Ужасы старого дома

Рассказ:

Что такое генеральная уборка? Летом для меня это жизнь. Дом, в котором жила моя некогда очень многочисленная семья, теперь достался мне одному, и каждый день в нём можно найти что-нибудь новое. Весь остальной год я провожу в однушке на первом этаже в черте города. Построен этот дом был чуть менее чем две сотни лет назад. Издалека он производит угнетающее впечатление: черепица на крутой крыше лежит далеко не везде, деревянные стены разошлись в половину своей ширины, на втором этаже выбиты стёкла у окон… Но стоит подойти поближе, и на тебя повеет теплом старины; первое, что я делаю, когда оказываюсь там – закутываюсь в кучу старых и дырявых переплетённых одеял, лежащих на ветхом пружинистом диване, включаю древний радиоприёмник, сплошь овитый паутиной и не ловящий ничего, кроме убаюкивающих помех – они не похожи на тот громкий шум, который издают современные радиоприёмники… И лежу так до вечера, любуясь старинной люстрой, в которой, правда, нет ни одной свечи. Благодаря внешнему виду этого дома в нём, в отличие от более продвинутых домов моих соседей, ни разу не побывали воры. Из-за этого весь антиквариат – старинные чернильницы и подсвешники, куча дореволюционных книг, несколько сундуков, набитых самыми неожиданными вещами – остаётся нетронутым уже многие годы. Наверно, и мои внуки будут продолжать разбирать завалы всех этих древностей – меня в каждый мой приезд хватает максимум на пару хорошенько заполненных комнатушек. Большинство вещей я и оставляю здесь – если они не очень нужны, то кладу их на первый этаж, в полупустые спальни для гостей, а если они представляют собой какой-либо коллекционный или хозяйственный интерес, то отношу их на второй этаж, в комнату, в которой я когда-то жил. Я не очень много запомнил из того времени – тогда я был совсем ещё малышом, а затем родители мои переехали в Москву, купив однокомнатную квартиру на первом этаже. Там я сейчас и живу, отвозя к себе самые ценные вещи, найденные мной на даче. В основном завалам подвержены коридоры и сортиры – в них в своё время складывали мои ныне покойные родственники все ненужные вещи, которые оставались от ещё ранее умерших. А вещей этих было очень много – каждый, кто останавливался у нас достаточно надолго, мастерил вместе с моим дедом или отцом новую мебель, часто специально для себя – мебель, стоящая в коридорах, уже успевала покрыться червоточинами, приютить моль или испачкаться до такой степени, что не было видно, из чего она сделана. Спальни же являются самыми пустыми помещениями дома – последние из его жителей всегда держали их в порядке для возможного пополнения семейства или для гостей (которые, соответственно, мастерили себе новую мебель…). Пополнения семейства так и не случилось, и поэтому сейчас я один каждое лето на протяжении трёх недель продолжаю эту бесконечную генеральную уборку, в ходе которой довольно часто находятся некие чрезвычайно странные вещи. Вот я разгрёб кучу сломанных стульев, и мне открылся проход в небольшую комнатку. Я уже заходил в неё через окно, но очень неудобно доставать вещи из дома, находясь на улице посреди крапивника, и я стал терпеливо расчищать коридор, ведущий сюда. Надо сказать, что дом этот по своим размерам значительно превосходит все остальные дома этого посёлка, за исключением нескольких очень молодых и богато обустроенных коттеджей на окраине. Так что путь к маленькой комнате открылся мне не менее чем через две недели после того, как я начал его расчищать. Бывало, что целый день уходил на ремонт старых механических часов или чистку необыкновенно красивого подсвешника, заляпанного в чёрной пыли и воске. Дверь поддалась. Иногда случается, что дверь в помещение закрыта, а ключа у меня нет – ключей мне в наследство досталось видимо-невидимо, и было бы неуважением к такой огромной коллекции не потерять хоть чуток. Хотя, возможно, что некоторые из ключей были утеряны ещё моими предками, которые жили здесь на протяжении более пяти поколений. Помню, в детстве меня очень занимала одна дверь. Она была сделана из тех же досок, что и стена, и отличить её я смог далеко не сразу. Но когда я её нашёл, я несколько дней подряд умолял своего деда открыть её. - Нет, - неизменно говорил дед. - Почему? – кричал я, теребя его за руку. - Нельзя. – отрезал он. - Почему нельзя? – я тогда понятия не имел о рекурсии, как, впрочем, и никто из моих родственников. Пролезть в помещение, скрывающееся за той дверью, через окно, не представлялось возможным – оно было на втором этаже. Однажды деду это надоело. Он дал мне пилу (не электрическую, а обычную, разумеется – электричество туда до сих пор не проведено) и сказал:- Вот тебе пила, пропилишь дверь – получишь конфету. К сожалению, пилить неоткуда было начать – дверь, как я уже сказал, полностью сливалась со стеной, но конфеты очень хотелось - тогда родители мне их нечасто давали. Что такое генеральная уборка? Летом для меня это жизнь. Дом, в котором жила моя некогда очень многочисленная семья, теперь достался мне одному, и каждый день в нём можно найти что-нибудь новое. Весь остальной год я провожу в однушке на первом этаже в черте города. Построен этот дом был чуть менее чем две сотни лет назад. Издалека он производит угнетающее впечатление: черепица на крутой крыше лежит далеко не везде, деревянные стены разошлись в половину своей ширины, на втором этаже выбиты стёкла у окон… Но стоит подойти поближе, и на тебя повеет теплом старины; первое, что я делаю, когда оказываюсь там – закутываюсь в кучу старых и дырявых переплетённых одеял, лежащих на ветхом пружинистом диване, включаю древний радиоприёмник, сплошь овитый паутиной и не ловящий ничего, кроме убаюкивающих помех – они не похожи на тот громкий шум, который издают современные радиоприёмники… И лежу так до вечера, любуясь старинной люстрой, в которой, правда, нет ни одной свечи. Благодаря внешнему виду этого дома в нём, в отличие от более продвинутых домов моих соседей, ни разу не побывали воры. Из-за этого весь антиквариат – старинные чернильницы и подсвешники, куча дореволюционных книг, несколько сундуков, набитых самыми неожиданными вещами – остаётся нетронутым уже многие годы. Наверно, и мои внуки будут продолжать разбирать завалы всех этих древностей – меня в каждый мой приезд хватает максимум на пару хорошенько заполненных комнатушек. Большинство вещей я и оставляю здесь – если они не очень нужны, то кладу их на первый этаж, в полупустые спальни для гостей, а если они представляют собой какой-либо коллекционный или хозяйственный интерес, то отношу их на второй этаж, в комнату, в которой я когда-то жил. Я не очень много запомнил из того времени – тогда я был совсем ещё малышом, а затем родители мои переехали в Москву, купив однокомнатную квартиру на первом этаже. Там я сейчас и живу, отвозя к себе самые ценные вещи, найденные мной на даче. В основном завалам подвержены коридоры и сортиры – в них в своё время складывали мои ныне покойные родственники все ненужные вещи, которые оставались от ещё ранее умерших. А вещей этих было очень много – каждый, кто останавливался у нас достаточно надолго, мастерил вместе с моим дедом или отцом новую мебель, часто специально для себя – мебель, стоящая в коридорах, уже успевала покрыться червоточинами, приютить моль или испачкаться до такой степени, что не было видно, из чего она сделана. Спальни же являются самыми пустыми помещениями дома – последние из его жителей всегда держали их в порядке для возможного пополнения семейства или для гостей (которые, соответственно, мастерили себе новую мебель…). Пополнения семейства так и не случилось, и поэтому сейчас я один каждое лето на протяжении трёх недель продолжаю эту бесконечную генеральную уборку, в ходе которой довольно часто находятся некие чрезвычайно странные вещи. Вот я разгрёб кучу сломанных стульев, и мне открылся проход в небольшую комнатку. Я уже заходил в неё через окно, но очень неудобно доставать вещи из дома, находясь на улице посреди крапивника, и я стал терпеливо расчищать коридор, ведущий сюда. Надо сказать, что дом этот по своим размерам значительно превосходит все остальные дома этого посёлка, за исключением нескольких очень молодых и богато обустроенных коттеджей на окраине. Так что путь к маленькой комнате открылся мне не менее чем через две недели после того, как я начал его расчищать. Бывало, что целый день уходил на ремонт старых механических часов или чистку необыкновенно красивого подсвешника, заляпанного в чёрной пыли и воске. Дверь поддалась. Иногда случается, что дверь в помещение закрыта, а ключа у меня нет – ключей мне в наследство досталось видимо-невидимо, и было бы неуважением к такой огромной коллекции не потерять хоть чуток. Хотя, возможно, что некоторые из ключей были утеряны ещё моими предками, которые жили здесь на протяжении более пяти поколений. Помню, в детстве меня очень занимала одна дверь. Она была сделана из тех же досок, что и стена, и отличить её я смог далеко не сразу. Но когда я её нашёл, я несколько дней подряд умолял своего деда открыть её. - Нет, - неизменно говорил дед. - Почему? – кричал я, теребя его за руку. - Нельзя. – отрезал он. - Почему нельзя? – я тогда понятия не имел о рекурсии, как, впрочем, и никто из моих родственников. Пролезть в помещение, скрывающееся за той дверью, через окно, не представлялось возможным – оно было на втором этаже. Однажды деду это надоело. Он дал мне пилу (не электрическую, а обычную, разумеется – электричество туда до сих пор не проведено) и сказал:- Вот тебе пила, пропилишь дверь – получишь конфету. К сожалению, пилить неоткуда было начать – дверь, как я уже сказал, полностью сливалась со стеной, но конфеты очень хотелось - тогда родители мне их нечасто давали.

Сейчас я понимаю, что ключи от той комнаты просто-напросто были утеряны. Позже, смастерив лестницу, мой отец всё-таки залез туда через окно – это оказалась обычная спальня для гостей (залезал он исключительно из-за меня, сам он знал, что там). Итак, вернёмся к той комнате, вход в которую я откопал из-под сломанных стульев. Когда я вошёл в неё, она оказалась на удивление пустой – потолок, правда, начинал полого идти вверх ещё на высоте пояса, так что мне приходилось сильно нагибаться. Здесь было корыто с очередной порцией одеял, неизменная постель для никогда не приехавшего гостя, несколько пустых тумбочек и сундук. Просто деревянный ящик с выгнутой крышкой. Это был десятый сундук из тех, которые я нашёл большим трудом. По своему опыту (уже немалому) я знал, что в сундуках обычно и встречается самое интересное. Большинство из них набиты старыми одеялами и иногда книгами, но изредка попадаются по-настоящему ценные вещи, в сопровождении одеял, разумеется. Я открыл этот сундук. В нём были горы тарелок. Такого я ещё не встречал. Аккуратно разложив тарелки на полу, я добрался до дна. Вернее, до одеял. Между ними я обнаружил мешок с… тапками. На сколько я мог понять, тут были и мои детские тапки – синие, всё ещё выглядевшие новыми. Стараясь не наступить на тарелки, я медленно вышел из комнаты и направился в гостиную, которую облюбовал себе для жилья. Поужинал фруктами из заросшего крапивой сада, почистил зубы и лёг спать. На сегодня было достаточно – я добрался до входа в ещё одну комнату, в ней не оказалось ничего интересного… Теперь можно поспать со спокойной душой. Ночью приспичило. Почти как сомнамбулист встал, босиком пошёл по холодному деревянному полу в отдалённую маленькую комнатку с дырой, через которую внутрь уже пробивалась молодая крапивка. Сделал свои дела. Пошёл обратно. Вдруг услышал шарканье сзади. Обернулся, в свете луны увидел, как что-то мелькало в конце коридора, как раз около двери, до которой я сегодня дошёл. Я привык ко всем подобным вещам относиться спокойно. До сих пор я твёрдо верил, что чудес в мире не бывает, а даже если и бывают, то надо направлять разум не на страх, а на размышления о способе умилостивить таинственную стихию. Не смотря на подобные размышления, сердце моё стало биться в несколько раз чаще. Я решил подойти поближе. Пройдя несколько шагов, я опять услышал шарканье, опустил глаза и увидел, что по полу идут… ТАПКИ!Мои, детские. Легко заставить верить себя в то, что тебя ничем не испугать. Поэтому я, вместо того, чтобы убежать, в постепенно разгорающемся страхе начал лупить по тапкам своими ногами. Только спустя несколько минут я заметил, что с тех пор, пока я увидел тапки, они не сдвинулись с места. Уже окончательно проснувшийся, весь вспотевший, на дрожащих ногах с трудом отнёс тапки в комнату с посудой на полу, опустил на большую тарелку, стоящую посередине комнаты. Потом вернулся в гостиную и опять завалился спать – ещё не было и четырёх часов утра. Встал около восьми, почистил зубы, позавтракал и пошёл в комнатку, до которой добрался вчера. Вообще-то я собирался начать расчистку другого коридора, но мне всё хотелось убедиться, что та штука, которая меня так сильно ночью напугала, случилась только лишь у меня во сне. Как и следовало ожидать от этой истории, тапки снова оказались посередине коридора. Я нагнулся к пыльному полу, стараясь увидеть следы тапок, но понял, что слишком сильно всё затоптал в последние дни расчистки коридора. Чтобы вы поняли, почему это занимает столько времени – коридор вовсе не был площадкой, по которой разбросан какой-то мусор, - нет, тогда бы он очищался гораздо быстрее. Но он был весь заставлен различными шкафами, мешками, набитыми старыми одеялами, … Знаете, сколько нужно времени, чтобы передвинуть старинный шкаф с тонкими стеклянными дверцами с первого этажа на второй? По лестнице в два раза уже этого шкафа?Ноги снова задрожали, и я поспешил смыться в тот коридор, который собирался расчищать в этот день. То, что происходило с тапками, уже нехило напугало меня. На второй день расчистки очередного коридора, отодвинув от стены небольшую тумбочку и предварительно сняв с неё ещё пяток точно таких же, я обнаружил прислонённое к стене зеркало. Оно было очень старым – в него наверняка смотрелся ещё мой прадедушка, и почти всё оно было исполосовано красивыми коричневыми узорами, которые делили его на маленькие кусочки. Это явление было похоже на ледяные кристаллы на окнах, но имело гораздо более причудливые очертания. Я с трудом вспомнил это зеркало – когда я был маленьким и жил здесь, оно висело в тупиковом коридорчике на втором этаже, и наводило на меня жуткий страх. Если бы оно висело, например, на лестнице, то я скорее бы выбирался на улицу через окно, хотя вторым моим ужасным страхом было выпасть из окна второго этажа – и с этим страхом мои родители боролись гораздо усерднее, чем с боязнью зеркала – видимо, они и сами чувствовали, что от него веет чем-то недобрым. Долгие годы закалки притупили моё чувство страха, и я почти забыл как о нём самом, так и о зеркале. И сейчас, вешая его в гостиной напротив своего дивана, я больше ничуть его не боялся – что и не удивительно, ведь я был взрослым. Правда, я не испытывал к нему даже неприязни, которая, судя по всему, была свойственна моим родителям. Дочистил коридор до поворота, поел, почистил зубы и лёг спать. Ночью проснулся от яркого красного света, бьющего в глаза. Открыть их удалось с трудом; и я увидел, что свет исходит из другого конца комнаты. Там было два очень ярких красных огонька, и мне пришлось тут же опять зажмурить глаза. Свет ослаб. Я снова открыл глаза, прикрывая их рукой, а затем аккуратно убрал её. Огоньки светили из зеркала. Когда я разглядел в нём своё отражение, я понял, что это светятся мои глаза. В этот момент я также обратил внимание, что вся комната очень хорошо освещена. Я попытался встать, чтобы подойти поближе к зеркалу, но словно приклеился к дивану. Даже той рукой, которой я только что закрывал глаза, пошевелить не получалось. Я запаниковал. Наверно, это был первый раз в моей взрослой жизни, когда я по-настоящему запаниковал. В этот момент в комнату влетела какая-то большая чёрная птица. Я, как зачарованный, смотрел на неё, и вскоре понял, что это ворона. «Странно, - подумал я. - Здесь никогда не было ворон!Хотя, это далеко не самая странная вещь из тех, которые происходят сейчас со мной. »Похоже, я успокоился. Ворона медленно подошла по полу к дивану и взлетела на него. Подошла так близко к моему лицу, что я вспотел ещё сильнее, но я всё ещё не мог пошевелиться. И клюнула меня в глаз. Тут же меня скрутило, я уже мог двигаться, но не осознал этого - изнывая от невыносимой боли, я уткнулся головой в груду одеял и начал на них давить. А потом отключился. Проснулся я очень поздно, разбитый. Глаза были на месте, и я уже не сомневался, что это был просто ужасный сон. Я даже не мог вспомнить, в который из глаз клюнула меня ворона. Я подошёл к зеркалу, собираясь выкинуть его в крапивник. Теперь я тоже чувствовал себя неуютно рядом с ним. На моё удивление, я заметил, что оно за ночь покрылось сеткой трещин в форме паутины, как от удара. С превеликим рвением я выбросил его из окна в заросли двухметровой крапивы за окном. Весь этот день я продолжал расчищать тот же коридор, который расчищал вчера. Всё это время беспокойно пытался найти объяснение этих странных явлений. Всё, что случилось сегодня ночью, вполне могло быть сном. Единственное, что не входит в систему - треснутое зеркало. Правда, во сне я не видел, как оно трескалось… Может быть, открыв ночью глаза, я увидел, как ворона стукает клювом в то место, где в зеркале отражались мои глаза, и принял это на свой счёт? Ночью мозг может вытворять всякие штуки… А может быть, я просто во сне подошёл к зеркалу и треснул его. В таком случае, чем? Из еды у меня в основном различные булки, ими я треснуть не мог. Ничего остального я в последнее время не передвигал - пыль везде лежала ровным слоем. Я стал строить совсем уж безумные гипотезы. Может быть, каким-то образом мы с моим отражением поменялись местами, и когда ворона клюнула зеркало, она попала мне в глаз, а моё отражение просто смотрело на это?Я даже не запомнил размера вороны - она вполне могла быть и размером с комнату, чтобы на таком расстоянии от меня сойти за обычную. Но такой вороне в нашем мире абсолютно неоткуда взяться. Я бросил разгадывать причины этого происшествия, и подумал о прошлой ночи. О своих детских тапках, которые произвольно перемещались по дому. «Может быть, - подумал я, - я переместил тапки из комнаты в коридор? А утром нашёл их там?Или, как сомнамбула, два раза приходил туда и перемещал обратно? В таком случае, мой мозг вытворяет какие-то сумасшедшие штуки! Хотя, он в любом случае вытворяет сумасшедшие штуки. »Ни к какому хотя бы приблизительному выводу я не пришёл. Вечером я почувствовал, что на удивление хорошо выспался, и решил при свете свечи продолжить разгребание коридора. До следующей двери оставалось совсем чуть-чуть, и я не хотел бросать дело в самом конце. Коридор вёл в небольшую пристройку, построенную позже самого здания. Он шёл вдоль одной внешней стены, а комнаты располагались в ряд около другой, и периодически я натыкался на окна. Рядом с очередным окном стоял стол, и оконная рама почему-то на него вывалилась. Я поднял её и попытался вставить в проём. Она была больше него сантиметров на двадцать. «Странно» - подумал я, и собирался сломать старую и наполовину сгнившую раму пополам, чтобы она пролезла в окно и её можно было забросить в крапивник. Но вдруг заметил, что сквозь неё не видно Луны. Через оконный проём она была прекрасно видна. Со всеми своими серыми пятнами, со звёздами вокруг…Но через раму было видно совершенно другое звёздное небо. Прислонив её к проёму, я начал его наблюдать. Я довольно хорошо помню основные созвездия, но ни одного из них я там не нашёл. Через несколько секунд моего безмятежного наблюдения из рамы вылезла какая-то чёрная лапа и полоснула меня по лицу. Я тут же, наклонив раму по диагонали, пропихнул её через проём наружу, и бросил в крапивник с такой силой, что скосил несколько стеблей. Тут же стал собираться, чтобы ехать в город, но вспомнил, что первая электричка отправляется в восемь. Решил всё-таки поспать несколько часов. Уже традиционно проснулся посреди ночи. На этот раз из-за шума за окном. Пригляделся. Там быстро мелькали колышки, выстроенные в ряд – как будто забор поставили на колёса и покатили по земле вдоль дома. Так и не проснувшись окончательно, опять заснул. Когда проснулся, обнаружил, что проспал – было девять. Здорово я вымотался. Вышел во двор. В нескольких метрах от дома по земле и раздавленным в жижу ******* крапивы пролегала колея шириной метра в два. Как будто ночью здесь ползла какая-то гигантская змея. А колышки за окном были торчащими из неё концами позвонков. За обратную сторону дома заходить даже не стал. Просто стал собираться. Ничего, что просижу полдня на станции – дом ясно давал понять, что меня не любит. Обнаружил, что снаружи значительно похолодало, а я приехал сюда в майке. Пришлось взять завалявшийся на полке с позапрошлого года старый изъеденный шарф. Дачу продал. Покупатель нашёлся почти сразу. Через несколько месяцев нашёл тот старый шарф у себя в комоде. Выбросил за окно на газон. Да, каюсь, не надо было мусорить, но вы знаете типичные оправдания людей в таких случаях: «Сгниёт», «А дворники на что?» и т. п. Через день выпал снег. Когда он стаял, обнаружил на газоне большой дырявый ковёр. Подошёл поближе, подумал, не забрать ли, но уж слишком он был замусоренный. Прям как из помойки. На следующий день он стал больше. Или мне показалось. Сегодня обнаружил, что странное покрывало разрослось по всему газону, а одним своим углом залезло ко мне в открытое окно и напоролось на кактус. Иголки проткнули его во многих местах, как будто его кто-то приподнял а потом положил на кактус и надавил. Попробовал приподнять угол, чтобы выкинуть в окно. Он как каменный. Зубило тоже не помогает. А вдруг это шарф? Который я выкинул осенью?Страшно думать, что произойдёт с миром, если он и дальше будет так расти. Его ведь и не расколешь ничем. А потом? Он будет расти в космос? Каковы условия его роста?От ужасов старого дома никуда не убежишь.