Не спать ему больше…

Рассказ:

Старенький разваленный автобус не спеша катился по просёлочной дороге. Егору и ещё трём-четырём сонным пассажирам еле удавалось удержаться на сиденьях, обитых рваным дерматином, когда скрипучий ПАЗик подбрасывало на ямках и ухабах. Оглушительный рёв мотора и невыносимый запах бензина, что стоял внутри салона, совершенно не давали собрать мысли в кучу. Больше сотни километров осталось позади, и Егор хотел только одного – поскорее прибыть к месту назначения. Наконец, автобус скрипнул жиденькими тормозами, и пассажиров подбросило ещё раз. Хриплым, прокуренным басом водитель объявил: «Ворушино!»Егор подхватил спортивную сумку и выскочил из автобуса, еле успев избежать резко закрывшейся за ним двери. Вновь затарахтев перегретым двигателем, автобус двинулся дальше. После долгой дороги ноги парня страшно затекли. Шагая по пыльной извилистой тропинке в сторону деревни, Егор вспоминал, как в детстве часто приезжал в это Богом забытое местечко. Вспоминал рыбалку, прыжки с тарзанки на местной речушке, своих друзей-товарищей, которые, скорее всего, давно уехали из этой глухомани. Сам он не был здесь с десяти лет, после того как умерли дед с бабушкой. Но дом остался, хоть и жить в нём было некому. Когда парень подошел к деревне, солнце уже садилось за деревья. Тут и там загорался свет в оконцах, но на улице было темно, хоть глаз выколи. Егор без труда отыскал дом своего детства. За прогнившим забором он громоздился молчаливым утёсом с заколоченными окнами. Толкнув калитку, Егор вошёл во двор. Пробравшись сквозь высокий бурьян и осот, заполонившие двор, он легко отодрал кусок прибитой фанеры от потемневших ставней одного из окон и поднялся на крыльцо. Сбив с двери скобу вместе с болтавшимся на ней ржавым замком, он вошёл внутрь дома. В нос ударил резкий запах многолетней пыли и рассохшихся досок. С трудом отыскав выключатель, Егор щёлкнул по нему – электричества не было. Несколько раз чиркнув зажигалкой, он пошарил рукой по столу. Натыкаясь на стопки затхлых пожелтевших газет, пустые банки и прочий хлам, парень с радостью отыскал огарок свечи. Комната наполнилась мягким светом. Егор огляделся – всё оставалось привычным: кровать с панцирной сеткой, тяжелый буфет в углу, стол, два табурета. На стене, в круглых рамах с витиеватыми узорами, висели портреты бабушки и деда и старинные часы с маятником, которые остановились на пяти минутах четвёртого. Обстановка повлияла на молодого мужчину успокаивающе. Он сорвал с кровати тяжёлое покрывало, вмиг задохнувшись от потревоженной пыли, и прилёг отдохнуть. Завтра предстоял тяжелый день, нужно было убраться во дворе и доме, попробовать почистить колодец. Он останется здесь, пока вновь не захочет видеть людей, говорить с ними и отвечать на надоевшие звонки. Лучшего места для уединения было не найти. Ни телефона, ни прочих средств связи он брать не стал. В окно лился ровный лунный свет и ложился на портрет деда. В доме стояла звенящая тишина. За весь этот длинный день только сейчас Егор почувствовал, какая дикая усталость навалилась на него. Он не заметил, как заснул…Свечение портрета на стене усилилось. Он дрогнул и качнулся. В это время в сенях послышался шорох. К полуоткрытой двери комнаты, в которой спал Егор, стали приближаться тяжёлые шаги и замерли прямо на пороге. Во мраке комнаты, освещённой лишь тусклым светом луны, стали видны очертания тёмного силуэта. Скрип медленно открывающейся двери встряхнул Егора и заставил сесть в кровати. Необъяснимая тревога, нарастающая в груди, заставила его сползти на пол, кровь бухала в висках. Вдруг плотную тишину, царившую в доме, нарушил звук громко звякнувшей посуды в шкафу. Огромный глиняный горшок, тяжело качнувшись на полке над печью, с грохотом упал на пол и разлетелся на куски. Комнату наполнил леденящий холод и запах сырого погреба. Скованный ужасом, Егор разлепил пересохшие губы и с трудом смог различить высокую фигуру, которая лишь продолжала стоять на пороге комнаты, беззвучно распахивая рот. Было ощущение, что она что-то кричит ему, но тот совершенно потерял способность соображать. Внезапно раздался оглушительной силы мужской хохот. Он был отрывистым, каким-то металлическим, похожим на лязг цепей. Обезумевший Егор закрыл лицо руками и онемевшими губами читал молитвы. У него это плохо получалось – он не верил в Бога. В глубине сеней раздался громкий стук в окно. Силуэт на пороге комнаты исчез. Потрясённого мужчину бил крупный озноб. Упёршись руками в пол и шатаясь, он попытался подняться, но внезапно провалился в темноту. Очнулся Егор, когда было уже совсем светло. Он тяжело поднялся с пола и хмуро уставился в окно. День обещал быть солнечным. На ветках рябины беспечно щебетали птицы, словно в насмешку ночному безумию, охватившему разум мужчины несколько часов назад. Увидев на полу глиняные черепки, он решил, что грохот от упавшего ночью горшка врезался в его уставшее сонное сознание ужасным кошмарным сном. Старенький разваленный автобус не спеша катился по просёлочной дороге. Егору и ещё трём-четырём сонным пассажирам еле удавалось удержаться на сиденьях, обитых рваным дерматином, когда скрипучий ПАЗик подбрасывало на ямках и ухабах. Оглушительный рёв мотора и невыносимый запах бензина, что стоял внутри салона, совершенно не давали собрать мысли в кучу. Больше сотни километров осталось позади, и Егор хотел только одного – поскорее прибыть к месту назначения. Наконец, автобус скрипнул жиденькими тормозами, и пассажиров подбросило ещё раз. Хриплым, прокуренным басом водитель объявил: «Ворушино!»Егор подхватил спортивную сумку и выскочил из автобуса, еле успев избежать резко закрывшейся за ним двери. Вновь затарахтев перегретым двигателем, автобус двинулся дальше. После долгой дороги ноги парня страшно затекли. Шагая по пыльной извилистой тропинке в сторону деревни, Егор вспоминал, как в детстве часто приезжал в это Богом забытое местечко. Вспоминал рыбалку, прыжки с тарзанки на местной речушке, своих друзей-товарищей, которые, скорее всего, давно уехали из этой глухомани. Сам он не был здесь с десяти лет, после того как умерли дед с бабушкой. Но дом остался, хоть и жить в нём было некому. Когда парень подошел к деревне, солнце уже садилось за деревья. Тут и там загорался свет в оконцах, но на улице было темно, хоть глаз выколи. Егор без труда отыскал дом своего детства. За прогнившим забором он громоздился молчаливым утёсом с заколоченными окнами. Толкнув калитку, Егор вошёл во двор. Пробравшись сквозь высокий бурьян и осот, заполонившие двор, он легко отодрал кусок прибитой фанеры от потемневших ставней одного из окон и поднялся на крыльцо. Сбив с двери скобу вместе с болтавшимся на ней ржавым замком, он вошёл внутрь дома. В нос ударил резкий запах многолетней пыли и рассохшихся досок. С трудом отыскав выключатель, Егор щёлкнул по нему – электричества не было. Несколько раз чиркнув зажигалкой, он пошарил рукой по столу. Натыкаясь на стопки затхлых пожелтевших газет, пустые банки и прочий хлам, парень с радостью отыскал огарок свечи. Комната наполнилась мягким светом. Егор огляделся – всё оставалось привычным: кровать с панцирной сеткой, тяжелый буфет в углу, стол, два табурета. На стене, в круглых рамах с витиеватыми узорами, висели портреты бабушки и деда и старинные часы с маятником, которые остановились на пяти минутах четвёртого. Обстановка повлияла на молодого мужчину успокаивающе. Он сорвал с кровати тяжёлое покрывало, вмиг задохнувшись от потревоженной пыли, и прилёг отдохнуть. Завтра предстоял тяжелый день, нужно было убраться во дворе и доме, попробовать почистить колодец. Он останется здесь, пока вновь не захочет видеть людей, говорить с ними и отвечать на надоевшие звонки. Лучшего места для уединения было не найти. Ни телефона, ни прочих средств связи он брать не стал. В окно лился ровный лунный свет и ложился на портрет деда. В доме стояла звенящая тишина. За весь этот длинный день только сейчас Егор почувствовал, какая дикая усталость навалилась на него. Он не заметил, как заснул…Свечение портрета на стене усилилось. Он дрогнул и качнулся. В это время в сенях послышался шорох. К полуоткрытой двери комнаты, в которой спал Егор, стали приближаться тяжёлые шаги и замерли прямо на пороге. Во мраке комнаты, освещённой лишь тусклым светом луны, стали видны очертания тёмного силуэта. Скрип медленно открывающейся двери встряхнул Егора и заставил сесть в кровати. Необъяснимая тревога, нарастающая в груди, заставила его сползти на пол, кровь бухала в висках. Вдруг плотную тишину, царившую в доме, нарушил звук громко звякнувшей посуды в шкафу. Огромный глиняный горшок, тяжело качнувшись на полке над печью, с грохотом упал на пол и разлетелся на куски. Комнату наполнил леденящий холод и запах сырого погреба. Скованный ужасом, Егор разлепил пересохшие губы и с трудом смог различить высокую фигуру, которая лишь продолжала стоять на пороге комнаты, беззвучно распахивая рот. Было ощущение, что она что-то кричит ему, но тот совершенно потерял способность соображать. Внезапно раздался оглушительной силы мужской хохот. Он был отрывистым, каким-то металлическим, похожим на лязг цепей. Обезумевший Егор закрыл лицо руками и онемевшими губами читал молитвы. У него это плохо получалось – он не верил в Бога. В глубине сеней раздался громкий стук в окно. Силуэт на пороге комнаты исчез. Потрясённого мужчину бил крупный озноб. Упёршись руками в пол и шатаясь, он попытался подняться, но внезапно провалился в темноту. Очнулся Егор, когда было уже совсем светло. Он тяжело поднялся с пола и хмуро уставился в окно. День обещал быть солнечным. На ветках рябины беспечно щебетали птицы, словно в насмешку ночному безумию, охватившему разум мужчины несколько часов назад. Увидев на полу глиняные черепки, он решил, что грохот от упавшего ночью горшка врезался в его уставшее сонное сознание ужасным кошмарным сном. Егор вышел во двор. Всё тело болело, голова раскалывалась, но к вечеру нужно было привести в порядок дом. Он открыл ставни, наладил на двери засов, натаскал воды. Весь оставшийся день он драил дом – стирал постель, сушил подушки и матрац, вытряс и ковер с оленями, который был знаком ему с детства и местами был начисто уничтожен молью. Под вечер он уже возился под низеньким потолком, вкручивая лампочку. Наконец, он щелкнул выключателем, и комната залилась мутным желтоватым светом – так было лучше. Парень невольно хмурился от мыслей о надвигающейся ночи. Решив занять себя чем-нибудь, пока сон не свалит его окончательно, он полез на полку, что висела в изголовье кровати. Там он отыскал старые альбомы с фотографиями довоенных лет, потрёпанные книжки. Среди них он нашел и одну весьма необычную, довольно пухлую и тяжёлую. Страницы её стали жёлто-коричневыми от времени, слежавшимися между собой, а их перелистывание сопровождалось резким запахом прелой бумаги. Особенно его удивило, что на краях обтрёпанных страниц ощущался какой-то песок, иногда между страницами книги попадались сухие травинки. Книга показалась Егору сборником старообрядческих молитв. Некоторые фразы он совершенно не разбирал. Ещё немного полистав книгу, он поставил её обратно на полку. Ему хотелось спать, день был суетливый. Егор выключил свет и, откинувшись на спинку кровати, задремал, не раздеваясь. В окно светила полная луна, озаряя комнату. Вскоре Егор проснулся от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Резко сев в кровати, он никого не увидел. Пытаясь унять нарастающую дрожь внутри себя, Егор снова прилёг. Вдруг он ясно услышал, как его окликнули по имени. Продолжая дрожать и всматриваться в темноту, мужчина вдруг почувствовал, как его лица коснулись чьи-то спутанные волосы, с которых посыпались рыхлые комья земли. Вскочив словно ошпаренный, Егор кинулся к выключателю, но его рука наткнулась на чью-то липкую и холодную ладонь. Судорожно отдёрнув руку, Егор поднял глаза и увидел прямо перед собой силуэт мужчины - от него исходил невероятный смрад. Через мгновение за спиной Егора раздался глухой хрип, будто кто-то сильно задыхался. Обернувшись, мужчина увидел, что фигура уже находится у окна. Наваждение, накрывшее Егора, доводило его до безумия. Он услышал, как до него доносится еле слышное бормотание: «Свеча красная горит… Как боль моя кипит… Как печаль неуёмная… Жжёт и коробит… дымит… терзает… Укравший вещь вернёт… Не спать ему больше ночами… Не жить ему и… Вернётся моя вещь… Своему хозяину… Аминь…» Егору показалось, что стены всего дома задрожали, заполонив всё пространство размеренным печальным гулом. Вдруг со стены с грохотом свалился портрет деда. Егор в потёмках, переворачивая вёдра и ударяясь об острые углы, кинулся бежать из дома. Выбежав на улицу, в темноте двора Егор увидел, как кто-то с улицы отпрянул от окна его дома и поспешил к воротам. В два прыжка Егор очутился рядом с этим человеком и схватил его за руку. Оказалось, что это была какая-то старуха. Она была полной, низкого роста, одета в облезлую фуфайку и закутана в рваную, выкатанную шаль. Старуха испуганно уставилась на Егора, пытаясь вырваться. - Кто ты такая? Чего здесь шатаешься?! - заорал Егор. Бабка слабо пыталась что-то сказать:- Сынок! Беги отседова, родимый! Беги, пока цел! - наконец прошелестела она. Ничего не понимая, Егор ослабил руку и выпустил рукав её затрёпанной фуфайки. - Пойдём, сынок! Пойдём ко мне в хату… – бабка заковыляла куда-то в темноту. Тяжело дыша, Егор посмотрел в сторону дома - там было тихо. И он, стуча зубами от холода, идущего изнутри, последовал за странной старухой. Войдя в покосившийся домик старушки, Егор выпил предложенный ему какой-то вонючий отвар из горьких кореньев. Сначала бабка тоже выглядела испуганной, но увидев, что Егор уже успокоился, наконец заговорила:- Плохо я тебя помню, но знаю, что был внук у Ефремовых. С бабкой твоей, земля ей пухом, с молодых лет дружбу водили. Дед твой долго тужил по ней, – старушка зажгла и поставила на стол лампадку. - Уезжай из этого дома, сынок. И из деревни уезжай, - неожиданно сказала она. - Жил у нас в деревне старик, лет тридцать назад, поселился в доме на отшибе. Колдуном был, сильным колдуном. С миром мертвых говорить мог! Боялись его все страшно. Всей деревней три дня и три ночи Богу молились, когда он умирал – так кричал и проклинал всех вокруг! Последнее, что просил: чтобы книгу его с ним вместе закопали. Все знали, что это за книга – по ней как лечить, так и угробить любого мог. Дед твой, Ефремов, могучим был мужиком. Никакого чёрта не боялся! Он и готовил колдуна к погребению, но, поговаривают, что последнюю волю усопшего он так и не выполнил. Можа и не со зла, да без умысла худого, кто знает? А людям и думать страшно было, что могло случиться с охочими до добра колдуна! С той поры не стало покоя в доме вашем. Каждое полнолуние к нему и не подойти вовсе было – так страшно всё грохотало в нем, да крик нечеловеческий стоял до самого утра. Зачах твой дед, двор запустил, людей чураться начал. А когда он помирал, никто не заходил к нему – зверем он выл, а в доме будто молнии сверкали. Под утро второго дня помер он. Дом пустым так и стоит, местные даже по-светлу его стороной обходят. Ты уходи, сынок, а не то и тебя сживёт со свету колдун. Пока за кражу добра своего не накажет – не отпустит. Ему теперь и самому вовек не упокоиться… – старуха замолчала, грустно погладив Егора по плечу, и продолжила: – Как петухи проснутся, уезжай отсюда подобру-поздорову. Егор тяжело поднялся с лавки и вышел на улицу. Наступал рассвет. Подходя к дому, он замедлил шаг. Снаружи казалось, что внутри дома ничего не произошло. Он поднялся по ступеням крыльца и толкнул тяжёлую дверь: на полу в комнате лежал портрет деда с треснувшим стеклом; валялась перевёрнутая в темноте посуда. Повсюду были раскиданы комья сырой земли, гнилые листья и сухая трава. На одной из раскрытых страниц книги, лежавшей на кровати, Егор выхватил пару фраз: «…терзает… Укравший вещь вернёт… Не спать ему больше…» Он схватил сумку и вышел из дома. Оставив позади деревню, Егор быстрым шагом направился к шоссе. Он всё понимал, но отказывался верить, иначе… не смог бы жить.