Всем сиротам при живых матерях

Рассказ:

Несчастной Соня себя не считала. Даже наоборот. Ведь ей повезло вырваться в Москву из опостылевшего Кызыла и даже поступить с первого раза в лицей, на профессию стилиста и парикмахера…В Москве, вот уже пять лет, работала ее мать, высылая им с бабушкой деньги. Так жили сотни и тысячи семей, где родители уехали на заработки в крупные города. Соне запрещалось гулять после восьми вечера. В девять она уже должна была лежать в своей кровати, держа руки поверх зеленого байкового одеяла, к которому на пуговицы крепилась простыня. Часами она смотрела на стену, на которой висел псевдо-коврик с тремя витязями, общипывая от скуки пыльную бахрому. Первое, что сделала Соня, когда добралась до комнатки в общежитии, где жила ее мать и некий дядя Степа - это обрезала к чертям опостылевшую косу ниже талии и сделала себе асимметричную челку на пол лица. Потом она отгородила раскладное кресло занавеской и прикрепила на стену плакат «Tokio Hotel». Сев на свой собственный леопардовый плед, Соня зажмурилась и сразу почувствовала себя столичной девой. Это ощущение пузырилось внизу живота и от него перехватывало дыхание. Мир лежал у нее под ногами. Достаточно было выглянуть с общего балкона на восьмом этаже. Пробивную Соню ничего не пугало. Она первая из всей группы устроилась на работу, мыть полы в офисе. Первая начала курить, первая проколола себе несколько дырок в ухе и купила клипсу в пупок. Она была резкой, смелой и казалась себе донельзя восхитительной, когда стояла у ларька и отсчитывала по рублю мелочь на банку Яги. Мать никак не отреагировала на ее появление. Соня же, поплакав несколько ночей в подушку под ритмичный скрип родительской кровати, старалась ночевать дома поменьше. Разочарование от этой встречи с лихвой возмещала желанная свобода, которую она никак не могла добиться, воюя с бабкой все семнадцать лет сознательной жизни. Соня брезгливо сбрасывала ее звонки на мобильнике, который отдал дядя Степа. Он по-отечески хлопал ее по заднице, и иногда у Сони пропадало нижнее белье из стирки, но она не видела в этом ничего такого. Наоборот, ей льстило внимание мужчины гораздо старше нее и имевшего почетную специальность электрика. Училась девушка через пень-колоду, предпочитая тусить с компанией и уезжать с ночевками к подругам. Через год такой жизни, она, с грехом пополам, была переведена на второй курс, и настали долгожданные летние каникулы. Мать предложила ей оплатить билет, чтобы навестить бабушку. Хитрая Соня сказала, что подумает и надо будет посмотреть, что у нее будет с рабочим графиком. Кто знает, что ей жизнь подкинет? В конце концов, можно взять деньги и никуда не поехать, а кутить с друзьями в свое удовольствие. С Кириллом она познакомилась в Сокольниках. Девушка выгуливала там новую, совершенно умопомрачительную юбку и каблуки. Они хихикали с подружками, глядя на бравых парней в «адидасе», которые распивали пиво на соседней лавочке. - А он тот в кепке очень даже ничего. - Да пацан еще, что с такого взять? - Орлиным взглядом Соня смерила Оттого и спрятала в сумку начатую пачку сигарет. - На что спорим? Моим будет. - Сонька, прекрати. Нарвешься еще на полудурка какого. Кто ж на улицах знакомится?- Ты как моя бабка. Жизнь, девахи, одна. Надо ей жить. А не смотреть с соседней лавочки. Соня утерла щепотью нос и нетвердой походкой из-за аршинных каблуков пошла покорять «Олимп». «Олимп» особо покорять и не надо было, он с радостью упал к Сониным стройным ногам и девственной груди. Встречались они раза три в неделю, Киря возил Соню к себе на дачу, где они глушили «Трех Толстяков» и предавались жаркой любви. Лето пролетело в одно мгновение. Первого сентября, когда Соню мотало в нутре электрички по пути на учебу, она поняла, что совершенно не хочет больше учиться. А хочет быть с Кирей. Ездить на его убитом запорожце, курить одну папироску на двоих, и от мыслей об уроках и практике ее начало тошнить. Когда от учебы стало тошнить каждое утро, первая что-то неладное заподозрила соседка по этажу. Мать оттаскала Соню за завитую челку, надавала пощечин, а на следующее утро они вдвоем пошли к врачу, который и подтвердил беременность девушки. Придя домой, мать закатила целую истерику: она не покладая рук трудилась всю жизнь, чтобы прокормить и вырастить шлюху на свою голову. - Людям-то как в глаза смотреть, а? Людям!? За что позорище-то такой, а?!Соня рыдала в своем уголке. Кирилл после эсемески: «Поздравляю, ты скоро будешь папой!» сначала не брал трубку, а теперь и вовсе этот номер перестал обслуживаться. Естественно, Соня не знала его фамилии и не могла вспомнить, куда именно он возил ее на дачу. Не до заучивания названий населенных пунктов ей тогда было. Вопли и разборки в доме прервал вернувшийся с работы дядя Степа. Выслушав длиннющий материнский монолог, он сказал коротко: «Бабка вырастила, вот пусть и расхлебывает. Несчастной Соня себя не считала. Даже наоборот. Ведь ей повезло вырваться в Москву из опостылевшего Кызыла и даже поступить с первого раза в лицей, на профессию стилиста и парикмахера…В Москве, вот уже пять лет, работала ее мать, высылая им с бабушкой деньги. Так жили сотни и тысячи семей, где родители уехали на заработки в крупные города. Соне запрещалось гулять после восьми вечера. В девять она уже должна была лежать в своей кровати, держа руки поверх зеленого байкового одеяла, к которому на пуговицы крепилась простыня. Часами она смотрела на стену, на которой висел псевдо-коврик с тремя витязями, общипывая от скуки пыльную бахрому. Первое, что сделала Соня, когда добралась до комнатки в общежитии, где жила ее мать и некий дядя Степа - это обрезала к чертям опостылевшую косу ниже талии и сделала себе асимметричную челку на пол лица. Потом она отгородила раскладное кресло занавеской и прикрепила на стену плакат «Tokio Hotel». Сев на свой собственный леопардовый плед, Соня зажмурилась и сразу почувствовала себя столичной девой. Это ощущение пузырилось внизу живота и от него перехватывало дыхание. Мир лежал у нее под ногами. Достаточно было выглянуть с общего балкона на восьмом этаже. Пробивную Соню ничего не пугало. Она первая из всей группы устроилась на работу, мыть полы в офисе. Первая начала курить, первая проколола себе несколько дырок в ухе и купила клипсу в пупок. Она была резкой, смелой и казалась себе донельзя восхитительной, когда стояла у ларька и отсчитывала по рублю мелочь на банку Яги. Мать никак не отреагировала на ее появление. Соня же, поплакав несколько ночей в подушку под ритмичный скрип родительской кровати, старалась ночевать дома поменьше. Разочарование от этой встречи с лихвой возмещала желанная свобода, которую она никак не могла добиться, воюя с бабкой все семнадцать лет сознательной жизни. Соня брезгливо сбрасывала ее звонки на мобильнике, который отдал дядя Степа. Он по-отечески хлопал ее по заднице, и иногда у Сони пропадало нижнее белье из стирки, но она не видела в этом ничего такого. Наоборот, ей льстило внимание мужчины гораздо старше нее и имевшего почетную специальность электрика. Училась девушка через пень-колоду, предпочитая тусить с компанией и уезжать с ночевками к подругам. Через год такой жизни, она, с грехом пополам, была переведена на второй курс, и настали долгожданные летние каникулы. Мать предложила ей оплатить билет, чтобы навестить бабушку. Хитрая Соня сказала, что подумает и надо будет посмотреть, что у нее будет с рабочим графиком. Кто знает, что ей жизнь подкинет? В конце концов, можно взять деньги и никуда не поехать, а кутить с друзьями в свое удовольствие. С Кириллом она познакомилась в Сокольниках. Девушка выгуливала там новую, совершенно умопомрачительную юбку и каблуки. Они хихикали с подружками, глядя на бравых парней в «адидасе», которые распивали пиво на соседней лавочке. - А он тот в кепке очень даже ничего. - Да пацан еще, что с такого взять? - Орлиным взглядом Соня смерила Оттого и спрятала в сумку начатую пачку сигарет. - На что спорим? Моим будет. - Сонька, прекрати. Нарвешься еще на полудурка какого. Кто ж на улицах знакомится?- Ты как моя бабка. Жизнь, девахи, одна. Надо ей жить. А не смотреть с соседней лавочки. Соня утерла щепотью нос и нетвердой походкой из-за аршинных каблуков пошла покорять «Олимп». «Олимп» особо покорять и не надо было, он с радостью упал к Сониным стройным ногам и девственной груди. Встречались они раза три в неделю, Киря возил Соню к себе на дачу, где они глушили «Трех Толстяков» и предавались жаркой любви. Лето пролетело в одно мгновение. Первого сентября, когда Соню мотало в нутре электрички по пути на учебу, она поняла, что совершенно не хочет больше учиться. А хочет быть с Кирей. Ездить на его убитом запорожце, курить одну папироску на двоих, и от мыслей об уроках и практике ее начало тошнить. Когда от учебы стало тошнить каждое утро, первая что-то неладное заподозрила соседка по этажу. Мать оттаскала Соню за завитую челку, надавала пощечин, а на следующее утро они вдвоем пошли к врачу, который и подтвердил беременность девушки. Придя домой, мать закатила целую истерику: она не покладая рук трудилась всю жизнь, чтобы прокормить и вырастить шлюху на свою голову. - Людям-то как в глаза смотреть, а? Людям!? За что позорище-то такой, а?!Соня рыдала в своем уголке. Кирилл после эсемески: «Поздравляю, ты скоро будешь папой!» сначала не брал трубку, а теперь и вовсе этот номер перестал обслуживаться. Естественно, Соня не знала его фамилии и не могла вспомнить, куда именно он возил ее на дачу. Не до заучивания названий населенных пунктов ей тогда было. Вопли и разборки в доме прервал вернувшийся с работы дядя Степа. Выслушав длиннющий материнский монолог, он сказал коротко: «Бабка вырастила, вот пусть и расхлебывает. Наше дело - сторона» И за двадцать четыре часа, Соня с вещами была посажена на поезд. Сказка закончилась. Она даже плакать не могла, потому что прекрасно знала крутой бабкин нрав. Пощечины матери там и рядом не стояли. Тогда она решила заморить ребенка голодом, но не выдержала. К моменту, когда оказалась в родном городе, от нервов и слез, она похудела на пять килограмм и просто упала в обморок прямо на вокзале. Это-то ее и спасло. Бабка пришла в больницу. Случись разговор дома, наверно это был бы последний Сонин день. - Ба… - мямлила Соня - Мне б аборт. Ты скажи врачу. Никто и не узнает, меня ж еще никто не видел. А первый раз, ты ж понимаешь. - Дура ты. И мать твоя дура. Ладно, ты идиотка, так дите-то в чем виновато? Ты чем думала, когда ноги раздвигала? Все, допрыгалась стрекоза. Рожай теперь, хлебни соли. Мож мозгов прибавится. И только попробуй от дитя избавится, удавлю вот этими руками! - и бабка демонстрировала свои широкие, в старческих пятнах, руки, которые всю жизнь учили Соню уму-разуму с помощью скакалки. Соню выписали, прописали усиленное питание и витамины. Бабка таскала ее на прогулки. Соня отнекивалась, потому что ей предстояло пройти мимо лавки с бабками, которые не стесняясь обсуждали ее полнеющую талию, свиста местной ребятни и косых взглядов бывших одноклассниц. - Не хочет она! Может я тоже не хочу, когда поносят из-за тебя. Нет уж, гулять надо, а то ноги отекут. А слышишь, что заслужила, это уж ты меня прости. Что нагуляла, то на лоб и лезет. Вечерами бабка заставляла ее резать старые дедовские рубашки и учила шить из них пеленки и распашонки. - Куда, дура!? Швами наружу, оно ж… нежное родится. Угробишь ребенка, как пить дать, угробишь. Соня озлобилась и замкнулась в себе. Она ненавидела то, что росло у нее внутри. Кирилл все так же не отвечал. Бабкиной пенсии еле-еле хватало на необходимое. Мать перестала присылать деньги и тоже бросала трубку. Соня уже не плакала, она превратилась в какой-то автомат, который делал только то, что ей говорили. Ела, спала, гуляла и смотрела невидящим взором в незамолкающий телевизор. На шестом месяце бабка вытащила ее из петли и сама откачала. Соня хрипела и умоляла вызвать ей врача. - Еще чего захотела, в дурку ж увезут! Вся в мать. Дал же Бог детей! Ничего, шарфиком шею прикроешь, как простудилась, и нормально. Живи скотина! Живи идиотина!Идиотина родила крепкого и здорового мальчика под четыре кило весом. Родила и отвернулась к стенке. Не хотела ни смотреть, ни кормить. Пришла бабка и, вместо поздравлений, выдала молодой матери пару звонких оплеух. Мальчика назвали как деда - Кара-оол, в графе отца стоял жирный прочерк. Малыш Кара звонко чмокал материнскую грудь, улыбался и смотрел на мир голубыми глазами Кирилла, с которым разлучил свою мать на веки вечные. Жизнь Сони превратилась в кромешный ад, состоящий из кормлений, стирки, уборки, врачей и прогулок. Сына она не любила. Заботилась, потому что боялась бабушкиных колотушек. Больше всего ее бесило то, что бабка в правнуке души не чаяла. - Как на деда-то похож, вылитый! Красавец мой, птенчик, золотко. Не то что шалавы эти две. И первая, и вторая. Ты уж в подоле не принесешь. Чтобы сбежать из дома хоть на пару часов, Соня устроилась на полставки нянечкой в больницу. Мыла полы и утки, помогала медсестрам. Потихоньку отходила. В конце концов, ничего страшного не произошло. Злословить всем потихоньку надоело, Кара был обаятельным бутузом и любимцем всех окрестных старух и стариков. Вспоминая Кирилла, Соня прикусывала губу. Скучала, томилась. Рванула бы в Москву и все бросила, но бабка раскрыла готовящийся побег и честно предупредила, что заявит в милицию. А что ждет матерей-кукушек всем известно. «Посодють, будет из-за решетки алименты им платить!» А еще она всем расскажет, что Сонька вешалась, с ума сошла значит. Девушка поплакала в ванной, собрала все, что напоминало ей о Москве, в коробку и убрала ее на антресоли. Смирилась. Беда пришла откуда не ждали. Санитар больнички стал приставать к молоденькой нянечке, лапать за грудь и задницу, зажимать в укромных уголках и на все просьбы Сони оставить ее в покое оскабясь отвечал:- Чё? Московским даешь значит, а наших парней не уважаешь? Все про тебя знаем, ни я, так кто другой. Не ломайся, не целка чай. Соня, которой только-только исполнилось девятнадцать, не могла дышать от страха. Потом ее чуть не поймала пьяная группа ребят, с которыми она все детство бегала на сопки и танцы. Бежала, потеряв шапку и сумку. Пришла писать заявление, а участковый наорал и прогнал взашей. Будет тут еще проститутка на честных парней наговаривать. Знаем мол таких. После этого случая Соня напилась вдрызг и высказала бабке все, что думала про нее, про мать, про Кирилла, про пащенка, который заходился плачем в своей кровати, про всех соседей и знакомых, разнесла кухню, выкинула раковину в окно и уснула в ванной в луже собственной мочи.

Пришла в себя она дня через два. Бабушка забила окно фанерой и поставила вместо раковины ведро. - Так, Сонька. Квартиру продаем. И переезжаем, где тебя никто не знает. Так жить нельзя. Мальчик подрастает, мало ли что ребенку нарасскажут. Купим домик в глуши, чтоб воздух, молочко. У меня там подкоплено маленечко, на схороны. Да шут с ними, дитю важнее. Соня обиду проглотила. Конечно, ее же не было, важен только Карочка.