Квартира 114

Рассказ:

Двенадцать лет назад мне предложили неплохую работу в Швеции, в Стокгольме. Моя старая знакомая, она же коллега, выбила себе тогда неплохое местечко в головном офисе нашей корпорации и уехала туда работать, а спустя несколько лет порекомендовала на это место меня. Город красивый, вычищенный, облизанный, намытый, аккуратный. Туристы и местные жители корректные, улыбчивые, аккуратные, доброжелательные. Для такого места беспредел и злоба не существуют, кажется. Разве что на иммигрантских окраинах, вполне себе такое человеческое, обыденное и бытовое зло. Квартиру пришлось искать самой, в самом городе у меня было всего три знакомых, напрягать никого не хотелось. Риелтор нашелся быстро, с ним мы объехали двенадцать квартир и комнат, и ни одна не пришлась по душе. В конце концов, я уже приготовилась отчаяться и разориться, т. к. жить в отеле неплохо било по карману. Начальство предложило пожить пока во временной квартире командировочных из разных стран, но мне отчего-то совсем туда не хотелось. В конце концов, как-то, в выходной, возвращаясь с очередного бесполезного осмотра недвижимости в отель, в автобусе я разговорилась с какой-то тетушкой вполне приличного, но слегка потустороннего вида. Знаете, бывают такие дамы, неопределенного возраста, в высоких ботинках со шнуровкой, одетые в немыслимые наслоения разнообразной одежды, головы которых непременно венчают шляпы, а шеи — каменные бусы. Вот такой была моя собеседница, высокодуховная и театральная Карин. У Карин была лишняя квартира в центре. Вернее, не то чтобы лишняя, в Швеции нет лишних квартир, тем более в центре города, но квартира была свободна. Дочь Карин уехала в теплые страны, квартиру сдала, матери поручила следить за состоянием жилья. В общем, схема проста и повсеместна. Квартира уже месяц пустовала, поскольку, по словам Карин, последняя жиличка спешно умотала оттуда по неизвестным причинам, а поскольку жилье своеобразное, а дама не пользуется услугами риелтора, новых желающих снять эту квартиру не находилось. Я, разумеется, согласилась квартиру посмотреть, тем более, что заявлен был центр города, а плата показалась нереально низкой. Мы вышли из автобуса и пересели на метро. Я хотела позвонить риелтору, чтобы он приехал и составил договор, если квартира мне понравится, поскольку желала официально запротоколировать сделку, но Карин остановила меня и сказала, что идти туда надо только ей и мне, посторонних лиц сейчас нежелательно впутывать. Я не знаю, почему я не испугалась. Незнакомая женщина предлагает мне сходить вдвоем в некое помещение, не желая видеть свидетелей… Должно звучать подозрительно, но меня это вообще не смутило. От станции метро нам пришлось пройти несколько минут в сторону маленькой площади, войти на эту площадь и пройти по темной коричневой брусчатке ровно десять секунд. Площадь была странная. Сквозная аллея, с двух сторон обрамленная двумя уроненными на бока буквами П, ну или как будто аллея взята в квадратные скобки. Вот так, для простоты визуализации: [||]. Скобки — два жилых дома. Огромных, тоже темно-коричневых, чуть темнее брусчатки, каменных, тяжелых, виснущих над тобой дома. Они затеняли эту и так не большую площадь. На улице была осень, листьев на деревьях не было, а уж на самой площади вообще не было никакой растительности. Только коричневый цвет всех оттенков. В конце площади было какое-то такое же каменное коричневое строение, ветер вокруг гулял беспрепятственно. Я представила, какой тут зимой будет студеный коридор и передернулась. Вокруг, что характерно, шаталось от силы человек пять. На площади — один, сидел на лавочке и курил. Мы с Карин вошли на площадь, прошли несколько секунд и повернули налево, в нижний левый угол левой скобки. Угол был темный, фонари еще не включились, поэтому я не сразу поняла, что это даже не скобка, у скобки оказался еще хвостик, так что мы с Карин стояли в темном, окруженном с трех сторон домом закутке. Третья сторона, открытая, смотрела на площадь и то сооружение в конце, которое я так никогда и не рассмотрела впоследствии.
На кой ляд мы сюда пришли? Тут ничего же нет! Мне захотелось рассмеяться, думаю, как же так, она меня сюда ограбить что ли привела? Но Карин и не думала веселиться. Она посмотрела на меня просто и открыто, сдвинула свою вязаную шляпу с розой на макушку и спросила, что я вижу вокруг себя. Вокруг себя я видела коричневые каменные стены с серыми крапинами. Но внезапно поняла, что в одной из стен я вижу дверь. Разумеется, темно-коричневую, поэтому я и не сразу ее разглядела. Над дверью — глазок видеофона. Я показала Карин на дверь и предположила, что это и есть та самая квартира. Я не ошибусь, но на лице у нее проступило облегчение. Она улыбнулась, достала из сумочки какую-то несусветную связку ключей весом килограмма в два, облепленную брелоками, перьями на веревочках и деревянными амулетиками, выудила из нее один ключ, вставила в замочную скважину, и мы вошли в квартиру. Двенадцать лет назад мне предложили неплохую работу в Швеции, в Стокгольме. Моя старая знакомая, она же коллега, выбила себе тогда неплохое местечко в головном офисе нашей корпорации и уехала туда работать, а спустя несколько лет порекомендовала на это место меня. Город красивый, вычищенный, облизанный, намытый, аккуратный. Туристы и местные жители корректные, улыбчивые, аккуратные, доброжелательные. Для такого места беспредел и злоба не существуют, кажется. Разве что на иммигрантских окраинах, вполне себе такое человеческое, обыденное и бытовое зло. Квартиру пришлось искать самой, в самом городе у меня было всего три знакомых, напрягать никого не хотелось. Риелтор нашелся быстро, с ним мы объехали двенадцать квартир и комнат, и ни одна не пришлась по душе. В конце концов, я уже приготовилась отчаяться и разориться, т. к. жить в отеле неплохо било по карману. Начальство предложило пожить пока во временной квартире командировочных из разных стран, но мне отчего-то совсем туда не хотелось. В конце концов, как-то, в выходной, возвращаясь с очередного бесполезного осмотра недвижимости в отель, в автобусе я разговорилась с какой-то тетушкой вполне приличного, но слегка потустороннего вида. Знаете, бывают такие дамы, неопределенного возраста, в высоких ботинках со шнуровкой, одетые в немыслимые наслоения разнообразной одежды, головы которых непременно венчают шляпы, а шеи — каменные бусы. Вот такой была моя собеседница, высокодуховная и театральная Карин. У Карин была лишняя квартира в центре. Вернее, не то чтобы лишняя, в Швеции нет лишних квартир, тем более в центре города, но квартира была свободна. Дочь Карин уехала в теплые страны, квартиру сдала, матери поручила следить за состоянием жилья. В общем, схема проста и повсеместна. Квартира уже месяц пустовала, поскольку, по словам Карин, последняя жиличка спешно умотала оттуда по неизвестным причинам, а поскольку жилье своеобразное, а дама не пользуется услугами риелтора, новых желающих снять эту квартиру не находилось. Я, разумеется, согласилась квартиру посмотреть, тем более, что заявлен был центр города, а плата показалась нереально низкой. Мы вышли из автобуса и пересели на метро. Я хотела позвонить риелтору, чтобы он приехал и составил договор, если квартира мне понравится, поскольку желала официально запротоколировать сделку, но Карин остановила меня и сказала, что идти туда надо только ей и мне, посторонних лиц сейчас нежелательно впутывать. Я не знаю, почему я не испугалась. Незнакомая женщина предлагает мне сходить вдвоем в некое помещение, не желая видеть свидетелей… Должно звучать подозрительно, но меня это вообще не смутило. От станции метро нам пришлось пройти несколько минут в сторону маленькой площади, войти на эту площадь и пройти по темной коричневой брусчатке ровно десять секунд. Площадь была странная. Сквозная аллея, с двух сторон обрамленная двумя уроненными на бока буквами П, ну или как будто аллея взята в квадратные скобки. Вот так, для простоты визуализации: [||]. Скобки — два жилых дома. Огромных, тоже темно-коричневых, чуть темнее брусчатки, каменных, тяжелых, виснущих над тобой дома. Они затеняли эту и так не большую площадь. На улице была осень, листьев на деревьях не было, а уж на самой площади вообще не было никакой растительности. Только коричневый цвет всех оттенков. В конце площади было какое-то такое же каменное коричневое строение, ветер вокруг гулял беспрепятственно. Я представила, какой тут зимой будет студеный коридор и передернулась. Вокруг, что характерно, шаталось от силы человек пять. На площади — один, сидел на лавочке и курил. Мы с Карин вошли на площадь, прошли несколько секунд и повернули налево, в нижний левый угол левой скобки. Угол был темный, фонари еще не включились, поэтому я не сразу поняла, что это даже не скобка, у скобки оказался еще хвостик, так что мы с Карин стояли в темном, окруженном с трех сторон домом закутке. Третья сторона, открытая, смотрела на площадь и то сооружение в конце, которое я так никогда и не рассмотрела впоследствии.
На кой ляд мы сюда пришли? Тут ничего же нет! Мне захотелось рассмеяться, думаю, как же так, она меня сюда ограбить что ли привела? Но Карин и не думала веселиться. Она посмотрела на меня просто и открыто, сдвинула свою вязаную шляпу с розой на макушку и спросила, что я вижу вокруг себя. Вокруг себя я видела коричневые каменные стены с серыми крапинами. Но внезапно поняла, что в одной из стен я вижу дверь. Разумеется, темно-коричневую, поэтому я и не сразу ее разглядела. Над дверью — глазок видеофона. Я показала Карин на дверь и предположила, что это и есть та самая квартира. Я не ошибусь, но на лице у нее проступило облегчение. Она улыбнулась, достала из сумочки какую-то несусветную связку ключей весом килограмма в два, облепленную брелоками, перьями на веревочках и деревянными амулетиками, выудила из нее один ключ, вставила в замочную скважину, и мы вошли в квартиру. Прямо с улицы. Ну что ж, квартира как квартира. Типичный шведский апартамент: одна спальня, кухня-гостиная, санузел. Маленькая, уютная, обставленная в бежевом и (конечно) темно-коричневом цвете. Икеа взяла бы на обложку. Множество уютных мелочей, которые понятны только небольшому количеству мужчин, всякие пледики, коврики, висючки, полочки. Живые цветы на подоконнике. Мне понравилось. Надо сказать, Карин тоже понравилось, что мне понравилось. Чувства облегчения она и не скрывала. Дама она была инопланетная, поэтому, когда она сказала мне: «Этой квартире нравятся не все. Их тут четыре таких, по одной в каждом углу площади, и у них у всех свое настроение и свой смотритель!», я восприняла ее слова как само собой разумеющееся. Риелтор приехал, составил договор, я внесла плату и заселилась на следующий же день. Будни потекли потихоньку, ездить с работы оказалось удобно, автобус другого маршрута ходил прямо до площади. Я выяснила, что квартир таких и впрямь четыре. Все остальные квартиры имели вход с другой стороны здания, и только четыре угловых, на первом этаже, со стороны площади. Я никогда не видела жильцов двух дальних квартир и даже не ходила на другой конец площади, но жилец квартиры напротив познакомился со мной сам. Мы ходили в один супермаркет за продуктами, он представился и вежливо поинтересовался, не в квартире ли 114 я живу. Да, в ней. Мы поговорили ни о чем, мужчина попрощался и ушел. Я даже не помню его лица. Жесты его были сдержанны, манера разговаривать — спокойная, чуть настороженная. Звали его Йонас, и лет ему было от 30 до 50. Каждый вечер я возвращалась домой около 8 вечера, на улице было уже темно, на площади горели фонари, но достаточно светло там не было никогда, поэтому мне все время приходилось смотреть под ноги, чтобы не посшибать пальцы о брусчатку. Каждый вечер за пределами площади нещадно дул ветер. На площади ветра не было. Примерно через месяц я поняла, что посреди площади растет дерево, стоят две скамьи и урна. Когда я первый раз сюда пришла, мне показалось, что растительной жизни в этой каменной трубе нет, а ветер свищет, как в поле. Не тут-то было! Площадное пространство всегда было безжизненным, тихим, и даже веточка на дереве не колыхалась. Изредка по площади гуляли люди, в основном мамы с младенцами, гуляли в такой же тишине, какую я привыкла наблюдать, младенцы не плакали, не кричали, подросшие дети радостно бегали по площади, не издавая ни звука. Иногда я видела Йонаса, он сидел под деревом и курил. Все было так чинно и неспешно, что я всегда удивлялась этому. В других местах Стокгольма такого не наблюдалось и в помине. Дети были как дети, веселились, кричали друг на друга, громко топали и смеялись. Но не на моей площади Тюстаторьет. Еще через три месяца меня попытались ограбить. Или убить и ограбить. Или изнасиловать. Не знаю точно, потому что я спаслась. Неприметного вида мужчина шел за мной от метро, прибавляя шаг и приближаясь постепенно. Я, конечно, заметила его, испугалась и побежала. Когда вбежала на свою площадь, под желтый свет фонарей, тот мужик уже почти догнал меня. Я завернула в свой закуток, не знаю, как открыла дверь и захлопнула ее поскорее. Дверь у меня была надежная, бронебойная, сантиметров пятнадцати в толщину, без глазка. Отдышавшись, я включила видеофон и увидела своего преследователя, который стоял в моем закутке и озирался по сторонам. Что-то приговаривал он себе под нос, но слов я не поняла, это были не русский и не шведский языки. Еще минуты три постояв и выругавшись уже по-шведски, он пугливо выбежал из моего угла. Сквозь стену не пробежишь, я-то точно знаю! Не знаю, зачем, но именно в стену он и побежал. И уж тем более не знаю, как, но ему это удалось. Потому что обратно он не выбегал. Он не пошел в сторону площади, на открытое пространство, он потрусил именно в стену, и в густом мраке моего странного угла он исчез. Я позвонила Карин. Карин только хмыкнула, когда прослушала мой короткий пересказ. У Карин было объяснение, но она не хотела слишком рано мне его доносить. Ее объяснение, конечно, звучало диковато, но в этом была вся Карин, немного сумасшедшая, не от мира сего. Квартира на площади выбирает себе хозяев сама, сама же и отпускает потом этих хозяев. Защищает их от внешнего воздействия, в ответ жильцы берегут ее и содержат в надлежащем порядке. Карин жить там не может, для нее время проживания там окончено, квартире больше она не нужна. Да и квартира ли оно? Карин считает это место чем-то вроде пункта наблюдения. На Тюстаторьет таких пунктов четыре, у каждого свой смотрящий, и каждая квартира несет свою охранную функцию. Что охраняют? Саму площадь? Дерево на ней? Ответов у Карин не было. Карин знала только, что это жилье досталось ей случайно, никакого наследования не было, после ее смерти владелицей квартиры на бумаге будет ее дочь, но дочери в квартиру хода нет. Она ее попросту никогда не видела и не увидит, она не подходит. К чему? К должности смотрящего.

Объяснение вышло так себе, но, склонная к размышлениям и интересующаяся темой непознанного и параллельно существующего, я поймала себя на мысли, что верю. Скептик во мне боролся с желанием поверить. Я даже от души повеселилась, представив, что лет в 70 буду, как Карин, разгуливать в бирюзе и шерстяных юбках в пол, разглагольствуя о параллельном мире и пространстве. Я прожила в квартире двенадцать лет. Летом, весной и осенью я сидела под деревом с ноутбуком или читала книги. Зимой даже не высовывалась за пределы своих четырех стен. Гулкая, глухая тишина площади действовала умиротворяюще. Здесь даже снег шел сказочно, неспешно, всегда крупный и мокрый. Я ухаживала за своим пространством, мыла, чистила его, меняла трубы, розетки, поставила новую плиту, проветривала его и обихаживала. Йонас пропал, на его место въехала боевого вида девушка лет двадцати трех. За эти двенадцать лет шестьдесят четыре раза меня преследовали, и все эти шестьдесят четыре раза я успевала спрятаться в квартире 114, а преследователи исчезали в коричневом камне глухой стены. Несколько раз это были наркоманы (обоеполые), семь раз — женщины, два раза — старики. В основном, конечно, мужчины, в самом расцвете сил, не всегда шведы, судя по внешнему виду. Было ли мне страшно? Да, было. Но не так страшно, как бывает, когда читаешь о каких-то трупах или хоррор-истории. Не так страшно, когда в реальности встречаешься с чем-то ужасным. А страшно чужеродно. Ощущение, будто ты живешь в каком-то подпространстве, которого не видят другие люди, был страшнее реальных кошмаров. Последний раз я ощущала такое, когда читала «Лабиринты Ехо». Нет, это не реклама, это попытка пояснить свои переживания. Симпатичный, дружелюбный мир, но… не твой. Категорически чужой, живущий по своим законам физики, которые тебя пугают. В шестьдесят четвертый раз мне было труднее всего, от преследователя меня отделяли доли секунды, захлопнула дверь я перед ее (а это была она) носом, уверенная, что не успею, сердце колотилось, тело покрыл холодный пот, я задыхалась, но я успела. На дворе была весна, и я отчетливо поняла, что мне пора уезжать. Вечером я позвонила Карин, мы немного посплетничали, и я доложила, что, похоже, мое время покинуть пост пришло. Мое начальство помогло мне собрать вещи, которыми я обросла за эти двенадцать лет основательно, и через неделю я уехала. Когда в день переезда я отнесла последнюю коробку в машину нашей фирмы, я вернулась в последний раз, посмотреть на мой приют, который дал мне этот угол Тюстаторьет, хотя я уже закрыла дверь на ключ. Двери в стене не было. Шершавый, темно-коричневый в серую крапину, камень окружал меня с трех сторон. Я потеряла доверие квартиры 114, и на мое место шел уже кто-то другой, а я уезжала в банальную студию в университетском городке на окраине Стокгольма. И мне было по-настоящему страшно.