Придут к тебе

Рассказ:

До семи лет я росла крайне спокойным, самодостаточным ребенком. Я практически не нуждалась в постоянном общении со сверстниками, к тому же в это время я уже училась в лицее и все свободное время уходило на занятия общеобразовательными предметами, музыкой, литературой. И вот, как и всегда, летом после окончания лицея я поехала на дачу. Место находилось довольно далеко от Москвы, в Калужской области, в глухой деревне. Но мне хватало общения с детьми, которые туда приезжали к своим бабушкам…Рядом с той деревней находилась психиатрическая лечебница, сложившаяся в целое поселение. Она занимала довольно большое пространство и располагалась за большим оврагом. Люди, которые там лечились, бывали и буйные, и не очень, были и просто те, кто заработал нервный срыв. Так вот, некоторых из них выпускали погулять. Они не причиняли вреда, а наоборот, помогали старикам копать огороды, колоть дрова, носить воду — а им за это давали сигареты, иногда молоко — в общем, кто что мог. Буйных, естественно, не выпускали, они гуляли в специальном огражденном месте. Мы были детьми любопытными. И, естественно, я подружилась с детьми одной из работниц лечебницы. Как-то раз они уговорили меня пойти в больничный сад сорвать яблок и груш — это было можно, только если спросить сначала. Мы спросили разрешения и пошли. Они сразу куда-то убежали, а я, так как помнила дорогу, решила погулять по саду. Шла я, шла и дошла до того самого огражденного пространства, в котором гуляли буйные люди (ну как буйные — буйными они были до того, как их превратили в овощей). Я прошла вдоль всего ограждения и только в самом углу увидела парня. Я так и не смогла тогда определить его возраст — но сейчас навскидку скажу, что ему было лет 25-28. Он просто сидел напротив угла, обхватив колени руками, и смотрел в одну точку. Я почти уже прошла мимо, когда он меня окликнул. Мне тогда не показалось, что надо бы уйти оттуда, особенно после того, как я посмотрела в глаза его — совершенно пустые, синие. Что-то меня в них привлекло и одновременно напугало. Я подошла чуть ближе, но все же сохраняла дистанцию, чтобы он руками не смог через решетку до меня дотянуться. И вот тогда он заговорил — такого спокойного и мягкого голоса я не слышала больше никогда. Абсолютно ровный, ни хрипотцы, ни перепадов, ни заиканий — просто ровный, мягкий голос. Я села на траву и стала с ним разговаривать, у меня не возникало и мысли, что я делаю что-то во вред себе. А он между тем спрашивал меня, умею ли я говорить с животными, хорошо ли я сплю ночами. Я отвечала, как ответил бы любой ребенок. Затем он стал мне рассказывать о том, что у него есть друзья — точнее, сначала он их очень боялся, но потом они подружились. Они ему очень помогли, когда он оказался тут. Они разговаривают с ним, следят за ним. А затем он сказал, что я скоро познакомлюсь с его друзьями (странно, но тогда я не видела в нем больного человека). Я просто посмеялась и сказала, что на самом деле никого из них не существует. Он как-то кривовато улыбнулся и покачал головой. Затем парня кто-то окрикнул, он встал и пошел к корпусу, предварительно сказав, чтобы я ночью не закрывала окно, потому что, цитирую: «… они придут к тебе». Тогда мне стало впервые страшно; я побросала все яблоки там же и кинулась домой. Где-то на полдороги я остановилась и отдышалась. Подумав, я решила ничего не говорить родным, так как мне было запрещено даже приближаться к этой больнице. До вечера все было отлично, я даже успела забыть про того парня. А вот вечером началось то, что я до сих пор не могу объяснить. Может, это была моя детская фантазия, а может, там на самом деле что-то было. Я тогда жила на втором этаже, среди кучи игрушек и книг. И вот наступила ночь. Я начала потихоньку собирать игрушки и ложиться спать. «Совой» я была уже тогда. Разобрав кроватку, я подошла, чтобы закрыть окно — и вот именно тогда я вспомнила слова того парня, чтобы я не закрывала окно и впустила «их». Подумав немного, я прикрыла одну створку, а из открытой части стала наблюдать за местностью. Дом наш стоял на холме, и из окна открывался замечательный вид на скат с холма, речку под горой и затем широкое поле, которое оканчивалось полосой леса. Луна светила не хуже солнца, и все было отлично видно. И вот я сижу у окошка и вижу, как из леса выходит собака (мне тогда показалось, что именно собака — может быть, это был волк или лиса, не знаю, но, скорее всего, собака). Она шла не так, как все собаки, а как-то по-особому, как псины не ходят. Пройдя какое-то расстояние, она остановилась на том месте, которое лучше всего просматривалось из моего окна, так что я хорошо могла её разглядеть. Собака села лицом ко мне. Именно лицом — потому что «мордой» я не могла это назвать. Что-то в её облике было столь же неуловимо странное, неправильное и как будто человеческое, но я никак не могла понять, что именно. До сих пор не пойму. До семи лет я росла крайне спокойным, самодостаточным ребенком. Я практически не нуждалась в постоянном общении со сверстниками, к тому же в это время я уже училась в лицее и все свободное время уходило на занятия общеобразовательными предметами, музыкой, литературой. И вот, как и всегда, летом после окончания лицея я поехала на дачу. Место находилось довольно далеко от Москвы, в Калужской области, в глухой деревне. Но мне хватало общения с детьми, которые туда приезжали к своим бабушкам…Рядом с той деревней находилась психиатрическая лечебница, сложившаяся в целое поселение. Она занимала довольно большое пространство и располагалась за большим оврагом. Люди, которые там лечились, бывали и буйные, и не очень, были и просто те, кто заработал нервный срыв. Так вот, некоторых из них выпускали погулять. Они не причиняли вреда, а наоборот, помогали старикам копать огороды, колоть дрова, носить воду — а им за это давали сигареты, иногда молоко — в общем, кто что мог. Буйных, естественно, не выпускали, они гуляли в специальном огражденном месте. Мы были детьми любопытными. И, естественно, я подружилась с детьми одной из работниц лечебницы. Как-то раз они уговорили меня пойти в больничный сад сорвать яблок и груш — это было можно, только если спросить сначала. Мы спросили разрешения и пошли. Они сразу куда-то убежали, а я, так как помнила дорогу, решила погулять по саду. Шла я, шла и дошла до того самого огражденного пространства, в котором гуляли буйные люди (ну как буйные — буйными они были до того, как их превратили в овощей). Я прошла вдоль всего ограждения и только в самом углу увидела парня. Я так и не смогла тогда определить его возраст — но сейчас навскидку скажу, что ему было лет 25-28. Он просто сидел напротив угла, обхватив колени руками, и смотрел в одну точку. Я почти уже прошла мимо, когда он меня окликнул. Мне тогда не показалось, что надо бы уйти оттуда, особенно после того, как я посмотрела в глаза его — совершенно пустые, синие. Что-то меня в них привлекло и одновременно напугало. Я подошла чуть ближе, но все же сохраняла дистанцию, чтобы он руками не смог через решетку до меня дотянуться. И вот тогда он заговорил — такого спокойного и мягкого голоса я не слышала больше никогда. Абсолютно ровный, ни хрипотцы, ни перепадов, ни заиканий — просто ровный, мягкий голос. Я села на траву и стала с ним разговаривать, у меня не возникало и мысли, что я делаю что-то во вред себе. А он между тем спрашивал меня, умею ли я говорить с животными, хорошо ли я сплю ночами. Я отвечала, как ответил бы любой ребенок. Затем он стал мне рассказывать о том, что у него есть друзья — точнее, сначала он их очень боялся, но потом они подружились. Они ему очень помогли, когда он оказался тут. Они разговаривают с ним, следят за ним. А затем он сказал, что я скоро познакомлюсь с его друзьями (странно, но тогда я не видела в нем больного человека). Я просто посмеялась и сказала, что на самом деле никого из них не существует. Он как-то кривовато улыбнулся и покачал головой. Затем парня кто-то окрикнул, он встал и пошел к корпусу, предварительно сказав, чтобы я ночью не закрывала окно, потому что, цитирую: «… они придут к тебе». Тогда мне стало впервые страшно; я побросала все яблоки там же и кинулась домой. Где-то на полдороги я остановилась и отдышалась. Подумав, я решила ничего не говорить родным, так как мне было запрещено даже приближаться к этой больнице. До вечера все было отлично, я даже успела забыть про того парня. А вот вечером началось то, что я до сих пор не могу объяснить. Может, это была моя детская фантазия, а может, там на самом деле что-то было. Я тогда жила на втором этаже, среди кучи игрушек и книг. И вот наступила ночь. Я начала потихоньку собирать игрушки и ложиться спать. «Совой» я была уже тогда. Разобрав кроватку, я подошла, чтобы закрыть окно — и вот именно тогда я вспомнила слова того парня, чтобы я не закрывала окно и впустила «их». Подумав немного, я прикрыла одну створку, а из открытой части стала наблюдать за местностью. Дом наш стоял на холме, и из окна открывался замечательный вид на скат с холма, речку под горой и затем широкое поле, которое оканчивалось полосой леса. Луна светила не хуже солнца, и все было отлично видно. И вот я сижу у окошка и вижу, как из леса выходит собака (мне тогда показалось, что именно собака — может быть, это был волк или лиса, не знаю, но, скорее всего, собака). Она шла не так, как все собаки, а как-то по-особому, как псины не ходят. Пройдя какое-то расстояние, она остановилась на том месте, которое лучше всего просматривалось из моего окна, так что я хорошо могла её разглядеть. Собака села лицом ко мне. Именно лицом — потому что «мордой» я не могла это назвать. Что-то в её облике было столь же неуловимо странное, неправильное и как будто человеческое, но я никак не могла понять, что именно. До сих пор не пойму.

Я была уверена, что собака смотрит именно на меня, даже видела её глаза — создавалось такое ощущение, что они находятся гораздо ближе, чем на самом деле. Я не могла сказать ни слова. Я просто сидела и смотрела на это существо. И тут в голове у меня прозвучал голос. Можете говорить, что мне тогда почудилось, я с большой радостью поверю в это, но голос был не похожий ни на что. Он одновременно был и шепотом, и шелестом, и словно бы пением. Интонации скакали как проклятые, но меня это не пугало. Пугало же то, что он говорил: «Ты поверишь… мы будем приходить…». Закричать я не смогла, в обморок тоже не упала — просто сидела и смотрела (еще раз — назовите меня больной на всю голову, я с этим соглашусь охотнее). Потом шепот-шелест резко прекратился, а собака поднялась и так же нарочито медленно и спокойно ушла обратно в лес. Я в шоке легла спать. Утром я не стала рассказывать родным о ночном происшествии, но весь день ходила как на иголках. Следующей ночью повторилось то же самое — снова собака и голоса, а затем я заснула в раздумьях. Проснулась, что странно, в такой же позе как и засыпала — на спине и с вытянутыми вдоль тела руками. Так продолжалось еще дня два. Я уже боялась ночи, меня буквально трясло, я плохо ела. Как-то днём я собралась и решила сходить в то место, где встретила парня, чтоб поговорить с ним, но его там не было. Дней через пять я наконец решилась всё рассказать матери. Видимо, в моих глазах было столько ужаса, что мама мне безоговорочно поверила. Ночью она осталась со мной в комнате. Когда я подошла к окну и снова появилась та собака, я указала на неё пальцем и сказала маме: «Смотри». Собаку мама не увидела. Я сидела и смотрела в окно на это существо, дрожа от страха, а потом легла и уснула. Мама утром решила, что в ближайшие выходные мы едем домой. От этого мне стало легче — я почему-то была уверена, что ЭТО останется тут и не поедет за мной в город. До воскресенья оставался всего один день и одна ночь, и той ночью повторилось то же самое. Ни мама, ни отец снова никого не увидели, а я услышала в голове шелестящий голос существа: «Прощай. Приезжай обратно». Наутро мы уехали, а уже во вторник я сидела у психиатра и рассказывала ему все это. Постепенно я приходила в себя, нервность и бледность ушли, все стало нормально. Но я ещё долго продолжала слишком остро на все реагировать и быстро переутомляться. Я так до сих пор и не поняла, что это было — вымысел или реальность.