Демянский котел

Рассказ:

Впервые о Демянском котле я узнал в 1970 году, когда друзья, вернувшиеся из агитпохода, дали мне прослушать магнитофонную запись рассказа местной жительницы. Она говорила о жестоких боях, сожженных деревнях, о незахороненных останках наших бойцов и плакала. Поехал я в те места летом следующего года. От Демянска по отвратительным дорогам добрался до деревушки из одного дома. Старики указали путь к месту, где в 1941—1942 годах проходила линия обороны. Прошагав четыре километра, я вышел на болото. Вокруг, куда ни глянь, валялись ржавые каски, винтовки, снаряды, пулеметные ленты. Те, кто здесь воевал, лежали рядом. Их было невероятно много… На болоте, у валунов, у речки и в лесу натыкался я на человеческие кости и черепа. Увиденное потрясло. Как же это так, думал я, сколько лет прошло после войны, столько памятников воздвигли — а тут лежат наши солдатики, белея костями, и никому до них нет дела. Начал я собирать материалы о военных действиях 2-й ударной армии, которая воевала в этих местах, встретился с ветеранами. От них узнал, что полегло на этом пятачке более десяти тысяч только наших солдат. И гибли солдаты не только от пуль и снарядов, от мин и бомб: кто-то замерз, кто-то скончался от голода, кого-то съели каннибалы, которых, в свою очередь, уничтожали бойцы. Словом, горя, ненависти, боли, отчаяния, страха было в тех местах через край. Стал я приезжать туда каждый год: один и с друзьями, потом подросли сыновья, племянники. Что могли — захоронили, поставили три памятника, собрали оружие, каски, медальоны, передали в музеи Москвы и Ленинграда. Сам не могу объяснить почему, только тянуло меня в те места. Хотя каждый год со мной, да и с другими людьми приключалось нечто такое, что должно было отпугнуть нас. Началось все в мой первый приезд. Именно тогда, проходя по болоту, я заметил, но на одном и том же участке меня преследует чей-то взгляд. Оглянешься — никого, отвернешься — вновь кто-то в спину буравит, чувствуешь взгляд на протяжении двухсот метров, дальше все пропадает. Не желая выглядеть смешным, я никому не говорил об этом, правда, старался обойти тот участок болота. А в 1989 году в лагерь прибежал мой племянник и сказал, что чувствует чей-то взгляд на болоте, при этом собака-лайка, бывшая с ним, явно чего-то боялась. Потом это же испытал сын. В общем, запретил я ребятам ходить в одиночку. В сентябре 1976 года я собрался поехать в Демянский котел вместе с другом Юрой, заядлым туристом. Поскольку я должен был задержаться в Москве, мы договорились, что он выедет на день раньше, отыщет место лагерной стоянки и будет там ждать меня. 18 сентября я добрался до лагеря лишь к одиннадцати часам утра. Обросший Юрий вылез из палатки, он был явно чем-то напуган, скороговоркой он начал рассказывать о событиях прошедшей ночи, при этом губы у него дрожали. Я никогда не видел его в таком состоянии и был очень удивлен. Из рассказа я узнал следующем: Юрий добрался до указанной мною деревни, расспросил жителей, как пройти к лагерю, и отправился в путь. Пока было светло, он шел по лесу медленно. То и дело попадались блиндажи и окопы, да и под ногами железа было достаточно. Когда начало смеркаться, Юрий понял, что заблудился и долго кружил, потом отыскал старую танковую колею, которая привела его в сосновый бор. От бора до лагеря расстояние небольшое, но так как совсем стемнело, Юрий решил заночевать в бору, а утром идти к лагерю. Поставил небольшую палатку, разложил костер, стал устраиваться на ночлег. Спустя некоторое время Юрий почувствовал тревогу. Мне он так и не смог объяснить, чем она была вызвана. Потом подкрался страх. Юрий пытался убедить себя, что ему, крепкому парню, вооруженному топором, не раз ночевавшему в одиночку в лесу, нечего бояться, но страх становился все сильнее. Кто-то или что-то упорно гнало его с этого места. Схватив в охапку вещи, Юрий бросился бежать. Когда подошел к лагерю, стало легче, но заснул он только на рассвете. Выпив чаю и посмеявшись над ночными страхами Юрия, мы решили пойти на дальнюю речку, куда я собирался давно. Отойдя несколько метров от лагеря, мы увидели в траве два пучка коротких серебристых нитей. Я взял в руки, нити были шелковистые и совсем невесомые. «Выбрось, — сказал Юрий, — что ты берешь всякую дрянь…». Но я продолжал рассматривать нити и пытался понять, как они попали сюда: трава была несмятой. Затем мы подошли к болоту. Я сразу увидел хорошую винтовку, а Юрий нашел снаряд, который хотел увезти в Москву как сувенир. Мы сфотографировали друг друга с находками, и я посмотрел на часы — 12:06. Что случилось дальше, никто и нас не помнит. Очнулись мы в зарослях камыша высотой выше человеческого роста. Было уже 16:10. Голова гудела и у того и у другого, как с похмелья, хотя пили мы только чай. Но самое странное, что нигде не было видно наших следов: камыш стоял стеной, и только пятачок, где мы находились, был вытоптан. Ни винтовки, ни снаряда у нас не было, Правда, фотоаппарат на шее у меня висел, а котелок к поясу Юры был привязан. Впервые о Демянском котле я узнал в 1970 году, когда друзья, вернувшиеся из агитпохода, дали мне прослушать магнитофонную запись рассказа местной жительницы. Она говорила о жестоких боях, сожженных деревнях, о незахороненных останках наших бойцов и плакала. Поехал я в те места летом следующего года. От Демянска по отвратительным дорогам добрался до деревушки из одного дома. Старики указали путь к месту, где в 1941—1942 годах проходила линия обороны. Прошагав четыре километра, я вышел на болото. Вокруг, куда ни глянь, валялись ржавые каски, винтовки, снаряды, пулеметные ленты. Те, кто здесь воевал, лежали рядом. Их было невероятно много… На болоте, у валунов, у речки и в лесу натыкался я на человеческие кости и черепа. Увиденное потрясло. Как же это так, думал я, сколько лет прошло после войны, столько памятников воздвигли — а тут лежат наши солдатики, белея костями, и никому до них нет дела. Начал я собирать материалы о военных действиях 2-й ударной армии, которая воевала в этих местах, встретился с ветеранами. От них узнал, что полегло на этом пятачке более десяти тысяч только наших солдат. И гибли солдаты не только от пуль и снарядов, от мин и бомб: кто-то замерз, кто-то скончался от голода, кого-то съели каннибалы, которых, в свою очередь, уничтожали бойцы. Словом, горя, ненависти, боли, отчаяния, страха было в тех местах через край. Стал я приезжать туда каждый год: один и с друзьями, потом подросли сыновья, племянники. Что могли — захоронили, поставили три памятника, собрали оружие, каски, медальоны, передали в музеи Москвы и Ленинграда. Сам не могу объяснить почему, только тянуло меня в те места. Хотя каждый год со мной, да и с другими людьми приключалось нечто такое, что должно было отпугнуть нас. Началось все в мой первый приезд. Именно тогда, проходя по болоту, я заметил, но на одном и том же участке меня преследует чей-то взгляд. Оглянешься — никого, отвернешься — вновь кто-то в спину буравит, чувствуешь взгляд на протяжении двухсот метров, дальше все пропадает. Не желая выглядеть смешным, я никому не говорил об этом, правда, старался обойти тот участок болота. А в 1989 году в лагерь прибежал мой племянник и сказал, что чувствует чей-то взгляд на болоте, при этом собака-лайка, бывшая с ним, явно чего-то боялась. Потом это же испытал сын. В общем, запретил я ребятам ходить в одиночку. В сентябре 1976 года я собрался поехать в Демянский котел вместе с другом Юрой, заядлым туристом. Поскольку я должен был задержаться в Москве, мы договорились, что он выедет на день раньше, отыщет место лагерной стоянки и будет там ждать меня. 18 сентября я добрался до лагеря лишь к одиннадцати часам утра. Обросший Юрий вылез из палатки, он был явно чем-то напуган, скороговоркой он начал рассказывать о событиях прошедшей ночи, при этом губы у него дрожали. Я никогда не видел его в таком состоянии и был очень удивлен. Из рассказа я узнал следующем: Юрий добрался до указанной мною деревни, расспросил жителей, как пройти к лагерю, и отправился в путь. Пока было светло, он шел по лесу медленно. То и дело попадались блиндажи и окопы, да и под ногами железа было достаточно. Когда начало смеркаться, Юрий понял, что заблудился и долго кружил, потом отыскал старую танковую колею, которая привела его в сосновый бор. От бора до лагеря расстояние небольшое, но так как совсем стемнело, Юрий решил заночевать в бору, а утром идти к лагерю. Поставил небольшую палатку, разложил костер, стал устраиваться на ночлег. Спустя некоторое время Юрий почувствовал тревогу. Мне он так и не смог объяснить, чем она была вызвана. Потом подкрался страх. Юрий пытался убедить себя, что ему, крепкому парню, вооруженному топором, не раз ночевавшему в одиночку в лесу, нечего бояться, но страх становился все сильнее. Кто-то или что-то упорно гнало его с этого места. Схватив в охапку вещи, Юрий бросился бежать. Когда подошел к лагерю, стало легче, но заснул он только на рассвете. Выпив чаю и посмеявшись над ночными страхами Юрия, мы решили пойти на дальнюю речку, куда я собирался давно. Отойдя несколько метров от лагеря, мы увидели в траве два пучка коротких серебристых нитей. Я взял в руки, нити были шелковистые и совсем невесомые. «Выбрось, — сказал Юрий, — что ты берешь всякую дрянь…». Но я продолжал рассматривать нити и пытался понять, как они попали сюда: трава была несмятой. Затем мы подошли к болоту. Я сразу увидел хорошую винтовку, а Юрий нашел снаряд, который хотел увезти в Москву как сувенир. Мы сфотографировали друг друга с находками, и я посмотрел на часы — 12:06. Что случилось дальше, никто и нас не помнит. Очнулись мы в зарослях камыша высотой выше человеческого роста. Было уже 16:10. Голова гудела и у того и у другого, как с похмелья, хотя пили мы только чай. Но самое странное, что нигде не было видно наших следов: камыш стоял стеной, и только пятачок, где мы находились, был вытоптан. Ни винтовки, ни снаряда у нас не было, Правда, фотоаппарат на шее у меня висел, а котелок к поясу Юры был привязан. Пытались вспомнить, как сюда попали и где наши находки, но безрезультатно. Чувствовали мы себя так, как будто нас кто-то одурачил…