Копатели

Рассказ:

Есть у меня приятель. Зовут его Леонид, и он копатель. Ходит по лесам, полям и болотам с металлоискателем, извлекает из земли кусочки забытых историй, фрагменты давно оборвавшихся жизней и отголоски эха прошедшей войны. Состоит мой знакомый в поисковом обществе, объединяющем таких же, как он, энтузиастов. Ребята делают много хорошего, а также разного такого, что приносит им небольшую прибавку к зарплатам. Выезжая «в поле», часто находят старинные монетки, складные ножички и прочие предметы коллекционирования, иногда попадаются необычные и редкие находки. В общем, роют ребята по разику в месяц, под настроение. Видимся мы с Ленькой нечасто, но иногда, когда ему необходима моя помощь, приятель вытаскивает меня из будничной суеты на кружечку пива, излагая суть проблемы: то у погибшего в годы Второй Мировой немца письмо в кармане отыщут — приносит, чтоб я перевёл, то приблуду какую-нибудь непонятную притащит — сидим, кумекаем, что за неведомый артефакт. Вот в один из таких выходов, Ленька и рассказал мне пару историй, которые хочу пересказать, немного сдобрив художественной обработкой. Дело было весной 2012 года. Группа, состоящая из Леонида, его приятеля Миши и двух братьев Жоры и Толика, отправилась на коп в Полтавскую область. Толик где-то разжился немецкой картой 1942 года, где были отмечены укрепрайоны со всеми подробностями, как было принято у щепетильных германцев. Хотели попытать счастья в том районе — поискать останки пропавших без вести солдат для перезахоронения, ну и артефактов там всяких — для коллекции или для музеев. Ехать из наших мест туда довольно долго, но к вечеру, наматывая на колеса «буханки» липкую апрельскую грязь, группа добралась до ближайшей к месту предполагаемых раскопок деревни. Деревней, по словам Лени, это место называлось весьма условно. Пять дворов, да семь зданий. Хуторок, а не деревня. Как выяснилось потом, до ближайшей остановки проходящей маршрутки от хуторка было 1, 5 км по прямой. Одним словом, глушь. Но дело позднее, крапает мелкий, холодный дождик (как у нас говорят, «мжычка»), а ночевать в машине не хотелось. Кто хоть раз пробовал ночевать в машине, тем более — в советской, тем более — в апреле, тот знает, о чем я. Для непосвященных: это очень холодно, тесно и душно одновременно, т. к. если заглушить движок, железо очень быстро остывает. Решено было проситься на ночлег в дома. Хуторяне в большинстве своем оказались людьми осторожными, но не злыми. В дом на ночь не пускали, но продуктами помогли с лихвой: в распоряжении копателей оказались три кольца колбасы, бутыль самогона, мешок семечек и связка сушеной рыбы. Один из местных старожилов по имени Дед Митро (Митрофан Олегович по паспорту) предложил ребятам заночевать в своей летней кухне («клуня», по-нашему), попутно конфисковав для совместного употребления самогон и колбасу. За столом разговорились: дед вещал о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах, сняв сапог, продемонстрировал искалеченную якобы миной ногу, и клятвенно пообещал провести ребят на место, где «фрицы стояли», махнув рукой в неопределенном направлении. Потихоньку члены экспедиции стали отходить ко сну. Дед Митро всё не унимался, рассказывая разные бывальщины и небывальщины. Когда перевалило далеко за полночь, за столом оставалось всего трое: старик, Леня и Миша. Беседы потянулись к темам мистическим и таинственным: дед вещал про чертей, болотников, и про то, что его соседка, баба Рита, дескать, ведьма. Живет одна, ни с кем не общается — сумасшедшая, словом, баба. Ребята тихонько посмеивались над старичком, но дед Митро вещал красочно и колоритно, и Леня подначивал его рассказывать больше. Когда старик, наконец, захрапел прямо за столом посреди очередного рассказа, парни отправились на боковую, расстелив на дощатом полу спальные мешки. Траванули пару анекдотов про сиси-писи на сон грядущий, поржали вполголоса, притихли, и тут с улицы послышался стук топора о полено. На улице, в непосредственной близости от клуни, кто-то мерно колол дрова. Хрясь-тук–бам… По словам Лени, не было еще и четырех утра. Миша тоже расслышал странный для такого времени звук. Дед Митро пошевелился на стуле, пробормотав сквозь сон нечто нечленораздельное, в чем явно угадывался матерок, и снова смачно захрапел, запрокинув свою седую лохматую голову. Немного успокоившись и пожав плечами, ребята провалились в сон. Наутро, проснувшись и позавтракав яичницей с остатками вчерашней колбасы, компания выдвинулась к лесу. Дед Митро шел впереди, с важным видом покуривал самокрутку, с лёгкостью преодолевая раскисшую за ночь трясину грунтовки в громадных и латаных резиновых сапогах. Старик был одет, для своих мест, «по-праздничному»: галифе с лампасами, чистый турецкий свитер, новая по виду кепка и поношенная армейская куртка-штормовка иностранного производства модного цвета флектарн. За ним гуськом, ступая след-в-след, тянулись Миша, Леня и Жора с Толиком, нагруженные металлоискателями, щупами, лопатами, совками, палатками, котлом и всем, чем положено в таком случае. Есть у меня приятель. Зовут его Леонид, и он копатель. Ходит по лесам, полям и болотам с металлоискателем, извлекает из земли кусочки забытых историй, фрагменты давно оборвавшихся жизней и отголоски эха прошедшей войны. Состоит мой знакомый в поисковом обществе, объединяющем таких же, как он, энтузиастов. Ребята делают много хорошего, а также разного такого, что приносит им небольшую прибавку к зарплатам. Выезжая «в поле», часто находят старинные монетки, складные ножички и прочие предметы коллекционирования, иногда попадаются необычные и редкие находки. В общем, роют ребята по разику в месяц, под настроение. Видимся мы с Ленькой нечасто, но иногда, когда ему необходима моя помощь, приятель вытаскивает меня из будничной суеты на кружечку пива, излагая суть проблемы: то у погибшего в годы Второй Мировой немца письмо в кармане отыщут — приносит, чтоб я перевёл, то приблуду какую-нибудь непонятную притащит — сидим, кумекаем, что за неведомый артефакт. Вот в один из таких выходов, Ленька и рассказал мне пару историй, которые хочу пересказать, немного сдобрив художественной обработкой. Дело было весной 2012 года. Группа, состоящая из Леонида, его приятеля Миши и двух братьев Жоры и Толика, отправилась на коп в Полтавскую область. Толик где-то разжился немецкой картой 1942 года, где были отмечены укрепрайоны со всеми подробностями, как было принято у щепетильных германцев. Хотели попытать счастья в том районе — поискать останки пропавших без вести солдат для перезахоронения, ну и артефактов там всяких — для коллекции или для музеев. Ехать из наших мест туда довольно долго, но к вечеру, наматывая на колеса «буханки» липкую апрельскую грязь, группа добралась до ближайшей к месту предполагаемых раскопок деревни. Деревней, по словам Лени, это место называлось весьма условно. Пять дворов, да семь зданий. Хуторок, а не деревня. Как выяснилось потом, до ближайшей остановки проходящей маршрутки от хуторка было 1, 5 км по прямой. Одним словом, глушь. Но дело позднее, крапает мелкий, холодный дождик (как у нас говорят, «мжычка»), а ночевать в машине не хотелось. Кто хоть раз пробовал ночевать в машине, тем более — в советской, тем более — в апреле, тот знает, о чем я. Для непосвященных: это очень холодно, тесно и душно одновременно, т. к. если заглушить движок, железо очень быстро остывает. Решено было проситься на ночлег в дома. Хуторяне в большинстве своем оказались людьми осторожными, но не злыми. В дом на ночь не пускали, но продуктами помогли с лихвой: в распоряжении копателей оказались три кольца колбасы, бутыль самогона, мешок семечек и связка сушеной рыбы. Один из местных старожилов по имени Дед Митро (Митрофан Олегович по паспорту) предложил ребятам заночевать в своей летней кухне («клуня», по-нашему), попутно конфисковав для совместного употребления самогон и колбасу. За столом разговорились: дед вещал о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах, сняв сапог, продемонстрировал искалеченную якобы миной ногу, и клятвенно пообещал провести ребят на место, где «фрицы стояли», махнув рукой в неопределенном направлении. Потихоньку члены экспедиции стали отходить ко сну. Дед Митро всё не унимался, рассказывая разные бывальщины и небывальщины. Когда перевалило далеко за полночь, за столом оставалось всего трое: старик, Леня и Миша. Беседы потянулись к темам мистическим и таинственным: дед вещал про чертей, болотников, и про то, что его соседка, баба Рита, дескать, ведьма. Живет одна, ни с кем не общается — сумасшедшая, словом, баба. Ребята тихонько посмеивались над старичком, но дед Митро вещал красочно и колоритно, и Леня подначивал его рассказывать больше. Когда старик, наконец, захрапел прямо за столом посреди очередного рассказа, парни отправились на боковую, расстелив на дощатом полу спальные мешки. Траванули пару анекдотов про сиси-писи на сон грядущий, поржали вполголоса, притихли, и тут с улицы послышался стук топора о полено. На улице, в непосредственной близости от клуни, кто-то мерно колол дрова. Хрясь-тук–бам… По словам Лени, не было еще и четырех утра. Миша тоже расслышал странный для такого времени звук. Дед Митро пошевелился на стуле, пробормотав сквозь сон нечто нечленораздельное, в чем явно угадывался матерок, и снова смачно захрапел, запрокинув свою седую лохматую голову. Немного успокоившись и пожав плечами, ребята провалились в сон. Наутро, проснувшись и позавтракав яичницей с остатками вчерашней колбасы, компания выдвинулась к лесу. Дед Митро шел впереди, с важным видом покуривал самокрутку, с лёгкостью преодолевая раскисшую за ночь трясину грунтовки в громадных и латаных резиновых сапогах. Старик был одет, для своих мест, «по-праздничному»: галифе с лампасами, чистый турецкий свитер, новая по виду кепка и поношенная армейская куртка-штормовка иностранного производства модного цвета флектарн. За ним гуськом, ступая след-в-след, тянулись Миша, Леня и Жора с Толиком, нагруженные металлоискателями, щупами, лопатами, совками, палатками, котлом и всем, чем положено в таком случае. Хуторяне с интересом взирали на процессию издалека, так как дом Митрофана Олегыча стоял почти на отшибе — между ним и лесом стояла только еще одна хатка. Миновав крайнюю хату, дед Митро сплюнул, и стал крутить новую самокрутку. Через метров 20-30 Миша не выдержал:— Дед Митро! А что, у вас тут так рано дрова колят?— Ааааа…. — протянул старик с кислым видом, и махнул рукой. — Да просто спать не давали до утра, ироды! Нет, ну дед Митро! Что, нельзя попозже дров наколоть, вот скажи? — Не унимался Мишка. Дед развернулся, и с прищуром уставился на Мишу, затянувшись свежей самокруточкой. — Та то такой рубака, шо только ночью рубает. Сечешь? — Для пущей убедительности старик постучал пальцем по козырьку своей модной кепки и кивнул, выдохнув в усы густой, белый табачный дым. Дверь крайней хаты скрипнула, и ребята обернулись: по двору семенила крошечная, сгорбленная старушка в меховой жилетке и белом платочке, черты ее лица терялись в глубоких морщинах, а во рту определенно недоставало около трех десятков зубов. Старушка подошла к поленнице, о которую был оперт здоровенный топор-колун, набрала охапку дровишек и засеменила назад в дом. Чвакающие шаги Митрофана Олеговича заставили ребят отвлечься от занимательной пасторальной картины и продолжить путь. Но, ступив всего пару шагов, Толик, замыкавший колону, громко вскрикнул «Эй!», и Леня обернулся. Старушка стояла на пороге, одной рукой прижимая к груди поленья, а другой грозила друзьям, сжав сухонький кулачок. Около Толика в грязи валялось полено…— Ритка, твою мать! А ну, кыш, клята! — Взревел дед Митро, и старушка тотчас скрылась в недрах дома, хлопнув старой, облупившейся дверью. Дед сплюнул в грязь и махнул рукой, призывая продолжить поход. Свой поход «экспедиция» завершила к полудню. В лесу, где было не в пример суше, нашли хорошую, чистую поляну, разбили лагерь, и дед Митро, побыв с молодежью еще пару часов и с видом знатока поизучав работу металлоискателя, отправился восвояси. Копать планировалось четыре дня, а после того — вернуться к деду, заночевать и возвращаться уже домой. Первые два дня ребята занимались поиском, обнаружили множество мелочей в древних блиндажах, делали какие-то свои записи, но не суть. Суть была на третий день. Компания села обедать. Расселись у костра, сварили в котелке нехитрый супец из тушенки и грибов, поели. После обеда решили расходиться и продолжать поиски. Жора включил свой металлоискатель и поводил им над землей посреди лагеря, проверяя заряд. Металлоискатель дал чёткий сигнал. Жора приподнял бровь:— О, кажись цветняк! И неглубоко! — Хохотнул он, и отстегнул от пояса трехскладную саперную лопатку. Осторожно копнув пару раз, и отбросив в сторону землю, парень присвистнул. Его друзья склонились над ним, изучая содержимое неглубокой ямки. — По ходу ментов надо вызывать. Как положено, чтоб все чики-пики. — Тихо проговорил Толик. Леня кивнул, а Миша жесткой щеткой стал очищать кости на дне ямки от рыхлого грунта. — Вроде руки, — бормотал Миша, аккуратно скребя щёткой старые кости. — гляди, вот пальцы… ёёёёёё… ментам уже звонил?Парень ткнул щёткой в узел из толстого медного провода, которым были стянуты кости рук у запястий. С другой стороны кости предплечий были очень ровно сколоты, как будто отрублены. Леня набрал «102» с мобильного, назвал посёлок, сослался на Митрофана Олегыча, описал ситуацию. Милиция обещала приехать из района утром, с судмедэкспертом и прочими причитающимися специалистами, и попросила огородить место находки и ничего не трогать. Леонид пожал плечами, Толик и Миша наскоро обнесли ямку заграждением из трёх веточек и веревочки. Остаток дня ребята провели у костра, начало смеркаться. Из рюкзаков достали алкоголь и самые вкусные припасы — отметить окончание раскопок. Заранее договорились вернуться сюда через пару недель, продолжить поиски глубже в лесу. Посреди веселой попойки, Жора вдруг насторожился. — Пацаны, там, кажись, идёт кто-то. Друзья проследили за взглядом Жоры, и вскоре различили между деревьев тусклый огонек фонаря. Петляя между деревьев, он приближался к поляне со стороны хутора. «Наверное, кто-то из местных. Может, дед Митро?», — подумал Леня. Еще пару минут копатели сидели, уставившись в ночную тьму, в которой, подпрыгивая и подергиваясь, плыл желтоватый огонек фонарика. Приблизившись на расстояние метров десяти, огонек замер, и в темноте кто-то прокашлялся. — Доброй ночи, мужики! — Зазвучал незнакомый голос. — Это… я тут… разрешите присоединиться?Миша встал и посветил на незнакомца лучом мощного патрульного фонаря. Чуть поодаль от поляны стоял мужчина лет сорока, гладко выбритый, коротко стриженный, в поношенных, мятых туфлях, грязных брюках и белой майке, поверх которой было накинуто побитое молью коричневое пальто на пару размеров больше, чем следует, так, что фонарик скрывался где-то в недрах длиннющего рукава.

— А ты откуда будешь? — поинтересовался копатель. — Да местный я, с деревни. Мужики, пустите погреться, а? Местные все про вас толкуют, а мне интересно стало, я ж тут… это… ну, пустите, а? А то баба моя все житья не дает, а я… У меня вот!Мужичок поднял руку, и ребята увидели авоську, в которой болтались две банки с домашними соленьями — помидорами и овощным салатом типа лечо. Перекинувшись парой фраз вполголоса, порешили мужичка приютить и обогреть. Слово за слово, разговорились, узнали, что мужичка зовут Костя, что живет он на хуторе с женой, и что она его немилосердно эксплуатирует, а он ей и слова поперек сказать не может. Мотивировали его за рюмкой чая, чтоб взял себя в руки, чтоб не был тряпкой, чтоб наорал на жену, в конце концов. Мужичок все отводил взгляд, взмахивал иногда рукавом по-скоморошьи, и было видно, что разговор ему неприятен, но пожаловаться на свою долю ох как охота. Под натиском копателей, поселянин чуть не расплакался. Налили ему водки в стальной стаканчик. — Да у меня с собой тут… — замялся мужичок, и из раструба рукава показалось горлышко грязной бутылки, наполненной чем-то мутным. Мужичок зубами выдернул пробку, выплюнул ее в костер, и сделал несколько богатырских глотков. Потом еще несколько. Он поставил опустевшую бутылку наземь, занюхал сальным рукавом пальто и поник. Чтобы как-то отвлечь гостя от тягостных мыслей, начали показывать Косте находки: пробитую каску, жетон немецкого офицера, с десяток пуговиц россыпью… Немного перебравший «горькой» Толик проговорился и о странной находке. Не со зла, конечно — просто чтобы гость ненароком в ямку с костями не наступил, когда домой засобирается. Костик заметно оживился, и попросил показать ему кости, долго их рассматривал, а потом, потерев грязным рукавом подбородок, изрёк:— Даааа, дела… Ну, засиделся я у вас, пацаны, пора и честь знать. С этими словами Костик достал из кармана советский динамо-фонарик (пока крутишь динамо, он светит и жужжит), и, попрощавшись с копателями, направился в сторону хутора. Толик и Жора уже спали, сморенные алкоголем, а Леня с Мишей остались у костра, провожая взглядом отдаляющийся отсвет Костиного фонарика…Наутро из района приехала милиция: судмедэксперт, кинолог, дознаватель, следователь и ещё куча народу. Милицию сопровождал дед Митрофан, пара хуторских мужиков и любопытные собаки, лаявшие на милицейскую овчарку. Ребят опросили, сняли «пальчики», проинспектировали рюкзаки на предмет запрещённых предметов и «веществ» и, прочитав лекцию о вреде копания в земле, отпустили на все четыре стороны. В компании деда Митро копатели вернулись на хутор. Дед был необычно молчалив и курил папиросу за папиросой. На расспросы отвечал только: «Щас сами все увидите, хлопчики». Процессия вышла из леса. Светило солнышко, щебетали весенние пташки, пахло сеном и свежевспаханной землей, а по небу проплывали одинокие облачка. Не сразу обратили они внимание, что у крайней хаты, где жила баба Рита, стоит серый УАЗ-«буханка» с красным крестиком и милицейская «Нива». Дед замедлил шаг:— Ну, шо там, начальник? — Поинтересовался он у долговязого милиционера в фуражке, что-то записывавшего в блокнот. — Сама померла, или черти забрали?Милиционер скривил кислую мину, и сделал неопределенный жест вокруг шеи, вывалив набок язык и закатив глаза. — А могли и Вас…Дед цыкнул зубом и бросил на землю окурок. — Могли… Да не смогли…Через час вся компания уже укладывала вещи в свою собственную «буханку» и собиралась покинуть сонный хутор под Полтавой. Леня стоял рядом с дедом Митро и курил «L&M», поделившись сигареткой со стариком. Старик оторвал фильтр и потягивал сигаретку. — Ночью ее задавили, Ритку-то . Пришел, вишь, какой-то мужик, и проводом ее и придушил, — рассказывал старик, шевеля усищами. — Проводом, прикинь! Вот. Ее как докторы забирать стали, у ней вся рожа аж синяя была, язык — во!Дед Митрофан вывалил язык на всю длину, закатил глаза и надул щеки, изображая лицо мертвеца, и издав при этом неприличный звук. — А все почему? А? А потому что Костку, агронома, мужа своего в могилу свела, и после смерти покою ему не давала, вот те истинный крест! Все его гоняла по хозяйству. Ведьма клята! — Дед перекрестился и сплюнул себе под ноги. — Вот ее Бог и покарал. Ну, что? Погрузились? Ну, бывайте!Пожав мозолистую руку деда и пообещав вернуться через пару недель, копатели расселись по местам, и «буханка», ведомая Толей, затряслась по проселочной дороге прочь от крохотного хуторка. Ехали молча, радио мурлыкало какую-то попсовую песенку, а за окном менялся весенний пейзаж, погружая парней в дремоту. Тишину первым нарушил Леня:— Слушай, Миха, я тут подумал…— Чего?— Помнишь, когда мужичонка этот приходил?— Ну, помню, а что?— Ты слышал, как динамо у этого Кости в фонарике жужжало?

— Нееет. — И я — нет. Ни когда пришёл, ни когда уходил, так?— Выходит так. — Но оно же всегда жужжит в таких фонарях, верно? Когда его крутишь. — Еще бы! Как бешеный шмель. Совьет-тэк же. — А руки ты его можешь вспомнить? Ну там, грязь под ногтями, пальцы волосатые?— Ты к чему клонишь-то?— Да так, ни к чему…