Злополучный дом по наследству

Рассказ:

Всё своё детство, а точнее до шестнадцати лет, я прожила в Крыму в Ялте. Это невероятно красивый, западающий в душу город с многовековой историей. Мой двухэтажный дом с зимним садом на крыше стоял прямо на берегу моря, мы с друзьями каждый день лета бегали купаться, а вечерами ходили в парк аттракционов. Говоря короче, моя жизнь была крайне беззаботной и весёлой. Несмотря на мою славянскую внешность, мой папа был татарином, а мама немкой, живущей в Украине с трёх лет, а ведь именно этот факт сыграл со мной злую шутку. Моя прабабушка со стороны мамы, Лидия, жила в Калининграде в своём родовом поместье, которое, впрочем, было чуть крупнее моего дома в Крыму. И вот когда она умерла, я и мама отправились вступать в наследство, прихватив с собой британского кота Алекса, которого не с кем было оставить. Дорога оказалась трудной, так как мы добирались окольными путями из-за просрочки загранпаспортов. Наконец добравшись до Зеленоградска, Калининградская область, мы были неимоверно рады, ибо нам открылась совершенно другая Россия, которую трудно узнать. Все эти двух- или трёхэтажные домики с рыжей черепицей, каменные маяки и башни, развалины средневековых замков, соборы и вездесущий янтарь. По сравнению с Крымом здесь было холодно, даже слишком. Дом Лидии был постройки середины девятнадцатого века. Не знаю, из чего он строился изначально, но сейчас был отделан красным ветхим кирпичом, а его крыша, на сколько я помню, была черепичной и матовой — натуральная черепица Киев рулит! На третьем мансардном этаже виднелся кованый балкон, такая же ковка присутствовала на крыльце, украшенном колоннами. Все оконные рамы были старыми, деревянными и плохо покрашенными. Внутри дела обстояли ещё хуже: последний ремонт проводился явно в довоенные годы. Об этом свидетельствовала немецкая мебель, куча картин, старые зеркала с декоративной резьбой по краям, отсутствие многих нужных электроприборов. Бархатные покрывала на всём, на чём только можно, прикрывали предсмертное состояние мягкой мебели с резными золочёными ножками. Но самым страшным для меня были вездесущие портреты давно умерших людей, огромный камин и куча декоративных подсвечников. Алекс сразу же воспротивился заходить в поместье: кот брыкался, громко мяукал, даже оцарапал меня пару-тройку раз. Но тогда мне казалось, что в этом ничего страшного нет, так как коты плохо переносят смену дома и обстановки. Когда мы приехали в Зеленоградск, было уже шесть часов вечера, и нам предстояло провести долгую ночь в таком неуютном доме. Здесь всё пахло плесенью и пылью — становилось тяжело дышать. При всех факторах я быстро уснула ещё в восемь, изрядно устав в дороге. Но вот когда на массивных часах с кукушкой пробила полночь, я проснулась и более заснуть не могла. Всё вокруг пугало меня, особенно звук глухого рычания кота, который был заперт в клетке на первом этаже. Я встала, накинула халат, выглянула в окно: луна была почти полной, поэтому металлический свет заполнил улицу, но почти не проникал в дом из-за слишком маленьких, местами закрытых витражами окон. Включатель света ни в моей, ни в гостиной комнате не сработал, поэтому я пошла на ощупь вниз по лестнице, издающей пронзающий скрип. Подойдя к клетке кота, я увидела, что он сжался клубком и чего-то сильно боится. Заметив на крыше клетки коробку спичек, я подошла к подсвечнику и зажгла две свечи из трёх. Осветив комнату, я удостоверилась, что в ней нет никаких бродячих кошек или собак, которые могли бы испугать Алекса, и открыла его переноску. Кот прижался к моим ногам, что было для него странно, ибо он не любил ласку, да и вообще ко мне он не был привязан. Мы направились в длинную, но узкую прихожую, увешанную теми самыми портретами. Переступив порог кухни, где стояла клетка, Алекс неожиданно ощетинился, рыча на некий удалённый в темноте прихожей предмет. Я осветила пространство, но никого вдалеке не было, тогда кот, устремившись вдаль, стал бросаться на что-то невидимое. Казалось, что мой Алекс сошёл с ума, что он растерзает все обои, как вдруг кот, поскуливая, побежал в сторону ванной, спрятавшись за дверь. Я огляделась и хотела направиться за ним, но неожиданно мне стало тяжело дышать, словно тугой тонкий шнур затянулся в самом верху шеи. Хотелось продолжать идти, но ноги слабели с каждой секундой. Единственное, что я делала, это охрипшим голосом пыталась звать маму, но что-то словно впитывало весь звук. В глазах немного темнело, а боль удушья распространилась по всему телу, с силой отдавая в затылок, лёгкие горели огнём. Я буквально сносила всё руками, пытаясь дойти до лестницы. Уже ползя по скрипящей конструкции вверх, моё тело отказалось меня слушаться, и я кубарем рухнула вниз, ударяясь о крутые порожки. Больше я ничего не помню. Солнце дотошно танцевало по моему белому атласному халату, просачиваясь сквозь узкое окно. Кот сидел на моём животе, его хвост был сломан, из него даже сочилась кровь, а когда я попыталась согнать Алекса с себя, он захромал в сторону кухни, но затем снова вернулся ко мне, жалобно скуля. Всё своё детство, а точнее до шестнадцати лет, я прожила в Крыму в Ялте. Это невероятно красивый, западающий в душу город с многовековой историей. Мой двухэтажный дом с зимним садом на крыше стоял прямо на берегу моря, мы с друзьями каждый день лета бегали купаться, а вечерами ходили в парк аттракционов. Говоря короче, моя жизнь была крайне беззаботной и весёлой. Несмотря на мою славянскую внешность, мой папа был татарином, а мама немкой, живущей в Украине с трёх лет, а ведь именно этот факт сыграл со мной злую шутку. Моя прабабушка со стороны мамы, Лидия, жила в Калининграде в своём родовом поместье, которое, впрочем, было чуть крупнее моего дома в Крыму. И вот когда она умерла, я и мама отправились вступать в наследство, прихватив с собой британского кота Алекса, которого не с кем было оставить. Дорога оказалась трудной, так как мы добирались окольными путями из-за просрочки загранпаспортов. Наконец добравшись до Зеленоградска, Калининградская область, мы были неимоверно рады, ибо нам открылась совершенно другая Россия, которую трудно узнать. Все эти двух- или трёхэтажные домики с рыжей черепицей, каменные маяки и башни, развалины средневековых замков, соборы и вездесущий янтарь. По сравнению с Крымом здесь было холодно, даже слишком. Дом Лидии был постройки середины девятнадцатого века. Не знаю, из чего он строился изначально, но сейчас был отделан красным ветхим кирпичом, а его крыша, на сколько я помню, была черепичной и матовой — натуральная черепица Киев рулит! На третьем мансардном этаже виднелся кованый балкон, такая же ковка присутствовала на крыльце, украшенном колоннами. Все оконные рамы были старыми, деревянными и плохо покрашенными. Внутри дела обстояли ещё хуже: последний ремонт проводился явно в довоенные годы. Об этом свидетельствовала немецкая мебель, куча картин, старые зеркала с декоративной резьбой по краям, отсутствие многих нужных электроприборов. Бархатные покрывала на всём, на чём только можно, прикрывали предсмертное состояние мягкой мебели с резными золочёными ножками. Но самым страшным для меня были вездесущие портреты давно умерших людей, огромный камин и куча декоративных подсвечников. Алекс сразу же воспротивился заходить в поместье: кот брыкался, громко мяукал, даже оцарапал меня пару-тройку раз. Но тогда мне казалось, что в этом ничего страшного нет, так как коты плохо переносят смену дома и обстановки. Когда мы приехали в Зеленоградск, было уже шесть часов вечера, и нам предстояло провести долгую ночь в таком неуютном доме. Здесь всё пахло плесенью и пылью — становилось тяжело дышать. При всех факторах я быстро уснула ещё в восемь, изрядно устав в дороге. Но вот когда на массивных часах с кукушкой пробила полночь, я проснулась и более заснуть не могла. Всё вокруг пугало меня, особенно звук глухого рычания кота, который был заперт в клетке на первом этаже. Я встала, накинула халат, выглянула в окно: луна была почти полной, поэтому металлический свет заполнил улицу, но почти не проникал в дом из-за слишком маленьких, местами закрытых витражами окон. Включатель света ни в моей, ни в гостиной комнате не сработал, поэтому я пошла на ощупь вниз по лестнице, издающей пронзающий скрип. Подойдя к клетке кота, я увидела, что он сжался клубком и чего-то сильно боится. Заметив на крыше клетки коробку спичек, я подошла к подсвечнику и зажгла две свечи из трёх. Осветив комнату, я удостоверилась, что в ней нет никаких бродячих кошек или собак, которые могли бы испугать Алекса, и открыла его переноску. Кот прижался к моим ногам, что было для него странно, ибо он не любил ласку, да и вообще ко мне он не был привязан. Мы направились в длинную, но узкую прихожую, увешанную теми самыми портретами. Переступив порог кухни, где стояла клетка, Алекс неожиданно ощетинился, рыча на некий удалённый в темноте прихожей предмет. Я осветила пространство, но никого вдалеке не было, тогда кот, устремившись вдаль, стал бросаться на что-то невидимое. Казалось, что мой Алекс сошёл с ума, что он растерзает все обои, как вдруг кот, поскуливая, побежал в сторону ванной, спрятавшись за дверь. Я огляделась и хотела направиться за ним, но неожиданно мне стало тяжело дышать, словно тугой тонкий шнур затянулся в самом верху шеи. Хотелось продолжать идти, но ноги слабели с каждой секундой. Единственное, что я делала, это охрипшим голосом пыталась звать маму, но что-то словно впитывало весь звук. В глазах немного темнело, а боль удушья распространилась по всему телу, с силой отдавая в затылок, лёгкие горели огнём. Я буквально сносила всё руками, пытаясь дойти до лестницы. Уже ползя по скрипящей конструкции вверх, моё тело отказалось меня слушаться, и я кубарем рухнула вниз, ударяясь о крутые порожки. Больше я ничего не помню. Солнце дотошно танцевало по моему белому атласному халату, просачиваясь сквозь узкое окно. Кот сидел на моём животе, его хвост был сломан, из него даже сочилась кровь, а когда я попыталась согнать Алекса с себя, он захромал в сторону кухни, но затем снова вернулся ко мне, жалобно скуля. У меня во рту было много крови, смешанной со слюной, небольшая лужица была и на полу. Первым делом я направилась в ванную комнату. Посмотрев в зеркало, я обнаружила, что моя голова пробита в области виска, на шее синяя тонкая полоса, а на груди продольный надрез. Хочу заметить, что эта рана была ювелирной работой: надрез шёл ровно посередине моего тела от начала грудной клетки до солнечного сплетения, рана была одной толщины до самого конца, но там, где кость заканчивалась, превращалась в небольшую дырочку. Я зашла на кухню, подсвечник стоял на столе и даже не был подожжён, все вещи, которые я скидывала со столов и сервантов, лежали идеально ровно, словно борьбы и не было. Но я заметила другое — капли крови, ведущие в запертый на замок подвал. Любопытство манило меня туда, но мою дорогу перегородил Алекс, злобно шипя. Я только хотела сделать шаг к спуску в подвал, как он оцарапал мою ногу. Кот будто знал больше, чем я, будто видел что-то ещё. После этой ночи мы переселились в отель на Туристическом бульваре, а через месяц продали злополучный дом. Но я никогда не забуду ту ночь.