Городок и его обитатели

Рассказ:

Подмосковный городок в 60 км от Москвы — странный мир, затерянный в лесах северного Подмосковья. Старинный монастырь, торговый центр, заводишко, нет, целых два, отравленная ими речка и три десятка средних и маленьких магазинчиков, разбросанных по городу тут и там. Ах да, ещё рынок, который летом больше похож на муравейник от понаехавших дачников. Когда я в первый раз шёл по улицам этого странного городка, я поразился количеству пропавших там людей: все столбы и остановки были обклеены объявлениями о пропавших людях — там пропал мужчина, там подросток, там ребёнок. Я остановился возле одного. Читаю: «Женщина, 37 лет, ушла из дома на работу и не вернулась. До работы 200 метров, дома остался маленький ребёнок». Размышляю, куда она могла подеваться — взрослая, опытная, работает в городской администрации. Просто в голове не укладывается. Чуть ниже висел другой листок с текстом: «Никогда не убивайте мух, отрывая им лапки. Этот путь ведёт к деградации личности и превращению её в маньяка. Просто повесьте липкую ленту». Мне показалось, что в этих словах есть какая-то метафорическая связь с пропавшими людьми. Я тогда ещё не знал, что на лесной дорожке, которая ведёт от станции к городку, пропало только за последние полгода 6 человек. Одного, правда, нашли повешенным недалеко от этого места на дереве. Ну, а так получается по одному человеку в месяц. А мне этот путь очень понравился — идёшь, а вокруг огромные ели, слушаешь, как в лесу птицы поют. В этот городок и определила меня судьба. Моя тётка бросила на меня свою довольно запущенную квартиру, а сама уехала жить к сестре в другой город, и я вынужден был часто приезжать из Москвы, чтобы следить, платить, ремонтировать и, как в тяжелобольном человеке, всячески поддерживать в ней жизнь. Нужда заставила меня познакомиться с соседями, в основном это были слесари, электрики или просто мастера на все руки, то есть люди, в которых я больше всего нуждался. Возле дома я нашёл маленькую организацию, устанавливающую счётчики для воды. Приятная женщина Ирина Сергеевна жарко убеждала меня в их пользе. Я не спорил, и уже к концу рабочего дня мы составили договор на обслуживание. В их маленьком коллективе в этот вечер намечался какой-то праздник, и у меня за спиной уже стоял накрытый стол с шампанским. Ирину Сергеевну торопили, а мы всё никак не могли закончить формальности. Наконец закончили, за стол пригласили и меня. Мы сели рядом, и после двух бокалов шампанского у женщины развязался язык. — Я чувствую себя очень одинокой, я даже не знаю, замужем я или нет. Вот такая вот насмешка судьбы!— Простите, как это не знаете?— А вот так, мой муж пропал!— Как пропал? Куда?— Уехал утром на машине, мы как раз купили дорогую машину, и больше не вернулся. Машину нашли, стоит на обочине, мотор работает, в машине его телефон заряжается от прикуривателя, все документы и деньги на месте, а самого нет. Полиция прочесала близлежащие кусты и лес с собаками — никаких следов. — Ну может, вернётся ещё, — неуверенно начал я, но Ирина Сергеевна только замахала руками. — Как же, вернётся, четыре года уже прошло! Я всегда говорю себе: Ира, если ты хочешь плакать — плачь на здоровье, но помни: это не решит твоих проблем. Какое-то время она сидела молча и катала хлебные шарики. Мне было неловко, и я тоже молчал. Когда стали расходиться, я помог ей надеть модное тёмно-бордовое пальто. Она, как бы продолжая начатый разговор, сказала:— После этого случая я стала бояться выходить из дома да и вообще ходить одна. Проводите меня. — Да, конечно, но как я вернусь, я совсем не знаю город?— Утром уйдёшь. Примерно в это же время я познакомился с Николаем Ивановичем Кистапо, электриком, отработавшим на заводе 50 лет и теперь коротающим дни на пенсии. Жил он в соседнем подъезде, и при встрече мы всегда здоровались друг с другом и перекидывались парой слов. В последние полгода я заметил, как он сильно сдал. Если раньше он обходил вокруг своего дома с палочкой, то теперь еле-еле шёл по стенке, цепляясь узловатыми пальцами за кирпичные выступы. Ветер трепал его седые волосы, куртка и мятые штаны были испачканы в извёстке, но он упрямо передвигал негнущиеся ноги. Когда я видел эту картину, я всегда поражался его желанию хоть немного продлить своё существование. Я думаю, когда придёт моя очередь, я не буду просить у Бога долгую жизнь, я попрошу лучше лёгкую смерть. В последние дни он уже вообще не ходил, а просто сидел на стульчике у подъезда и смотрел на мир тусклыми глазами. И вот однажды, дело было в феврале прошлого года, когда я был в Москве, мне приснился сон, будто бы я еду в этот городок на электричке. Вокруг лес, как и положено, снега, и поезд по какой-то причине останавливается в лесу. Подмосковный городок в 60 км от Москвы — странный мир, затерянный в лесах северного Подмосковья. Старинный монастырь, торговый центр, заводишко, нет, целых два, отравленная ими речка и три десятка средних и маленьких магазинчиков, разбросанных по городу тут и там. Ах да, ещё рынок, который летом больше похож на муравейник от понаехавших дачников. Когда я в первый раз шёл по улицам этого странного городка, я поразился количеству пропавших там людей: все столбы и остановки были обклеены объявлениями о пропавших людях — там пропал мужчина, там подросток, там ребёнок. Я остановился возле одного. Читаю: «Женщина, 37 лет, ушла из дома на работу и не вернулась. До работы 200 метров, дома остался маленький ребёнок». Размышляю, куда она могла подеваться — взрослая, опытная, работает в городской администрации. Просто в голове не укладывается. Чуть ниже висел другой листок с текстом: «Никогда не убивайте мух, отрывая им лапки. Этот путь ведёт к деградации личности и превращению её в маньяка. Просто повесьте липкую ленту». Мне показалось, что в этих словах есть какая-то метафорическая связь с пропавшими людьми. Я тогда ещё не знал, что на лесной дорожке, которая ведёт от станции к городку, пропало только за последние полгода 6 человек. Одного, правда, нашли повешенным недалеко от этого места на дереве. Ну, а так получается по одному человеку в месяц. А мне этот путь очень понравился — идёшь, а вокруг огромные ели, слушаешь, как в лесу птицы поют. В этот городок и определила меня судьба. Моя тётка бросила на меня свою довольно запущенную квартиру, а сама уехала жить к сестре в другой город, и я вынужден был часто приезжать из Москвы, чтобы следить, платить, ремонтировать и, как в тяжелобольном человеке, всячески поддерживать в ней жизнь. Нужда заставила меня познакомиться с соседями, в основном это были слесари, электрики или просто мастера на все руки, то есть люди, в которых я больше всего нуждался. Возле дома я нашёл маленькую организацию, устанавливающую счётчики для воды. Приятная женщина Ирина Сергеевна жарко убеждала меня в их пользе. Я не спорил, и уже к концу рабочего дня мы составили договор на обслуживание. В их маленьком коллективе в этот вечер намечался какой-то праздник, и у меня за спиной уже стоял накрытый стол с шампанским. Ирину Сергеевну торопили, а мы всё никак не могли закончить формальности. Наконец закончили, за стол пригласили и меня. Мы сели рядом, и после двух бокалов шампанского у женщины развязался язык. — Я чувствую себя очень одинокой, я даже не знаю, замужем я или нет. Вот такая вот насмешка судьбы!— Простите, как это не знаете?— А вот так, мой муж пропал!— Как пропал? Куда?— Уехал утром на машине, мы как раз купили дорогую машину, и больше не вернулся. Машину нашли, стоит на обочине, мотор работает, в машине его телефон заряжается от прикуривателя, все документы и деньги на месте, а самого нет. Полиция прочесала близлежащие кусты и лес с собаками — никаких следов. — Ну может, вернётся ещё, — неуверенно начал я, но Ирина Сергеевна только замахала руками. — Как же, вернётся, четыре года уже прошло! Я всегда говорю себе: Ира, если ты хочешь плакать — плачь на здоровье, но помни: это не решит твоих проблем. Какое-то время она сидела молча и катала хлебные шарики. Мне было неловко, и я тоже молчал. Когда стали расходиться, я помог ей надеть модное тёмно-бордовое пальто. Она, как бы продолжая начатый разговор, сказала:— После этого случая я стала бояться выходить из дома да и вообще ходить одна. Проводите меня. — Да, конечно, но как я вернусь, я совсем не знаю город?— Утром уйдёшь. Примерно в это же время я познакомился с Николаем Ивановичем Кистапо, электриком, отработавшим на заводе 50 лет и теперь коротающим дни на пенсии. Жил он в соседнем подъезде, и при встрече мы всегда здоровались друг с другом и перекидывались парой слов. В последние полгода я заметил, как он сильно сдал. Если раньше он обходил вокруг своего дома с палочкой, то теперь еле-еле шёл по стенке, цепляясь узловатыми пальцами за кирпичные выступы. Ветер трепал его седые волосы, куртка и мятые штаны были испачканы в извёстке, но он упрямо передвигал негнущиеся ноги. Когда я видел эту картину, я всегда поражался его желанию хоть немного продлить своё существование. Я думаю, когда придёт моя очередь, я не буду просить у Бога долгую жизнь, я попрошу лучше лёгкую смерть. В последние дни он уже вообще не ходил, а просто сидел на стульчике у подъезда и смотрел на мир тусклыми глазами. И вот однажды, дело было в феврале прошлого года, когда я был в Москве, мне приснился сон, будто бы я еду в этот городок на электричке. Вокруг лес, как и положено, снега, и поезд по какой-то причине останавливается в лесу. Пассажиры прыгают с подножек с сумками, мешками и разбредаются кто куда, я же двинулся по снежной целине через лес, который стал быстро редеть, и скоро оказался перед приземистым одноэтажным зданием сложной формы, примерно буквой «Н». Захожу в здание и попадаю в квадратную большую комнату. Оглядываюсь. В рассеянном свете по периметру сидят плечом к плечу люди, в основном пожилые, много старушек, но есть и старики. Вдруг замечаю: у окна сидит Николай Иванович. Как только я его узнал, он тут же встал и подошёл ко мне. На нём новый тёмно-синий костюм и белая рубашка. Я тогда не записал весь разговор и по прошествии года не могу многое вспомнить, поэтому начну с середины и с сокращениями. — Что это вы тут все делаете? — спросил я его, разглядывая незнакомые лица. — Я ничего не делаю, но некоторые работают. Он показал на три стола, стоящих посередине комнаты, два из которых пустовали, а за третьим сидела женщина средних лет и что-то печатала на машинке. — И много тут таких? — кивнул я на неё. У него в руках оказался лист с фамилиями, и против некоторых стоял крестик. — Да есть, надеются, что им скостится. Пусть надеются, глупые, — и Николай Иванович как-то нехорошо усмехнулся. Мы попрощались, и вскоре я проснулся, так и не спросив, кто и что им должны скостить. Я не придал этому сну никакого значения. Примерно через месяц я снова поехал в городок. Пожилая соседка у подъезда сообщила мне, что Николай Иванович умер. «Скоро месяц уже как преставился», — ответила она. На следующий день я зашёл к его жене Марии, спросить, не нужно ли ей что. В моё отсутствие я иногда просил её присмотреть за квартирой, так что у нас были доверительные отношения. Жили они с Николаем Ивановичем на первом этаже, окна квартиры выходили во двор, и вот что она мне рассказала. — На девятый день слышу, ночью кто-то стучит в окно, я испугалась, накрылась одеялом с головой и так пролежала до утра. В следующую ночь снова стучат, я приподняла занавеску, а он стоит под окном в метели, весь обсыпанный снегом. Сердце несчастной женщины не выдержало, и она зашлась истерическим криком:— Ты зачем пришёл? Что тебе тут надо? Уходи отсюда, уходи прочь!После этих слов Николай Иванович пропал и больше не появлялся. Тётя Маша заплакала, размазывая по лицу слёзы:— Ведь знает же, что у меня больное сердце, зачем приходит, зачем пугает? Ещё грозил мне, мол, придушу тебя, дуру. Мне стало жалко её, измученную, грузную. Она полулежала в кресле, сжимая в руках упаковку с таблетками, очки с треснувшим стёклышком сползли на нос, глаз за опухшими веками было почти не видно. — Сколько он мне нервов в жизни потрепал: матершинник, ***********, пьяница. Вот и не принимают его там, — она показала глазами на потолок. — Бывало, начнёшь в церковь собираться, а он всё иконы на пол побросает и ещё ногами потопчет. Озорник был, мучитель. — Но теперь-то всё спокойно? — Осторожно спросил я. — Да какое-там! Кто вчера ночью стакан в ванной на пол скинул? А у меня там зубы в воде были. А давеча встала утром, все плечи в синяках и шея, а на спине царапины, вот тут пятернёй провёл, — она показала на правый бок. Так я узнал вторую жизнь Николая Ивановича, семейную, скрытую от посторонних глаз. Узнал я от неё и то, что действительно похоронен он был в тёмно-синем костюме и светлой рубашке. Я не стал рассказывать бедной женщине о том, о чём сам слышал от людей: в некоторых сёлах Сибири есть поверье, что покойник возвращается на 9-й день и ровно в полночь стучит в окно. И тут надо не растеряться, а отругать его и прогнать сильными выражениями. Какими? Это уже зависит от человека, у кого какой словарный запас нелитературных слов. Но тётя Маша каким-то интуитивным чутьём всё так и сделала без всяких подсказок и инструкций. И со мной тоже случилось нечто похожее, оставившее не только неприятный осадок в душе, но и неприятные последствия в жизни. Как-то морозным зимним вечером я сидел в тёткиной квартире у ночничка и читал книгу «Биографии мировых злодеев». Время было позднее, уже и часы давно пробили полночь, в комнате был полумрак. За окном заснеженные деревья, молодые елочки и кусты, придавленные тяжёлыми глыбами снега, тёмные очертания дач, покинутых хозяевами до весны, и везде сугробы, сугробы. Чувствуешь себя в таком мире отрезанным и заброшенным, этакий комок живой плоти и нервов, спеленатый одиночеством, страхами, тоской, памятью, болью, надеждами, мечтами, отчаянием. Пуржило. Рассохшаяся рама стонала от ветра, а в щелястой форточке гудело: «Уууу-уубьююю!». Потом наступала минута тишины и снова: «Ууубью. ууубьюю». Батарея излучала жар, иногда в ней булькала вода. Глаза мои слипались, и я всё чаще поглядывал на разобранный в глубине комнаты диван. И вдруг под окном захрустел снег, послышались чьи-то шаги, а потом раздался резкий стук в стекло. Меня как током ударило: кто? зачем? почему? Резко отдёргиваю штору и вижу: стоит под окном человек весь в чёрном. Хорошо виден длинный кривой нос, как мартовская сосулька, чёрная щетина на щеках. Тени от качающегося тусклого фонаря делают лицо отвратительно уродливым. Я нервно хватаю с подоконника пластмассовый пистолет (точная копия настоящего пистолета системы Смита-Вессона) и показываю незнакомцу через стекло. Он молча смотрит чёрными глазницами, поворачивается и медленно уходит в сторону леса, растворяясь в метельной мгле. Сна как не бывало, я стараюсь хоть что-то понять, и тут до меня доходит, что сейчас идут Святки. Да не просто Святки, а сегодня Старый Новый Год! Я смотрю в эту снежную круговерть и почти уверен, что не детский пистолетик напугал его. Мотив был совсем другой, он должен был себя показать, так, чтобы я его хорошо увидел, а остальное уже неважно. Вот и не верь после этого святочным гаданиям! Утром я просунул голову в форточку в надежде отыскать следы незнакомца. Увы, под окном мела только скучная позёмка. А год действительно был тяжёлый: я долго и тяжело болел (осложнение после гриппа), чуть не погиб в автоаварии, да и вообще было много других неприятностей. А тётю Машу я летом застал в палисаднике. Она поливала цветы под окном из шланга, который другим концом был насажен на кухонный кран, и выглядела счастливой и весёлой. С беззаботной улыбкой она мне сказала:— Я ведь только сейчас жить начала. Только сейчас!Странно, я всегда считал, что люди в старости жизнь заканчивают, а оказывается, бывает и наоборот.