На Хэнке

Рассказ:

Раздался звон будильника, но разбудил меня не он. Кажется, я слышал крик. Мама. Я подскакиваю с кровати так, что падает подголовник. Свет в моей комнате включен, дверь открыта. В окно дует прохладный утренний ветерок, но я не помню, чтобы вчера вечером я его открывал. Судя по часам у меня на комоде, я должен был встать десять минут назад. Я вылезаю из постели и с трудом потягиваюсь, стараясь не наступить на оставленные на полу шмотки. Я перешагиваю правой ногой через коробку с дисками, а левой наступаю на что-то мокрое. Я даже знать не хочу, что это было. Я беру с пола первые попавшиеся под руку джинсы и майку. Мама все еще кричит, но меня почему-то беспокоит не ее крик, а то, что она может увидеть меня в одних трусах. Поэтому я наспех одеваюсь и выбегаю в коридор. Джинсы мне немного маловаты, и я клянусь, что когда я надевал майку, она чуть не порвалась. Я бегом спускаюсь по лестнице, заворачиваю за угол и через гостиную бегу в кухню. - Боже мой, - кричит моя мать, потом раздается звук удара металла об металл. Я застываю на месте. Судя по звуку, она открывала ящик с ножами. Ну и дурак же я! Надо было взять телефон, вызвать полицию- - Ах ты ублюдок! – кричит она. К черту телефон. Я врываюсь в кухню, надеясь застать непрошенного гостя врасплох. Но мама на кухне одна. И у нее в руке огромный нож. - Мама… – начинаю я, и мой голос звучит на удивление хрипло и грубо. Это последнее слово, которое я успеваю сказать прежде, чем она бросается на меня. Я инстинктивно пытаюсь заблокировать удар. Лезвие ножа врезается мне в пальцы, но я не сразу чувствую боль. Я хватаю ее за руку и делаю шаг в сторону, но моему еще не вполне проснувшемуся телу с трудом даются резкие движения, и я чувствую, как что-то рвется у меня внизу спины. - Мама, прекрати! Хватит! – кричу я. – Пожалуйста!- Слишком поздно, - говорит она. – Они уже выехали. Они – они будут здесь с минуты на минуту! Сукин сын!Она всхлипывает и наносит мне удар локтем в грудь. «Мама, брось нож, пожалуйста», - говорю я сквозь слезы. В ответ она наступает мне на ногу, и я слышу какой-то хруст. Мою ногу пронзает боль, и я кричу. К тому времени, когда я осознаю, что отпустил ее, становится уже поздно. Нож несется мне прямо в лицо. Лезвие рассекает мне щеку, и я мгновенно прижимаю к ней руку. Я почему-то не чувствую своих зубов. У меня нет времени на анатомию. Я не успеваю моргнуть, как она снова замахивается ножом. На этот раз у нее ничего не выходит. Я ловлю ее руку и выкручиваю ее. Боже, как же я не хочу причинять ей боль!Она тыкает мне пальцем в правый глаз, за что-то зацепляется и отрывает кусок моего лица. Прикрывая его руками, я испускаю даже не крик – вопль. Нет. Нетнетнетнет. Только не это. Я делаю шаг назад, оступаюсь, падаю. Раздается грохот – открытый ящик с ножами вываливается наружу, и на пол кучей падают ножи. В моем единственном видящем глазу все краснеет, и мне едва удается различить фурию в грязной ночнухе. Ее лицо так искажено, что я едва узнаю в ней свою мать. Нет времени на размышления. Я и не думаю. Я хватаю первый попавшийся под руку предмет, и когда эта ведьма бросается на меня, я поднимаю нож-Я прихожу в себя; у меня на глазу повязка. Это первое, что я замечаю – у меня видит только один глаз. Я вижу белый потолок, флуоресцентную лампу и капельницу. Мне больно. Кто-то заглядывает в дверь. «Эй, он проснулся», - раздается мужской голос. Ко мне заходят двое полицейских. - Как вы себя чувствуете? – спрашивает блондин. - Где моя мама? – говорю. Мое сердце стало биться чаще, как только я увидел людей в форме. - Ваша мама? Я полагаю… – начинает брюнет, но блондин покашливает, и он замолкает. - Как зовут вашу мать? – спрашивает блондин. - Л-линда. - Линда Монрой?Боже мой. Я вспоминаю, что когда я отключился, по моим рукам текло что-то теплое…- Линда Монрой мертва. Если бы мы не приехали вовремя, вы бы тоже умерли, - говорит брюнет. – Вас хорошо порезали. Нам надо было ехать помедленнее. Мне кажется, из меня вот-вот вывалится желудок. Кровать словно кружится. Моя жизнь. Один момент безумия, никаких ответов, только крик. Все погибло. - Нам нужно кое-что обсудить. Врачи разрешили нам вас допросить, - говорит блондин. – Вы не против?Я не говорю ни слова. Смотрю в потолок. - Прежде всего, нам нужно имя. Я ничего не говорю. Сейчас я могу думать только о потолке. - Ладно, смотри сюда, - говорит брюнет и вырывает что-то из рук блондина. Я смотрю. Он держит в руках фотографию. На ней пара джинс. Это мои джинсы (великоваты для меня, не правда ли?), они лежат на траве. На них какие-то темно-коричневые пятна, а еще нечто, напоминающее плесень. Раздался звон будильника, но разбудил меня не он. Кажется, я слышал крик. Мама. Я подскакиваю с кровати так, что падает подголовник. Свет в моей комнате включен, дверь открыта. В окно дует прохладный утренний ветерок, но я не помню, чтобы вчера вечером я его открывал. Судя по часам у меня на комоде, я должен был встать десять минут назад. Я вылезаю из постели и с трудом потягиваюсь, стараясь не наступить на оставленные на полу шмотки. Я перешагиваю правой ногой через коробку с дисками, а левой наступаю на что-то мокрое. Я даже знать не хочу, что это было. Я беру с пола первые попавшиеся под руку джинсы и майку. Мама все еще кричит, но меня почему-то беспокоит не ее крик, а то, что она может увидеть меня в одних трусах. Поэтому я наспех одеваюсь и выбегаю в коридор. Джинсы мне немного маловаты, и я клянусь, что когда я надевал майку, она чуть не порвалась. Я бегом спускаюсь по лестнице, заворачиваю за угол и через гостиную бегу в кухню. - Боже мой, - кричит моя мать, потом раздается звук удара металла об металл. Я застываю на месте. Судя по звуку, она открывала ящик с ножами. Ну и дурак же я! Надо было взять телефон, вызвать полицию- - Ах ты ублюдок! – кричит она. К черту телефон. Я врываюсь в кухню, надеясь застать непрошенного гостя врасплох. Но мама на кухне одна. И у нее в руке огромный нож. - Мама… – начинаю я, и мой голос звучит на удивление хрипло и грубо. Это последнее слово, которое я успеваю сказать прежде, чем она бросается на меня. Я инстинктивно пытаюсь заблокировать удар. Лезвие ножа врезается мне в пальцы, но я не сразу чувствую боль. Я хватаю ее за руку и делаю шаг в сторону, но моему еще не вполне проснувшемуся телу с трудом даются резкие движения, и я чувствую, как что-то рвется у меня внизу спины. - Мама, прекрати! Хватит! – кричу я. – Пожалуйста!- Слишком поздно, - говорит она. – Они уже выехали. Они – они будут здесь с минуты на минуту! Сукин сын!Она всхлипывает и наносит мне удар локтем в грудь. «Мама, брось нож, пожалуйста», - говорю я сквозь слезы. В ответ она наступает мне на ногу, и я слышу какой-то хруст. Мою ногу пронзает боль, и я кричу. К тому времени, когда я осознаю, что отпустил ее, становится уже поздно. Нож несется мне прямо в лицо. Лезвие рассекает мне щеку, и я мгновенно прижимаю к ней руку. Я почему-то не чувствую своих зубов. У меня нет времени на анатомию. Я не успеваю моргнуть, как она снова замахивается ножом. На этот раз у нее ничего не выходит. Я ловлю ее руку и выкручиваю ее. Боже, как же я не хочу причинять ей боль!Она тыкает мне пальцем в правый глаз, за что-то зацепляется и отрывает кусок моего лица. Прикрывая его руками, я испускаю даже не крик – вопль. Нет. Нетнетнетнет. Только не это. Я делаю шаг назад, оступаюсь, падаю. Раздается грохот – открытый ящик с ножами вываливается наружу, и на пол кучей падают ножи. В моем единственном видящем глазу все краснеет, и мне едва удается различить фурию в грязной ночнухе. Ее лицо так искажено, что я едва узнаю в ней свою мать. Нет времени на размышления. Я и не думаю. Я хватаю первый попавшийся под руку предмет, и когда эта ведьма бросается на меня, я поднимаю нож-Я прихожу в себя; у меня на глазу повязка. Это первое, что я замечаю – у меня видит только один глаз. Я вижу белый потолок, флуоресцентную лампу и капельницу. Мне больно. Кто-то заглядывает в дверь. «Эй, он проснулся», - раздается мужской голос. Ко мне заходят двое полицейских. - Как вы себя чувствуете? – спрашивает блондин. - Где моя мама? – говорю. Мое сердце стало биться чаще, как только я увидел людей в форме. - Ваша мама? Я полагаю… – начинает брюнет, но блондин покашливает, и он замолкает. - Как зовут вашу мать? – спрашивает блондин. - Л-линда. - Линда Монрой?Боже мой. Я вспоминаю, что когда я отключился, по моим рукам текло что-то теплое…- Линда Монрой мертва. Если бы мы не приехали вовремя, вы бы тоже умерли, - говорит брюнет. – Вас хорошо порезали. Нам надо было ехать помедленнее. Мне кажется, из меня вот-вот вывалится желудок. Кровать словно кружится. Моя жизнь. Один момент безумия, никаких ответов, только крик. Все погибло. - Нам нужно кое-что обсудить. Врачи разрешили нам вас допросить, - говорит блондин. – Вы не против?Я не говорю ни слова. Смотрю в потолок. - Прежде всего, нам нужно имя. Я ничего не говорю. Сейчас я могу думать только о потолке. - Ладно, смотри сюда, - говорит брюнет и вырывает что-то из рук блондина. Я смотрю. Он держит в руках фотографию. На ней пара джинс. Это мои джинсы (великоваты для меня, не правда ли?), они лежат на траве. На них какие-то темно-коричневые пятна, а еще нечто, напоминающее плесень.

- Узнаете? – спрашивает брюнет. - Да, это мои, - говорю я. - Ясно. А это? На второй фотографии моя майка, покрытая точно такими же пятнами. - Вы что, раздели меня и сняли мою одежду? – спрашиваю я. Мой голос дрожит. Разве не эту одежду я надевал сегодня утром?- Нет, мы нашли это под мостом в парке, - отвечает блондин. - А как насчет этой? Мы получили ее несколько недель назад, - он держит фотографию моего платья (это не может быть мое платье, я же парень) на розовом ковре в моем комнате. В кадре виден мой плюшевый медведь (чего?). - Или этой? С прошлой недели, – на следующей фотографии моя кровать с огромным дубовым подголовником (это не моя кровать), испачканная кровью. Ею испачкана и простынь. На моем одеяле лежит какой-то странный костюм (в нем я выгляжу таким тощим. Постойте, чего?). Похоже, он сделан из резины. - Нет, я… Я никогда…Он подносит снимок прямо к моему лицу. «А это?» - говорит он. – «Этот снимок был сделан сегодня». Я вижу окно, окно моей спальни. Рама повреждена. Похоже, кто-то выломал ее изнутри. Я не успеваю ответить прежде, чем он тычет мне в лицо еще одним снимком. Это моя кровать. На этот раз это точно она. Она снята под каким-то странным углом, но я узнаю подголовник, одеяло, беспорядок на полу. Там лежат диски, тарелка, какая-то красная масса. У нее видны … жилы. Сухожилия. Сломанные суставы пальцев. Гладкая мускулатура руки, торчащей из под кровати. - А еще мы нашли на дороге твою машину, у тебя там была целая коллекция. Я пытаюсь отвернуться от фотографии. К моему горлу поднимается желчь. Только сейчас я замечаю наручники, которыми мои руки прикованы к кровати. Я с трудом сдерживаю рвоту и смотрю на них, не веря своим глазам. Они не так ужасны, как то, что на них: грубые черные волосы на костяшках пальцев, раздутые вены, родимые пятна, полустертая татуировка на одном из пальцев. Боже мой. Уходит секунда на то, чтобы преодолеть шок. Вот, почему я не почувствовал это раньше. Шок. Теперь я словно обожжен! Эта боль – мои обнаженные нервы и подкожные ткани кричат от боли! Они - они – Ой, ой, ой, ААААА-!- АААА, ВЫ, УБЛЮДКИ! –кричу я и слышу, как что-то трещит в моей руке, когда я пытаюсь вырваться из наручников. По взъерошенным усам и бороде стекает слюна, а слова сами собой рвутся наружу сквозь пожелтевшие зубы и обветренные губы. – МОЯ КОЖА! ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ С МОЕЙ КОЖЕЙ? ВЕРНИТЕ ЕЕ НЕМЕДЛЕННО!