ГЭС

Рассказ:

За время работы инженером-механиком на Майнской ГЭС я обзавёлся двумя вещами, впоследствии неслабо испортившими мне жизнь: широкий, глубокий шрам около левого виска, из-за которого мне приходится отращивать длинные волосы, кои мне никогда не шли, и непереносимая, граничащая с панической боязнь тёмных коридоров. Воспоминания об этом вечере никогда не поблекнут, они так и будут преследовать меня каждую ночь, а эта тварь не прекратит являться ко мне во снах до тех пор, пока я продолжаю дышать. Я не возьмусь утверждать, что мои слова правдивы от и до (хотя я очень хотел бы быть опровергнутым кем-нибудь сведущим: геологом, биологом или даже психиатром), и даже более того – то, что я видел, не может быть правдой. Но признать себя сумасшедшим мне не даёт одна-единственная деталь, из-за которой каждое моё пробуждение теперь сопровождается истошным и диким воплем ужаса. 15 января того года я находился на ночном дежурстве в главном здании самой электростанции, в своей маленькой, но уютно обставленной каморке, которую с допущениями можно было назвать даже мастерской. Кроме меня из персонала во всем здании было человек 5, из которых все, кроме дежурного, мирно и крепко спали, так как система работала идеально и уже почти год не происходило даже мелких происшествий. За этот весьма скучный год я основательно засел за книжки и перечитал всего Лондона, Диккенса и половину Достоевского, не считая большого количества различных совершенно мусорных и не запоминающихся книжек, найденных мной в нашей маленькой библиотеке среди эксплуатационных пособий, правил и чертежей. Не удивляйтесь тому, что простой механик может вдруг оказаться начитаннее и эрудированнее вас – вы просто не знаете, что такое целый год скуки вдали от всякой мало-мальской цивилизации. Итак, в ту ночь я, не желая, как остальные, спать в рабочее время, вышел на левобережную дамбу немного проветриться, дабы согнать с себя нахлынувшую от прочтения «Братьев Карамазовых» сонливость. Вместе со мной выбежала наша овчарка Кира, здоровая, но безумно добрая животина пяти лет от роду, которую сюда привезли еще маленьким щенком и растили всем персоналом. Однако не успел я как следует насладиться местным речным воздухом (а он тут чист и прекрасен, уж поверьте мне), как из моей рации раздался характерный треск и загорелся зеленый маячок – дежурный по станции (не буду указывать тут его имя) по рации коротко сообщил, что на пульт управления поступил сигнал о каких-то неполадках во втором гидроагрегате, чему я весьма удивился, ибо тот был отключен еще три дня назад и послезавтра должен был пройти плановый ремонт турбины. Странно, конечно, но проверить стоит. Я решил не беспокоить мирно спавших коллег и взял с собой только Киру, да и то, скорее для компании, так как даже подумать не мог о том, что мне будет угрожать хоть какая-нибудь опасность. Всю недолгую дорогу до турбинного зала меня не покидало странное, гнетущее предчувствие то ли опасности, то ли ещё какой тревоги относительно этого сигнала. Не так давно, месяца три назад, её уже останавливали по настойчивому требованию ныне уволенного за халатность инженера-механика, чьё место я сейчас занимал. Он клялся, что каждую ночь на протяжении двух недель слышал странный равномерный стук из-под турбины, из глубины, но остановка гидроагрегата и последующая проверка самой турбины не дала никаких результатов, после чего начальство решило, будто старик, трезвостью, к слову, не отличавшийся, начал пить уже и на работе, и его быстренько сократили, взяв на вакантное место меня. За время работы инженером-механиком на Майнской ГЭС я обзавёлся двумя вещами, впоследствии неслабо испортившими мне жизнь: широкий, глубокий шрам около левого виска, из-за которого мне приходится отращивать длинные волосы, кои мне никогда не шли, и непереносимая, граничащая с панической боязнь тёмных коридоров. Воспоминания об этом вечере никогда не поблекнут, они так и будут преследовать меня каждую ночь, а эта тварь не прекратит являться ко мне во снах до тех пор, пока я продолжаю дышать. Я не возьмусь утверждать, что мои слова правдивы от и до (хотя я очень хотел бы быть опровергнутым кем-нибудь сведущим: геологом, биологом или даже психиатром), и даже более того – то, что я видел, не может быть правдой. Но признать себя сумасшедшим мне не даёт одна-единственная деталь, из-за которой каждое моё пробуждение теперь сопровождается истошным и диким воплем ужаса. 15 января того года я находился на ночном дежурстве в главном здании самой электростанции, в своей маленькой, но уютно обставленной каморке, которую с допущениями можно было назвать даже мастерской. Кроме меня из персонала во всем здании было человек 5, из которых все, кроме дежурного, мирно и крепко спали, так как система работала идеально и уже почти год не происходило даже мелких происшествий. За этот весьма скучный год я основательно засел за книжки и перечитал всего Лондона, Диккенса и половину Достоевского, не считая большого количества различных совершенно мусорных и не запоминающихся книжек, найденных мной в нашей маленькой библиотеке среди эксплуатационных пособий, правил и чертежей. Не удивляйтесь тому, что простой механик может вдруг оказаться начитаннее и эрудированнее вас – вы просто не знаете, что такое целый год скуки вдали от всякой мало-мальской цивилизации. Итак, в ту ночь я, не желая, как остальные, спать в рабочее время, вышел на левобережную дамбу немного проветриться, дабы согнать с себя нахлынувшую от прочтения «Братьев Карамазовых» сонливость. Вместе со мной выбежала наша овчарка Кира, здоровая, но безумно добрая животина пяти лет от роду, которую сюда привезли еще маленьким щенком и растили всем персоналом. Однако не успел я как следует насладиться местным речным воздухом (а он тут чист и прекрасен, уж поверьте мне), как из моей рации раздался характерный треск и загорелся зеленый маячок – дежурный по станции (не буду указывать тут его имя) по рации коротко сообщил, что на пульт управления поступил сигнал о каких-то неполадках во втором гидроагрегате, чему я весьма удивился, ибо тот был отключен еще три дня назад и послезавтра должен был пройти плановый ремонт турбины. Странно, конечно, но проверить стоит. Я решил не беспокоить мирно спавших коллег и взял с собой только Киру, да и то, скорее для компании, так как даже подумать не мог о том, что мне будет угрожать хоть какая-нибудь опасность. Всю недолгую дорогу до турбинного зала меня не покидало странное, гнетущее предчувствие то ли опасности, то ли ещё какой тревоги относительно этого сигнала. Не так давно, месяца три назад, её уже останавливали по настойчивому требованию ныне уволенного за халатность инженера-механика, чьё место я сейчас занимал. Он клялся, что каждую ночь на протяжении двух недель слышал странный равномерный стук из-под турбины, из глубины, но остановка гидроагрегата и последующая проверка самой турбины не дала никаких результатов, после чего начальство решило, будто старик, трезвостью, к слову, не отличавшийся, начал пить уже и на работе, и его быстренько сократили, взяв на вакантное место меня. Я, признаться, был тем ещё скептиком… тогда. Итак, я спустился в турбинный зал, и первое, на что я обратил внимание – во всем помещении витал резкий, неприятный кислый запах, который сложно было не заметить. Кира заметалась по лестнице взад-вперед, однако послушалась моей команды и нехотя поплелась за мной ко второму агрегату. Чем ближе мы подходили, тем сильнее был запах и тем беспокойнее чувствовала себя Кира. «Скорее всего, запах как-то связан с возникшей проблемой», - подумал я, и принял решение спуститься пониже, дабы осмотреть саму турбину, хотя сам в душе не знал, что могло послужить причиной возникновения этого запаха. Спустившись вниз, я первым делом убедился по крайней мере в одной имеющейся проблеме – ни один из светильников не горел, из-за чего я сразу же предположил, что кислый запах, кстати, ставший тут, внутри, уже практически невыносимым, исходит от повредившихся и окислившихся проводов. Осмотрев самую близкую ко мне лампу, я, однако, убедился в том, что провода целы и причина неисправности кроется в другом. Я быстро поднялся наверх и спустился уже с переносным светильником, света которого хватило для того, чтобы хоть немного осветить всё внутреннее пространство турбины. Первым делом я принялся осматривать остальные лампы, убеждаясь при этом, что все они исправны и проблема заключается совершенно в другом. На минуту я остановился и задумался, но не прошло и минуты, как откуда-то снизу, будто бы из спиральной камеры, раздался оглушительный звук удара металла об металл, абсолютно ошарашивший меня. Я схватился за голову, прикрывая уши, но звон, казалось, проникал сквозь ладони и болезненными волнами расходился по голове, отчего я не смог устоять на ногах и упал на холодный сырой бетон. Сверху заливалась лаем Кира, также не понимавшая, что сейчас произошло. Чуть отойдя от шока, я попытался встать, и только тогда до меня дошла мысль, от которой меня прошиб холодный пот: а что, чёрт возьми, это вообще было? Во рту резко пересохло, а руки слегка задрожали, когда я осознал, что нахожусь чёрт-те знает где, в жуткой полутьме, один, не считая собаки наверху, а снизу происходит что-то ужасающее и наверняка невероятно опасное. Без моей на то воли в голове возникали образы один фантастичнее и зловещее другого, и лишь недюжинным усилием воли я заставил себя подняться на ноги, убедившись, что более никаких звуков снизу не раздаётся, и, морщась от всё еще раздававшегося в ушах звона, побрёл к лестнице. Поднявшись наверх, я собрался было доложить по рации дежурному, но неожиданно во мне взыграло странное и необычное для меня чувство стыда – а почему я принял этот звук за что-то зловещее? Скорее всего, одна из труб, плохо закреплённых при первичном переборе, отвалилась и ударилась о лопасти турбины, и этого я так сильно испугался? «Мужики меня точно засмеют», - подумал я. Прослыть трусом, конечно же, не хотелось, и я, чуть помедлив, решил спуститься в спиральную камеру и найти эту злосчастную трубу, после чего уже с ней идти к дежурному за составлением рапорта. Надев защитные очки (запах не очень приятно воздействовал и на глаза) и взяв с собой на всякий случай (мало ли чего там) разводной ключ с переносным светильником, я подошел к лестнице, ведущей в спиральную камеру, и, усмехаясь над самим собой, направился вниз по ступенькам. Впрочем, там я обнаружил ту же самую картину – ни одна из ламп не работала, а запах стоял ещё хуже и ещё сильнее, чем даже внутри турбины. Чуть осмотревшись, я обнаружил на полу одну из труб, валявшуюся неподалёку от нижней части лопасти, которую, усмехнувшись, подобрал и уже было собрался вылезать, как моё внимание привлёк странный гул с другой стороны турбины. Взяв в одну руку светильник, а в другой держа трубу, я осторожно прошёл к другой стороне, и тут меня уже ничто не могло удержать от страшного, полного отчаяния и ужаса крика – в прочной, мощнейшей бетонной стене камеры была огромная, чуть менее двух метров в диаметре дыра, уводившая куда-то вглубь, поразительно ровная и невероятно глубокая. Я упал навзничь и в то же время судорожно закашлялся, так как едкая вонь стала здесь уже абсолютно невыносимой и практически съедала лёгкие изнутри. Все ещё заливаясь глухим кашлем, я отполз к ближайшей стене, не сводя изумлённо-испуганного взгляда с этой дыры. Что это вообще такое? Как, как здесь это появилось? Я опять нашел в себе силы встать, после чего на негнущихся ногах всё-таки подошёл поближе, попутно завязывая носовой платок на лицо на манер респиратора, как вдруг услышал сзади приближающийся лай, который издавала, конечно же, Кира, смело бросившаяся вниз, вероятно, на мой крик. Подбежав ко мне, она, однако, моментально умолкла и спустя мгновение попятилась назад, жалобно скуля и пытаясь спрятаться за мной. Глубина этой дыры и правда поражала – я направил туда луч света своего карманного фонаря (который добивал дальше полукилометра, я лично в свободное время проверял), но дна я так и не увидел. Я не имел ни малейшего понятия, что это и как оно вообще могло возникнуть, и решил, что сейчас вызвать дежурного будет уж точно не лишним. Я снял с пояса рацию и уже было нажал на кнопку вызова, как вновь раздалось гудение, как я понял, из этой самой бездны, только сейчас уже заметно ближе. Тут меня сковал по-настоящему первобытный, инстинктивный страх, липкий, отвратительный на вкус, который охватывает каждую клеточку тела и заставляет его не повиноваться командам бьющегося в панике мозга. Луч фонаря по-прежнему не мог ничего выхватить там, в кромешной и древней темноте этого проклятого тоннеля, а гул все усиливался и усиливался, ровно как и запах, который уже казался будто осязаемым. Меня било крупной дрожью, пот тёк в три ручья, но ноги по прежнему отказывались мне повиноваться, как вдруг случилось нечто, по-видимому, спасшее мне жизнь. Кира, отчаянно скулившая все это время где-то у меня за спиной, вылетела оттуда и со звонким лаем кинулась вглубь этой адской бездны, через пару мгновений пропав из виду. Это как будто сняло с меня невидимые оковы страха, и я чуть было не упал вперёд, туда же, неожиданно обретя подвижность. Я даже успел пару раз крикнуть «Кира!», прежде чем увидел в свете фонаря силуэт этой твари, от одного вида которой я немедленно бросился наутёк, поскользнувшись практически у самой лестницы, и потеряв сознание, видимо, от удара головой… а может быть и от пережитого. Последнее, что я услышал, уже падая – жалобный и резко обрывающийся вой Киры…Это было ужасно. Я видел эту тварь считанные доли секунды, но запомнил на всю оставшуюся жизнь. Розоватое существо примерно полтора метра длиной, отдалённо напоминавшее креветку, с парой крупных спинных плавников или перепончатых крыльев и несколькими членистыми конечностями, а на месте головы – клубок из постоянно шевелящихся мелких усиков-щупалец, размером с голову взрослого человека… оно как будто левитировало мне навстречу, и я чувствовал, что оно – разумно. Более того, оно приказывало мне не двигаться, именно оно удерживало меня неведомым образом на месте, и если бы не пожертвовавшая собой Кира, никаких останков которой затем так и не обнаружили, я не знаю, что со мной стало бы. Впрочем, всё это мне могло и привидеться, если бы не одна деталь, которую я обнаружил по пробуждению и о которой всё это время успешно молчал, и молчал бы и далее, если бы не тот факт, что неподалёку от Майнской ГЭС не начала бурение одна крупная нефтяная компания… эта деталь навсегда стёрла из моей головы мысль о том, что произошедшее было всего лишь плодом моего воображения. Половина лопастей, каждая из которых была изготовлена из сверхпрочного сплава и весила не менее десяти тонн, были аккуратно вырезаны из самой турбины, уже на полу разрезаны на мелкие части, о чем свидетельствовала металлическая стружка, усеивавшая пол на всём пути до этой проклятой дыры, которая к тому моменту была уже не менее аккуратно заделана, где следы и обрывались. Расследование по факту хищения лопастей не проводилось, и, насколько я знаю, уже никогда не будет осуществлено.