Рассказ:
Раньше я не верил во всякое сверхъестественное. У меня на то был один, как мне казалось, непробиваемый аргумент. Если выбирать из списка самых мистических исторических личностей 20-го века, ознакомиться с историей жизни и смерти каждого из них, то с большим отрывом в лидеры выбьется Григорий Распутин. Так сложилось, что предмет его гордости и, возможно, главный инструмент его фантастического социального взлета хранится в забальзамированном виде отдельно от хозяина. При жизни Распутин не отличался особым смирением и после смерти по всем канонам мистики тоже должен бы наводить шорох. Но нет никаких легенд про сошедших с ума сотрудников музея, нет историй про кошмары, видения и навязчивые желания кремировать экспонат, чтобы так вернуть его хозяину. Даже если экспонат не подлинный, циничная эксгумация и последующая кремация тела является историческим фактом. Не мог он в отношении себя такого позволять даже после смерти и, разумеется, обрушил бы самые жуткие проклятия на всех своих палачей.
Утро было солнечным, но когда я зашел в офис, небо уже было плотно затянуло бугрящимися тучами. Через открытое от жары окно гулял ветер, расшвыривал со столов бумажки и трепал Машины черные волосы. Я её не сразу узнал, я вообще потерял даже те способности, которые уверенно освоил в раннем детстве, даже выругаться не смог и равновесие тоже не смог удержать. Я бы, наверное, опорожнился от увиденного через верх или низ, но было нечем, поэтому просто рухнул на пол и отделался огромным синяком на исхудавшей пятой точке.
Я был не очень верующим человеком. Я скорее как мальчик Абраша из анекдота, который не поддался на школьную атеистическую пропаганду, «если его нет, то показывать в небо фигу нет смысла, а если таки есть, то зачем портить отношения». Простенький крестик, подаренный любимой девушкой, ставшей потом моей женой, я ценил больше как подарок, а тут он меня, похоже, выручил. Спасибо тебе, Дорогая.
Маша сидела на потолке. Она сидела спиной ко мне, но голова вдруг с мерзким хрустом развернулась в мою сторону да еще и вывернулась подбородком вниз. Бледное до синевы лицо Маши покрывали похожие на расползшиеся вены черные извилистые полосы. Глаза тоже были сплошь черными, они пристально смотрели на меня. Потом с тем же хрустом развернулась вся остальная Маша, не меняя положения головы и не отрывая от меня взгляда. Ее голос зазвучал со всех сторон одновременно. Слишком низкий, даже у мужчин такого не бывает, жуткий, подавляющий голос.
- Ты оставил ложку в раковине?
- A? - я, неуклюже пытаясь подняться с пола, задел выключатель.
Вспыхнувшая люстра заставила Машу сощуриться и загородиться от света когтистой пятерней. Я поспешно выключил свет, зверя в ней уже что-то пробудило, не хотелось усугублять без того конфликтную ситуацию. Я уже видел людей на потолке в рекламе супер клея, грим и хорошая актерская игра могли дополнить образ, но у людей так голова не выворачивается.
- ЛОЖКА В РАКОВИНЕ! - заревела Маша и теперь на пол меня уже усадила мощная ударная волна, столы тоже разъехались, с них полетели ручки, блокноты, плюшевые звери и прочая мелочь.
- Нет-нет, не я… Но я уберу – я понял что надо сделать дальше.
Я вспомнил, как она намывала посуду пару дней назад, как приятно было потом зайти на кухню.
До кризиса мы вызывали уборщицу, которую называли не иначе как «добрая женщина». Теперь мы сами наводили чистоту, именно наводили, а не поддерживали. Когда становилось совсем невыносимо, кто-то из нас принимался за уборку.
Итак, два дня назад Маша прибиралась на кухне и мыла посуду, а теперь в раковине валялась ложка. И что-то неприятное и сердитое сидело на потолке. Связь была очевидной.
Я открыл кран, из него полилась черная жирная слизь, пахнущая бензином. Она становилась красноватой, потом красной как кровь, светлела и скоро стала нормальной прозрачной водой без запаха. Я почему-то уже знал, что все идет правильно и это чувство вселяло уверенность. Когда я начал мыть ложку, из окон снова засветило солнце. Когда перестала шуметь вода из крана, стало понятно, что ветер тоже успокоился.
Столы стояли ровно, офисная мелочь лежала на столах аккуратно. Маша сидела на своем месте и выглядела как обычно. Приди я чуть позже, наверное, в таком виде я бы все и застал. На моем месте мог оказаться кто-то из моих коллег или сама Маша вымыла бы ложку, чуть остыв.
- Спасибо, это у меня больная тема, ты как, в порядке? - спросила Маша.
- Да. Ну, это… Бывает. Хотя нет, не бывает. У тебя талант. Вот.
- Спасибо. Как-то вот так. Обычно справляюсь, а тут не вышло. Ты только никому, ладно?
- Ладно. Помнишь, я рассказывал про соседского попугая? Орет как резаный просто так, со скуки. Можешь его как-то вразумить? Ну, чтобы он разучился вопить и постоянно срался.
Маша заливисто рассмеялась.
Подходили коллеги, начинался обычный рабочий день. Раньше я не верил во всякое сверхъестественное. У меня на то был один, как мне казалось, непробиваемый аргумент. Если выбирать из списка самых мистических исторических личностей 20-го века, ознакомиться с историей жизни и смерти каждого из них, то с большим отрывом в лидеры выбьется Григорий Распутин. Так сложилось, что предмет его гордости и, возможно, главный инструмент его фантастического социального взлета хранится в забальзамированном виде отдельно от хозяина. При жизни Распутин не отличался особым смирением и после смерти по всем канонам мистики тоже должен бы наводить шорох. Но нет никаких легенд про сошедших с ума сотрудников музея, нет историй про кошмары, видения и навязчивые желания кремировать экспонат, чтобы так вернуть его хозяину. Даже если экспонат не подлинный, циничная эксгумация и последующая кремация тела является историческим фактом. Не мог он в отношении себя такого позволять даже после смерти и, разумеется, обрушил бы самые жуткие проклятия на всех своих палачей.
Утро было солнечным, но когда я зашел в офис, небо уже было плотно затянуло бугрящимися тучами. Через открытое от жары окно гулял ветер, расшвыривал со столов бумажки и трепал Машины черные волосы. Я её не сразу узнал, я вообще потерял даже те способности, которые уверенно освоил в раннем детстве, даже выругаться не смог и равновесие тоже не смог удержать. Я бы, наверное, опорожнился от увиденного через верх или низ, но было нечем, поэтому просто рухнул на пол и отделался огромным синяком на исхудавшей пятой точке.
Я был не очень верующим человеком. Я скорее как мальчик Абраша из анекдота, который не поддался на школьную атеистическую пропаганду, «если его нет, то показывать в небо фигу нет смысла, а если таки есть, то зачем портить отношения». Простенький крестик, подаренный любимой девушкой, ставшей потом моей женой, я ценил больше как подарок, а тут он меня, похоже, выручил. Спасибо тебе, Дорогая.
Маша сидела на потолке. Она сидела спиной ко мне, но голова вдруг с мерзким хрустом развернулась в мою сторону да еще и вывернулась подбородком вниз. Бледное до синевы лицо Маши покрывали похожие на расползшиеся вены черные извилистые полосы. Глаза тоже были сплошь черными, они пристально смотрели на меня. Потом с тем же хрустом развернулась вся остальная Маша, не меняя положения головы и не отрывая от меня взгляда. Ее голос зазвучал со всех сторон одновременно. Слишком низкий, даже у мужчин такого не бывает, жуткий, подавляющий голос.
- Ты оставил ложку в раковине?
- A? - я, неуклюже пытаясь подняться с пола, задел выключатель.
Вспыхнувшая люстра заставила Машу сощуриться и загородиться от света когтистой пятерней. Я поспешно выключил свет, зверя в ней уже что-то пробудило, не хотелось усугублять без того конфликтную ситуацию. Я уже видел людей на потолке в рекламе супер клея, грим и хорошая актерская игра могли дополнить образ, но у людей так голова не выворачивается.
- ЛОЖКА В РАКОВИНЕ! - заревела Маша и теперь на пол меня уже усадила мощная ударная волна, столы тоже разъехались, с них полетели ручки, блокноты, плюшевые звери и прочая мелочь.
- Нет-нет, не я… Но я уберу – я понял что надо сделать дальше.
Я вспомнил, как она намывала посуду пару дней назад, как приятно было потом зайти на кухню.
До кризиса мы вызывали уборщицу, которую называли не иначе как «добрая женщина». Теперь мы сами наводили чистоту, именно наводили, а не поддерживали. Когда становилось совсем невыносимо, кто-то из нас принимался за уборку.
Итак, два дня назад Маша прибиралась на кухне и мыла посуду, а теперь в раковине валялась ложка. И что-то неприятное и сердитое сидело на потолке. Связь была очевидной.
Я открыл кран, из него полилась черная жирная слизь, пахнущая бензином. Она становилась красноватой, потом красной как кровь, светлела и скоро стала нормальной прозрачной водой без запаха. Я почему-то уже знал, что все идет правильно и это чувство вселяло уверенность. Когда я начал мыть ложку, из окон снова засветило солнце. Когда перестала шуметь вода из крана, стало понятно, что ветер тоже успокоился.
Столы стояли ровно, офисная мелочь лежала на столах аккуратно. Маша сидела на своем месте и выглядела как обычно. Приди я чуть позже, наверное, в таком виде я бы все и застал. На моем месте мог оказаться кто-то из моих коллег или сама Маша вымыла бы ложку, чуть остыв.
- Спасибо, это у меня больная тема, ты как, в порядке? - спросила Маша.
- Да. Ну, это… Бывает. Хотя нет, не бывает. У тебя талант. Вот.
- Спасибо. Как-то вот так. Обычно справляюсь, а тут не вышло. Ты только никому, ладно?
- Ладно. Помнишь, я рассказывал про соседского попугая? Орет как резаный просто так, со скуки. Можешь его как-то вразумить? Ну, чтобы он разучился вопить и постоянно срался.
Маша заливисто рассмеялась.
Подходили коллеги, начинался обычный рабочий день.
Понятное дело, что девушки часто слишком эмоционально все воспринимают. Ну, принимают на личный счет то, что объясняется обычной ленью. Ну так это… тем более их надо беречь и ценить их труд.