так что думаю замалчивание оказало бы значительное влияние. — Что, по-вашему, могло бы предотвратить подобную трагедию?— Думаю, что события в Сэнди-Хук (стрельба в начальной школе, которую устроил Адам Лэнза — прим. ) могли бы стать поворотным моментом. Мы все могли оказать влияние. Это было так ужасно. И президент Обама хотел перемен, но каждое его предложение было забраковано. Я не хочу снова возвращаться к дебатам насчет оружия, но чувствую, что должна что-то сказать. Вы слышали всех этих бойцов Фейсбука с их лозунгами «Довольно» и «Мы требуем перемен». Вся их активность сводится к публикациям, которые позволяют почувствовать себя лучше, но они не предпринимают никаких действий, кроме постов на своих страничках. Я полна надежд, но я также пытаюсь быть реалистом и вижу, насколько эта проблема глубока и как она укоренилась в нашей культуре. — Что помогает вам справляться таким новостями?— Лично я избегаю всяких изображений. Я избегаю их по телевидению и в интернете, где идут обсуждения. Я даже избегаю имен жертв и выживших, потому что мне тяжело видеть их лица. Если я буду смотреть на них слишком долго, то это вернет меня к событиям прошлого. — Что бы вы посоветовали жертвам и их семьям? Есть что-то, что может им помочь двигаться дальше и прийти в себя?— Прошло почти 20 лет и, оглядываясь назад, я вижу, где допустила ошибки. Вначале я ходила на сеансы терапии, но была в такой прострации и оцепенении, что решила, что мне не нужна помощь и что со мной все будет в порядке. Это не так. Недавно я снова начала ходить к специалисту, решив, что лучше поздно, чем никогда. Оглядываясь назад, я понимаю, что нельзя было прекращать. Ученики и преподаватели, пережившие Колумбайн, люди, которые не потеряли там своих близких, думают, что им тоже не нужна помощь, но это ложь. Событие оказало на вас большее влияние, чем вы думаете, оно просто позже даст о себе знать. Это подтвердили многие мои одноклассники. Очень важно наличие поддержки в лице друзей и семьи. Не нужно никаких советов, достаточно будет, если они просто посидят рядом, когда вам плохо. Или сводят вас куда-нибудь, чтобы заняться чем-то, что вам по душе. Потому что если вы запретесь в четырех стенах, это вас уничтожит. Посещение специалиста и поддержка близких — две самые важные вещи, которые я могу назвать.